– Почему вы ничего этого мне не рассказали?
У Габбиани вырвался вздох подавленного раздражения:
– С какой стати мне было связывать смерть старшей сестры…
– Розанны Беллони.
– С какой стати мне было связывать ее смерть с «Каза Патрициа»? Я-то ведь думал, что убили Розанну. Я не знал, что это ее безумная сестрица.
– Когда вы узнали, что мертва не Розанна, а ее сестра?
– Когда? – раздраженно переспросил Габбиани. – Да совсем недавно – в четыре часа. Мне позвонил ваш приятель Боатти. И я поехал вас искать.
– Вы знакомы с Боатти?
– Более или менее.
– Как это? Он ваш друг?
– Несколько раз он ко мне заходил. Сказал, что хочет написать книгу о полицейской работе.
– И вы ему поверили?
– Конечно, поверил. Пару глав из нее я сам видел. Совсем неплохо. Но больше всего ему хотелось описать расследование убийства.
Тротти хранил молчание, и Габбиани продолжал:
– А теперь, Тротти, я должен вам кое-что разъяснить.
– Разъяснить?
– Как вы думаете, почему, вместо того чтобы отдыхать с семьей в горах, я отправился искать вас? – Темные волосы Габбиани сохранили юношеский блеск. Широкий рот растянулся в невеселой улыбке. – Начальник квестуры прав, Тротти. Ведь в некотором смысле вы и в самом деле дошли до культа личности. Вам кажется, что со всем-то вы прекрасно можете справиться в одиночку. А я думаю, что при этом вам глубоко наплевать, через чьи трупы перешагивать. Как сказал бы начальник квестуры, видя перед собой цель, вы отказываетесь замечать препятствия. Вы одержимы, Тротти. И в этой своей одержимости можете стать опасным.
– Вы мне льстите.
– Вы в полиции вдвое дольше меня, Тротти. А иногда ведете себя как капризный ребенок. Как избалованный невротический младенец. Вы верите в дружбу. Прекрасно, замечательно. Все мы верим в дружбу. Но, по-вашему, это дает вам право идти напролом. Для вас ваша дружба с Резанной Беллони важнее любых профессиональных соображений. Никакого раскаяния, Тротти, никаких угрызений совести из-за Бельтони – того самого Бельтони, которого я так долго создавал. Моего Бельтони, Тротти, – моего осведомителя. Да плевать вы на нас с ним хотели.
Долгое и очень неловкое молчание. В машине работал кондиционер, но оба полицейских вспотели. И оба они старались сдержать гнев и обиду.
– Зачем, Тротти? Не нужен вам был Бельтони. Зачем было лезть на моего осведомителя? На моего осведомителя?
– Я работал с Бельтони десять с лишним лет. Задолго до того, как вы даже появились в городе.
– На людях, перед толпой проституток и трансвеститов. Неужели и впрямь была такая необходимость? Необходимость загубить всю нашу работу? Испоганить все, что с таким трудом создавалось годами. Или же это было просто представление в честь Боатти? В честь романиста Боатти? Нечто захватывающее, что он сможет вставить в свою книгу. В книгу о супердетективе, комиссаре Пьеро Тротти.
Тротти не отвечал.
– Так как?
– Бельтони мне кое-чем обязан. – Тротти потер подбородок и устремил взгляд в затемненное окно автомобиля – туда, где на фоне темнеющего неба начали едва заметно вырисовываться силуэты города, кафедрального собора и башен в лесах.
Дождь.
– Я старик, Габбиани. Старик полицейский.
– Ну и что?
– Ну и что? Убили женщину, которую я когда-то любил. Никаких зацепок, ничего. Бельтони был с ней давно знаком. Возможно, вы этого не знали.
– И поэтому вы набрасываетесь на него посреди города?
Тротти вздохнул:
– Я не верю Боатти. Не верю его побуждениям, этой его сказке о книге. – Тротти пожал плечами. – Я нутром чувствовал, что его на меня натравили, что он перед кем-то обо мне отчитывается. Скорее всего, я ошибался, но у меня было такое чувство, что его подослал начальник квестуры.
– И это дало вам право развалить всю нашу работу?
– Да ладно, Габбиани. Неужели найдутся такие, кто не знал бы, что Бельтони – осведомитель? Вы хотите, чтобы я в это поверил?
– А вы опасный человек, Тротти.
– Может, и опасный. – Тротти язвительно засмеялся. – Но я по крайней мере стараюсь быть честным. По-своему я стараюсь быть честным.
Внезапно в салоне немецкого автомобиля словно похолодало.
– А я нечестный – так ведь. Пьеро Тротти?
– Я думал, что Мария-Кристина замешана в убийстве Розанны. Поэтому я и пошел за информацией на улицу.
– Я ведь не такой честный, как вы?
– За информацией, которую мог дать мне Бельтони.
– Ответьте, пожалуйста, на мой вопрос.
Тротти молчал. Габбиани ткнул в его сторону пальцем:
– Бесчестный – это-то вы и хотите мне сказать?
Молчание.
– Я бесчестный, Тротти?
– Не мне судить, вас, Габбиани.
– Какого черта вы недоговариваете?
– У вас свои убеждения, у меня – свои.
– Вы обвиняете меня в том, что я еще не дорос до ваших высочайших норм честности? Высочайшие этические критерии честности Пьеро Тротти!
Тротти не отвечал.
– Так, что ли? Деньги с наркотиков? Я живу на деньги с наркотиков – вы это хотите сказать?
– В прошлый раз, когда вы меня подвозили, у вас был маленький «инноченти».
– Если я езжу на БМВ, значит, я беру взятки? Так, что ли, Тротти?
– А роскошная вилла в Пьетрагавине? – не мог удержаться Тротти от ядовитого замечания.
– Роскошная вилла в Пьетрагавине, – повторил за ним Габбиани.
– На зарплату полицейского такой не обзаведешься. – Возмущение. Давняя горечь.
Габбиани вытащил из «бардачка» пачку «Нацьонали».
– А у вас разве нет виллы на озере, Тротти? – Раскуривая сигарету, он прищурил свои серые глаза с длинными темными ресницами. От зажигалки, которую он вынул из приборной панели, поднимался дым. Рука Габбиани слегка дрожала.
– Вы – глава отделения по борьбе с наркотиками. И работаете так, как считаете нужным. Точно так же и я работаю. Наши убеждения могут и не совпадать. Я раскаиваюсь в том, что случилось с Бельтони. В следующий раз буду держать вас в курсе дела. Пошлю вам заявку в трех экземплярах, Габбиани. Я очень сожалею. Но, повторяю, это было расследование смерти друга.
– У вас ведь тоже вилла, Тротти? На озере Гарда, разве нет?
– Она принадлежит моей жене.
– А разве у других полицейских богатых жен быть не может?
Умиротворенность
Боатти и комиссар Меренда стояли под одним зонтом.
Боатти что-то говорил в свой диктофон.
Тяжелые капли дождя падали на пыльную землю и в медленные воды По.
Убогая местность на краю города, где доживали свой век старые дома и тянулась вдоль реки грунтовая дорога, – беспризорная земля, на которой нашла себе прибежище лишь скудная рощица платанов. На берегу, под отметкой уровня паводков, – несколько деревенских домишек, большей частью необитаемых. Еще ниже – огороды, текстильная фабрика с трубами, из которых не шел дым, и подсобными постройками.
Под дождем все это выглядело еще более заброшенным.
Тротти и Габбиани выбрались из машины.
Токкафонди заметил их и поспешил с зонтиком навстречу.
Хотя вечер был теплым, на нем были форменная кожаная куртка и перчатки. Он нервно улыбнулся и поправил на голове берет.
– В чем дело? – Тротти указал рукой в сторону полицейского кордона. Там уже собралась небольшая толпа любопытных, но никакого искусственного освещения, кроме включенных фар полицейского автомобиля, не было. На земле лежал какой-то темный предмет, но за кордоном полицейских разглядеть его было трудно.
Предмет этот отбрасывал на землю длинную тень.
– Работа, кажется, профессиональная. Изуродовали жутко. А потом еще облили бензином и сожгли. – Храбро улыбнувшись, Токкафонди закрыл глаза. – Отрезали ему почти все пальцы. Вид не из приятных… Меня… – Он с трудом сглотнул слюну, и на его юном лице вновь появилась улыбка.
– Кто это? – Тротти нахмурился и двинулся вперед.
Жертве, должно быть, привязали за спиной руки к ногам.
– Классическое мафиозное убийство, – спокойно заметил Габбиани. – Мышцы ног не выдерживают напряжения, и человек задыхается. – Он фыркнул. – А потом они его еще и сожгли. Скорее всего, и язык отрезали. Организованная преступность осведомителей не любит. Он должен рассыпаться перед вами в благодарностях, Пьеро.
Бельтони
Тротти вышел из-под зонтика, под которым они стояли с Габбиани. Нырнув под полицейское ограждение, он направился к темному бугорку.
Как ни странно, большую часть лица пламя не тронуло. Все тело обуглилось и почернело, как головешка, а лицо, одной щекой прижатое к земле, осталось невредимым. Длинные волосы были опалены, пустой открытый рот приникнул к пыльной почве, по которой уже поползли ручейки дождевой воды.
В свете фар полицейского автомобиля Тротти опустился перед телом на колени. Дождь припустил вовсю, заливая Тротти лицо и проникая под одежду.
