Михаил Андреевич положил скрипку на одеяло возле руки отца. Тот стал ее гладить по слегка изогнутой, яркооранжевой спинке, где от середины в стороны разбегались неясные узоры.
— Соловушко мой! Эх, соловушко!..
Он заплакал. Скрипач наклонился к нему. И старик прижался губами ко лбу сына.
— Вот, сынок, — проговорил он, глотая слезы, — скрывал от тебя, все скрывал! А для чего? Все равно с собой ничего не унесу! Много бы отдал, чтобы пожить, поработать хотя бы годик! Я всему научил бы тебя, Михайла!
— А учеников? — тихо спросил я.
— Само собой… — еле донеслось до моих ушей.
Старик закрыл глаза и задремал. Михаил Андреевич вышел со мной из комнаты.
Теперь я твердо убедился в том, что зря подозреваю скрипача: не мог же он так безукоризненно сыграть роль любящего сына! Ни одного неискреннего слова, ни одного фальшивого жеста! Для этого надо иметь воистину гениальный актерский талант.
Да, но кто же взял красный портфель? И вдруг меня осенило: Савватеев!
В тот несчастливый день, пока я ждал в мастерской машину медицинской помощи, я успел осмотреть все стамески и лишь на одной обнаружил сломанный правый уголок. Судя по чернильной надписи на деревянной ручке, она принадлежала самому Золотницкому. Стамеска мне ничего не подсказала.
Вспомнив, что какой-то слесарь чинил красный портфель, я выяснил его адрес и узнал, что полтора года назад он с семьей уехал на целину.
Оставались ученики и коллекционер Савватеев. Прежде всего я решил повидаться с ним.
Архитектор весело встретил меня, взял под руку и широко распахнул дверь в свой кабинет. Войдя, я увидел справа на стене широкие зеленые шторки, очевидно прикрывающие чертежи; в углу — застекленный сверху донизу шкаф с коллекцией скрипок; левая стена сплошь уставлена книжными стеллажами, к которым прислонена раскладная лестница. На свободных местах стен и за стеклом стеллажей виднелись портреты скрипичных мастеров и скрипачей.
— Прошу в партер! — предложил Савватеев, указывая на высокое кресло возле стола.
— Начинайте! — отозвался я ему в тон, сел и показал на шторки: — Давайте занавес!
Савватеев работал в архитектурной мастерской, проектирующей реконструкцию улицы Горького. Отдернув шторку, он стал водить деревянной указкой по чертежу, рассказывая, что и где будет строиться.
В начале улицы, рядом с гостиницей «Националь», вырастет новый гостиничный шестнадцатиэтажный корпус. На площади Пушкина расширится здание редакции и издательского комбината «Известий» — фасад его протянется от улицы Чехова до улицы Горького. Во всю длину магистрали в нижних этажах многих домов откроются новые магазины, кафе, ателье. Они будут оборудованы первоклассной техникой. Многие магазины станут работать без продавцов…
— Но там, где будут нерадивые директора и нелюбезные продавцы, — добавил я, — мы увидим магазины без покупателей!
Георгий Георгиевич улыбнулся, закрыл шторку и тоном гида продолжал:
— Переходим к небольшой коллекции скрипок вашего покорного слуги…
— Как у вас зародилась страсть к скрипкам? — спросил я, подходя к шкафу.
— Мой дед играл в оперном оркестре первую скрипку. Он понимал толк в этих инструментах. Но будучи небогатым оркестрантом, смог за всю жизнь приобрести лишь два редких инструмента, и то случайно. Отец очень удачно пополнил эту коллекцию. Я внес свою лепту. И в конце концов сдам это собрание государству. Вот поглядите, — продолжал он, снимая с обернутого пергаментом крючка скрипку, — работа Витачека… Как видите, у нас это фамильная страсть.
Показав мне несколько инструментов, он сказал:
— Теперь посмотрим библиотеку…
Подойдя к стеллажу, архитектор протянул руку к толстому тому, на черном корешке которого горело золотом тисненное латинским шрифтом название: «История смычковых инструментов». Я заметил, что знаю этот добротный труд Юлиуса Рюльмана, и перевел разговор на книгу француза Феликса Савара. Этот ученый открыл, что старинные итальянские мастера, в частности Страдивари, измеряли части скрипки не кронциркулем, а соотношением высот звуков.
— Что и говорить, Страдивари — гений! — вздохнул Георгий Георгиевич. — Только не забывайте: его учитель Никколо Амати за каких-нибудь тридцать лет преобразил гнусавую виолу в классическую скрипку с итальянским тембром. Он — основатель кремонской школы. Без него не было бы ни Антонио Страдивари, ни Андреа Гварнери, ни Франческо Руджери!
— По-вашему, выходит, что виола — прародительница скрипки? — спросил я. — А вам не приходилось любоваться киевской фреской одиннадцатого века, где изображен человек, держащий у плеча смычковый инструмент?
— Давно известно, что сначала смычковые инструменты появились у славян — в Далмации, в Истрии. Оттуда бродячие музыканты разнесли их по Европе. Классический тип скрипки создан в своем первоначальном варианте в Польше. Он достиг совершенства в Северной Италии — Кремона, Брешиа… Итальянцы — народ музыкальный. У них растут чудесные разновидности кленов и елей. Им сам бог велел заниматься скрипкой! — Савватеев потер руки и добавил: — Верно, славяне сотворили «прабабушку» виолы. В истории скрипичного мастерства вы разбираетесь. Впрочем, я не очень долюбливаю национальную спесь. Это извращенный патриотизм!
Черт бы его побрал! В эту минуту я думал, как мне напасть на след похищенного красного портфеля. Ведь в этом кабинете — в шкафу, на стеллажах, в ящиках стола, под разостланным во всю комнату ворсистым ковром — можно спрятать добрую сотню красных портфелей!
Между тем архитектор раскрыл изданную англичанами монографию о скрипке Страдивари «Мессия». Вздохнув, он сказал, что есть очень ценная монография о скрипках, написанная Никколо Паганини, но эту библиографическую редкость он не смог достать. Я посочувствовал Савватееву, пожалел, что у него маловато старинных сочинений и смычковых инструментов.
Он тряхнул головой, спросил:
— Хотите посмотреть редкостные вещи, которых, ручаюсь, ни у кого нет?
— Зачем об этом спрашивать?
Он скрылся за подставками, где стояли доски с неоконченными чертежами. Я было шагнул к стеллажам с книгами, но сзади меня послышалось тихое щелканье замка. (Впоследствии я узнал, что у архитектора вмурован в стену секретный шкафчик, оклеенный теми же обоями, что и комната.)
На вытянутых руках, осторожно, как запеленатого младенца, Савватеев принес металлическую плоскую, размером чуть больше писчего листа, шкатулку. Он торжественно опустил ее на столик, вставил в узкое отверстие замка ключ, похожий на лезвие перочинного ножа. И крышка сама медленно поднялась; в шкатулке лежала черная кожаная папка с серебряной монограммой коллекционера. Вынув ее из шкатулки, он развязал тесемки, раскрыл и, приподняв верхний лист, показал мне. Я протянул руку, чтобы взять его и получше рассмотреть, но он остановил меня таким возгласом, словно я подносил к бумаге зажженную спичку. Это была таблица толщинок к скрипичной нижней деке французского мастера Жана Вильома, написанная красными чернилами. Внизу стояла подпись Вильома. Глаза Георгия Георгиевича блестели, на щеках появился румяней, рука дрожала, точно от листа шел электрический ток.
— А вот таблички итальянца Базьяка Леонардо, вот — француза Николя Люпо, вот — русских Александра Лемана, Евгения Витачека!
Захлебываясь и выкрикивая, архитектор объяснял: дека какой скрипки и кем была сделана по той или иной табличке, кто из музыкантов играл на инструменте, какова судьба мастера и его учеников. А когда наконец в его руках затрепетали подлинные первый и второй варианты табличек для «Жаворонка» Золотницкого, он стал говорить с хрипотцой и глотать слова.
Показав все, что находилось в папке, коллекционер уложил в нее таблички, завязал узлами тесемки и никак не мог попасть ключом в тоненькую скважину замка. Я помог ему, и крышка шкатулки как бы нехотя сама опустилась и защелкнулась.
Когда мы снова уселись в кресла, я спросил Савватеева, почему он не напишет и не издаст монографию о своей коллекции скрипок и табличек. Оказалось, что он уже пишет небольшую книгу, в которой пытается дать разносторонний анализ инструментов различных маетеров, в частности своей коллекции: дерева, из которого скрипка сделана, ее формы, толщинки дек, грунта, лака… Что главенствует в работе того или иного мастера? Каков творческий почерк каждого?
— Вы знаете, — напомнил я ему, — что в конце пятидесятых годов наш мастер Денис Яровой получил большую медаль червонного золота на родине Страдивари?
— Знаю… От конфедерации художественных ремесел, на выставке альтов в городе Асколи Пичено. Но это не совсем то, что меня занимает. Я делаю ставку на «Родину» Золотницкого. Это должен быть совершенно уникальный, необыкновенный инструмент!
