— В чем?
Сальвадор глубоко затягивался и выпускал дым в потолок.
— Дядя Пабло был веселым, — сказал он, не отвечая на вопрос. — Я общался с ним только в детстве.
— Ты еще жил дома, когда он привозил Себастьяна, пока сам ездил на гастроли и на съемки? Сколько тебе тогда было лет?
Губы Сальвадора беззвучно задвигались. Казалось, он резал ими воздух на маленькие ломтики. Феррера похлопала его по плечу:
— Сальвадор, не бойся, это не допрос. Я сказала тебе по дороге сюда: последствий не будет. Ты не подозреваемый. Мы просто хотим поговорить и выяснить, нельзя ли помочь твоему двоюродному брату.
— Мне было шестнадцать, — наконец ответил он. — И брату моему никто не поможет.
— Ты знаешь, что случилось с Себастьяном?
Рука Сальвадора с сигаретой дрожала. Он кивнул и шумно выдохнул, будто вместе с воздухом хотел избавиться от воспоминаний.
— Ты употребляешь героин? — переменил тему Фалькон, чтобы на время отвлечь Сальвадора.
— Да.
— Как давно?
— С пятнадцати лет.
— А до этого?
— Я курил гашиш лет примерно с десяти, пока он не перестал на меня действовать. Тогда я перешел на героин.
— Как он действует?
— Уносит меня от себя самого… туда, где мой разум и тело чувствуют себя как дома.
— И где это?
Сальвадор поморгал и метнул взгляд на Фалькона, не готовый к подобным вопросам.
— Там, где свобода, — сказал он. — То есть нигде.
— Ты уже кололся героином, когда Себастьян впервые приехал к вам пожить?
— Да, я помню…
— Что ты помнишь о Себастьяне?
— Он был милым ребенком.
— И все? — спросил Фалькон. — Ты с ним не говорил и не играл? Ведь мать его бросила, отец уехал. Он должен был относиться к тебе как к старшему брату.
— Когда тебе шестнадцать и ты колешься героином, много времени уходит на добычу денег, — сказал Сальвадор. — Я был слишком занят воровством сумочек у туристов и попытками скрыться от полиции.
— Почему ты так рано начал курить гашиш?
— Все его курили. Тогда его можно было купить в баре вместе с кока-колой.
— Все равно, десять лет — это слишком рано.
— Вероятно, я был несчастлив, — неуверенно улыбнулся Сальвадор.
— Из-за домашних неприятностей?
— Мой отец был очень строгим, — сказал Сальвадор. — Он нас бил.
— Что значит «нас»? Тебя и твою сестру?
— Не сестру… Она его не интересовала.
— Не интересовала? — переспросил Фалькон. Сальвадор раздавил сигарету и зажал руки коленями.
— Слушайте, — обиделся он. — Я не люблю… оскорблений.
— Я просто хотел точнее понять, о чем ты говоришь, вот и все, — объяснил Фалькон.
— Она могла делать что угодно — я это имел в виду.
— Тогда кто такие «мы», когда ты говоришь, что он «вас» бил?
— Мои друзья, — ответил Сальвадор, дернув плечом.
— А что говорили родители твоих друзей, когда твой отец бил их детей?
— Он всегда обещал, что не расскажет, как плохо они себя вели, так что родителям не сообщали.
Фалькон посмотрел на Ферреру, та подняла брови и перевела взгляд на Сальвадора. На лбу его выступил пот, хотя кондиционер интенсивно работал.
— Когда была последняя доза? — спросил Фалькон.
— Я в порядке, — ответил он.
— У меня для тебя печальные новости.
— Я уже в печали, — сказал Сальвадор. — Вы не сможете опечалить меня еще больше.
— Твой дядя Пабло умер в субботу утром. Покончил с собой.
Кристина Феррера прикурила и протянула Сальвадору сигарету. Он согнулся и уперся лбом в край стола. Его спина тряслась. Минуту спустя он выпрямился. По лицу текли слезы. Он их вытер. Увидел сигарету, затянулся, проглотив дым.
— Я спрошу тебя еще раз: ты был в хороших отношениях со своим дядей Пабло?
На этот раз Сальвадор кивнул.
— Ты часто с ним виделся?
— Несколько раз в месяц. У нас была сделка. Он дает мне деньги на героин, если я себя контролирую. Он не хотел, чтобы я воровал и снова попал в тюрьму.
— Сколько это продолжалось?
— Последние три года, с тех пор, как я вышел, и перед тем, как меня упекли.
— Тебя ведь посадили за торговлю наркотиками?
— Да, но я не торговал. Я просто попался, имея при себе слишком много героина. Поэтому получил только четыре года.
— Пабло в тебе разочаровался?
— Он единственный раз на меня разозлился, когда я украл что-то из его коллекции, — сказал Сальвадор. — Это был обыкновенный рисунок, какие-то пятна на бумаге. Я продал его за двадцать тысяч песет — цена дозы. Пабло сказал, он стоил три сотни долларов.
— Так говоришь, Пабло разозлился?
— Он был в ярости. Но, знаете, он меня даже не ударил, хотя по меркам моего отца был вправе содрать с меня кожу заживо.
— И после этого вы заключили сделку?
— Как только он остыл и получил назад рисунок.
— Как часто ты в то время видел Себастьяна?
— Довольно часто, когда Себастьян начал учиться в Академии художеств. Потом мы какое-то время не виделись, пока я не узнал, что Пабло купил ему квартирку на улице Иисуса Всесильного. Я ходил туда, чтобы убраться с улицы и уколоться. Когда Пабло узнал, он внес еще один пункт в наше соглашение. Мне пришлось пообещать не встречаться с Себастьяном, пока я не завяжу. Пабло сказал, у Себастьяна и так с психикой не в порядке и он не хотел бы добавлять к проблеме наркотики.
— Ты выполнил обещание?
— Да Себастьян никогда не интересовался наркотиками. У него были свои способы отгораживаться от мира.
— Какие, например?
— Он называл это «бегством к невинности и красоте». У него в квартире была комната, куда не доходили свет и звуки. Я обычно там кололся. Он нарисовал на потолке точки светящейся краской. Ты словно был окутан бархатистой ночью. Он лежал там, слушал свою музыку и записи стихов, которые сам начитывал.
— Когда он обустроил эту комнату?
— Как только Пабло купил квартиру… пять или шесть лет назад.
— Почему Пабло купил ему эту квартиру?
— Вместе им жилось непросто. Они воевали… словесно. Потом переставали разговаривать друг с другом.
— Пабло когда-нибудь бил Себастьяна?
— Ни разу не слышал.
— А твой отец?
Молчание.
— Я имею в виду, когда он жил в вашей семье, — сказал Фалькон.
Казалось, Сальвадор стал задыхаться. Феррера встала сзади и успокаивала его, положив руки на плечи.
— Ты хотел бы помочь Себастьяну? — спросил Фалькон.
Сальвадор кивнул.
— Здесь нечего стыдиться, — сказал Фалькон. — Все, что ты скажешь, будет использовано только в помощь Себастьяну.
— Есть, чего стыдиться, — чуть не выкрикнул он неожиданно зло, ударив себя в грудь.
— Мы здесь не затем, чтобы тебя осуждать. Это не суд моралистов, — сказала Феррера. — Всякое случается с нами в юности, и мы никак не можем…
— С тобой-то что случилось? — повысил голос Сальвадор, отстраняясь от ее рук. — Какого хрена с тобой хоть раз случилось? Ты долбаная полицейская баба. Ничего никогда с тобой не случалось. Ты знать не знаешь, что происходит в этой жизни. Ты из благополучного мира. Я это чую, как запах твоего мыла. Ты покидаешь благополучный мир и только мимоходом касаешься поверхности среды, в которой мы живем. Ловишь людей за их мелкие грешки. Ты понятия не имеешь, каково оно — с той стороны.
Феррера отошла от него. Сначала Фалькон подумал, что она потрясена, обижена, но она просто подчеркивала свое присутствие. Она что-то говорила Сальвадору своим молчанием, и он не мог поднять на нее глаз. Атмосфера в комнате для допросов не накалилась бы так, разденься она догола.
— Из-за моей работы и моего вида ты решил, что со мной никогда ничего не случалось?
— Ну давай, — издевательским голосом начал Сальвадор, подначивая ее, — расскажи, что с тобой стряслось, крошка полицейский!
Феррера молчала некоторое время, взвешивая ответ в уме.
— Я не обязана с тобой делиться, — заговорила она. — И мне не хотелось бы посвящать в это своего начальника. Но тебе я расскажу, потому что ты должен знать, какие постыдные вещи случаются с другими, даже с крошками полицейскими, и что они способны об этом говорить, и люди их не осудят. Сальвадор, ты меня слушаешь?
Их взгляды встретились, и он кивнул.
— Прежде чем прийти в полицию, я была послушницей. Это старший инспектор про меня знает. Еще он знает, что я встретила мужчину и забеременела. Я оставила монастырь и вышла замуж. Но есть еще кое-что, чего он не знает, чего я очень стыжусь, и мне будет дорого стоить рассказать об этом при нем.
Сальвадор не отвечал. Звенящее молчание повисло в комнате. Феррера набрала в грудь воздуха. Фалькон сомневался, что хочет это услышать, но было слишком поздно — она приняла решение.
— Я родом из Кадиса. Это портовый город, населенный грубыми людьми. Жила с матерью. Даже она не знала, что я познакомилась с мужчиной. Я собиралась рассказать монахиням, что произошло в моей жизни, и решила, что сначала пойду к любимому мужчине и поговорю с ним. Я все еще была девственницей, верила в святость брака и считала, что должна прийти к нему нетронутой. Когда в ту ночь я шла к своему возлюбленному, на меня напали двое мужчин и изнасиловали. Все произошло очень быстро. Я не сопротивлялась. Я была унизительно слабой и маленькой в их руках. За десять минут они сделали, что хотели. Я добрела назад, в квартиру матери. Она уже спала. Я приняла душ и легла в постель, дрожащая и раздавленная. Проснулась в надежде, что это был дурной сон, но все тело болело, и стыд переполнял меня. Через неделю, когда зажили синяки, я легла в постель с возлюбленным. На следующий день сообщила монахиням, что ухожу. Я до сих пор не уверена, кто отец моего первенца.
