— Да пошел ты, — скривился Матвей. — Лучше сделай кофейку, дармоед.
Камельков улыбнулся:
— А это уже сам, сам.
— Вот так всегда, — проворчал Матвей. — Пашешь, пашешь, а в ответ только «спасибо», и ничего сверху.
Поремский подошел к чайнику и нажал на кнопку.
— Видишь? — с усмешкой сказал он Матвею. — Не все так плохо. Кстати, не расслабляйся. У тебя впереди еще один разговор.
— С Бариевым?
— Угу.
Матвей глянул на часы:
— Через полчаса, да? Он ведь должен выйти на связь в семь тридцать?
— Угу, — кивнул Поремский. — Пока попей кофе. Да и сними ты эту гадость. — Он показал на бородку и парик.
Матвей покачал головой:
— Пока не буду. Хочу разыграть своих в театре.
— Ой смотри, — предостерегающе сказал Поремс-кий, — заметут тебя с такой рожей на улице, а у тебя и паспорта под эту вывеску нет. Будешь потом доказывать ментам, что ты не верблюд, а артист разговорного жанра.
— Ничего, отобьемся.
Вода в чайнике вскипела. Поремский сурово посмотрел на Камелькова, тот вздохнул и пошел к столу делать всем кофе.
— Инструкции помнишь? — обратился Поремский к Матвею.
Тот снисходительно улыбнулся:
— Владимир Дмитриевич, у меня ведь профессиональная память. Бывало, я за один вечер зазубривал наизусть десятистраничные тексты. Как-нибудь справлюсь.
— Я смотрю, ты уже вошел во вкус, — заметил Поремский. — Это хорошо. Но особо не увлекайся. Утром ты беседовал с Мусой, а Муса — это так, шестерка, проводник. Бариев — дело другое. Они с Алмазом Рафиковичем — старые знакомые и хорошие приятели. Если он спросит тАбя о чем-то, чего ты не знаешь, мы устроим тебе помехи. Если будешь затрудняться с репликой или ответом, подай знак — мы тоже подпустим в трубку шорохов.
— Не волнуйтесь, Владимир Дмитриевич, я его манеру изучил. Вон даже Лобов сказал, что похоже.
— Будем надеяться.
Поремский нахмурился и взъерошил ладонью светлые волосы.
— Господа! — окликнул коллег Камельков. — Кушать подано! Садитесь жрать, пожалуйста.
На столике перед ним стояли четыре чашки с дымящимся кофе. В вазочке лежали конфеты и оставшиеся утренние булочки.
Султан Бариев сидел за складным походным столом с кружкой чаю в руке. Глаза его мрачно поблескивали. Час назад он беседовал по телефону с Нигматзяновым. Голос старого приятеля показался ему странным и неуверенным. К тому же связь была плохая, то и дело в разговор вмешивались какие-то непонятные шумы и помехи. Да и операция, которую замыслил Алмаз, не вызвала у Бариева большого восторга. Алмаз уверял, что знает отходные пути, однако Бариев сильно в этом сомневался. Не то чтобы он не доверял Нигматзянову, просто для подготовки такой операции требовалось много времени, и Алмаз, так же как и Бариев, прекрасно это знал. Он никогда не отличался поспешностью и всегда жалел своих людей. А тут готов был бросить их в самое пекло без раздумий и разговоров.
Новость о том, что Асет не справилась с заданием, тоже изумила Бариева. У девчонки был стержень, у нее были принципы и упрямство, чего не хватало многим мужчинам-бойцам. Даже если бы она испугалась или передумала спасать брата, она бы все равно довела дело до конца. Она бы гнала от себя прочь все сомнения и дурные мысли. Бариев знал таких девочек. Асет была умнее других, однако ум в сочетании с упрямством и принципами давал поразительный результат. Там, где глупая фанатка впадает в истерику и отступает, умная и принципиальная идет до конца. Даже если она начала сомневаться в правильности своих принципов — она не остановится, а, наоборот, прибавит шагу, чтобы все поскорее закончилось.
С такими мыслями сидел Бариев, когда в палатку вошел Сулейман. Бариев поднял на него мрачный взгляд и заставил себя улыбнуться:
— А, Сулейман. Заходи, заходи. Ну, как идут дела?
— Нормально, — ответил Сулейман, присаживаясь на стул.
— Чаю хочешь?
— Нет, я уже пил.
Бариев некоторое время молчал, не в силах расстаться с мучившими его мыслями и сомнениями. Потом тряхнул головой, отхлебнул чаю, посмотрел на Сулеймана и спросил:
— Ты, наверное, хочешь знать, как справилась с заданием Асет?
Сулейман промолчал. Он бы и рад был что-нибудь сказать, но не мог, при одной мысли об Асет к горлу Сулеймана подкатывал ком — он боялся заплакать.
Бариев внимательно разглядывал его лицо.
— Ты был очень привязан к этой девочке, да? — спросил Бариев и, не дождавшись ответа, вздохнул: — Я тоже, Сулейман, я тоже. Она мне была почти как дочка. А какие она писала стихи! — Бариев закрыл глаза и покачал головой.
— Она погибла? — тихо спросил Сулейман.
Бариев вновь вздохнул, еще тяжелее прежнего, и удрученно покивал головой:
— Да, брат, Асет больше нет. Но она отправила в ад много неверных. Ей есть что рассказать Аллаху.
Внезапно в душе Сулеймана поднялась волна ярости и злости. Глаза его высохли и теперь блестели сухим, жестоким блеском.
— Султан, ты позвал меня сюда, чтобы рассказать об Асет? — спокойно спросил он.
От Бариева не укрылась перемена, произошедшая в душе Сулеймана, и он внутренне похвалил себя за правильный тактический ход. Между тем Сулейман ждал ответа, и Бариев покачал головой:
— Нет, Сулейман. Я позвал тебя, чтобы рассказать о твоем задании.
— Задании? — прищурился Сулейман.
Бариев утвердительно кивнул:
— Да. Завтра утром ты едешь в Москву. С тобой поедут Сайд и Георгий. Вам предстоит большое дело, Сулейман. Твой отец сможет тобой гордиться.
— Это хорошо, — сказал Сулейман. — Ты скажешь мне, что мы должны будем сделать?
Бариев усмехнулся в черные усы.
— Там узнаешь, Сулейман, там. На вокзале вас встретит Иван Лобов, он все и расскажет. Ты ведь с ним знаком?
— Да.
— Ну вот. Он отведет тебя к Алмазу. Будешь слушаться Алмаза как меня. Считай, что его приказы — это мои приказы. Ясно?
— Ясно, Султан.
— Когда пойдете на дело, главным будет Георгий. Он опытнее тебя и знает, что делать. Выполняй его приказы и даже не думай с ним спорить. Ты все понял?
Сулейман усилием воли потушил в глазах яростный блеск и кивнул:
— Да, Султан, я все понял.
Бариев отхлебнул чаю, поставил кружку на стол и чуть прищурился.
— Ты умный парень, Сулейман, — мягко сказал он, — но тебе не хватает опыта. Если вернешься живым с этого дела, будешь отличным бойцом. Под пули понапрасну не лезь. Сам стреляй только тогда, когда прикажет Георгий. И помни: русские — кяфиры. В их душах дьявол. И когда ты стреляешь в русского, ты стреляешь не в человека, а в дьявола, который сидит внутри него. Ты это понимаешь, Сулейман?
— Понимаю, Султан. Я все понимаю.
— Ну а раз понимаешь, иди спать, — устало сказал Бариев. — Встанете рано утром, затемно. Вещи не бери, оружие тоже. Пойдешь так, как сейчас. Когда спуститесь с гор, Георгий даст тебе новую одежду. Это все. Иди.
Сулейман повернулся и вышел из палатки.
Через пять минут в палатку вошел Муса.
— Ты сказал Сулейману, что Асет умерла? — спросил он.
Бариев кивнул.
— Зачем ты его обманул? — спросил Муса. — Ведь Асет жива.
Бариев усмехнулся в бороду:
— Ты ничего не понимаешь в психологии, Муса. Сулейман любил эту девчонку. И теперь будет мстить за нее русским как сумасшедший.
На губах Мусы появилась недоверчивая ухмылка.
— Хорошо, если русским, — негромко сказал он. — А если нам?
Бариев дернул щекой:
— Э, брось. Сулейман знает своих врагов не хуже-тебя. Он знает, в кого нужно стрелять, чтобы Аллах вознаградил его. И хватит об этом. Чай будешь?
— Нет, Султан, я после него плохо сплю.
— Ну тогда иди. — Бариев провел ладонями по лицу. — Устал я что-то, и голова болит. Иди в свою палатку, Муса, у тебя завтра трудный день. Да и я лягу.
Муса уже выходил из палатки, когда Бариев его окликнул:
— Позови мне Георгия!
— Хорошо, Султан.
Муса ушел.
В ожидании Георгия Бариев подпер щеку кулаком, закрыл глаза и задремал. Перед его закрытыми глазами проплывали горы, постепенно превращаясь в облака, потом облака стали менять форму и темнеть. И вот уже по небу шли не облака, а люди с автоматами. У них были грязные, бородатые, усталые лица, воспаленные глаза и пересохшие, потрескавшиеся губы. Бариев хотел подбодрить их, сказать им что-нибудь веселое, но в этот момент хриплый голос Георгия неприятно вторгся в его дрему:,
— Султан! Эй, Султан!
Бариев неохотно открыл глаза.
— Муса сказал, что ты меня звал, — сказал Георгий, присаживаясь на стул.
Бариев кивнул:
— Звал. Завтра вы поедете в Москву. Я хочу, чтобы ты внимательно присматривал за Сулейманом.
Георгий нахмурился:
— Ты что, ему не доверяешь?
