Я закончила анкетную часть и перевернула страницу.
— Семен Семенович, вы один были в доме, когда совершилось убийство. От ваших показаний многое зависит. Я допрашиваю вас в качестве свидетеля. Вы будете нести ответственность, если дадите ложные показания. Это я вас предупреждаю, как велит закон.
— Гражданин следователь, — тотчас отозвался он, не «товарищ», а «гражданин», словно уже был опять осужденным, а не свидетелем, — это я все отлично понимаю. Только ничего не могу сказать. Ничего не видел и не слышал. Я вовсе пьяный был.
— Когда же вы так напились?
— Аккурат в полночь.
Для пущей убедительности он добавил:
— Как раз пол-литра и выпил.
— А бутылка где?
— Зашвырнул через забор, далеко-о-о. — Что-то лихое, даже блатное появилось в нем, когда он так ответил.
Я дала ему подписать протокол и велела участковому отправить Шудрю с милиционером на экспертизу. Вопрос я поставила только один: потреблял ли Шудря алкоголь в последние двенадцать часов.
Титову я предложила не отлучаться с дачи. Участкового оставила на телефоне.
Мне надо было выиграть время, пока в конторе Титова в. Холмогорной не появились ее сотрудники и не узнали о происшедшем, но все же я решила еще раз позвонить Ларину и доложить результаты допроса Шудри. Ларин был ими очень доволен: ему все уже стало ясно. Я попросила разрешения задержать у себя машину.
Пожалуйста, пожалуйста, действуйте, — любезно прожурчал он.
Хотя у меня еще было время до девяти часов, я почему-то боялась опоздать. Между тем было очень важно, чтобы в конторе не узнали о случившемся. Кто мог быть с Титовым в конторе ночью? Безусловно, кто-то из подчиненных. Какой-нибудь инженер, с которым что- то обсуждалось. Может быть, секретарь? Наконец, наверняка — ночной дежурный.
Кто видел Титова перед его выездом со строительства? Что мог сообщить этот человек? Вряд ли что- нибудь важное. Столь важное, как то, что сообщили синеватые пороховые пятна…
Но по всем правилам я должна была допросить того, кто последним видел Титова в конторе этой ночью.
Все же я опоздала: сотрудники конторы были уже на своих местах — щелкали счеты, трещал арифмометр.
Я подошла к управляющему делами. Поговорить тут было негде. Все сидели тесно в одной комнате, чуть не друг на друге. С облегчением я поняла, что здесь никто ничего не знал. Мы вышли на крыльцо.
Предъявив удостоверение, я спросила: все ли сотрудники на месте? Он ответил, что все, кроме машинистки- стенографистки, Софьи Ивановны.
— А где она?
— Дома. Начальник, когда с ней ночью работает, разрешает ей приходить попозже. Что-нибудь случилось? — спросил озабоченно управделами.
Я уклонилась от ответа и попросила адрес стенографистки. Телефона у нее на квартире не оказалось. Как раз это и было хорошо… В машине я немного подремала.
В одном из переулков в районе Сивцева Вражка, в большой коммунальной квартире я постучала в узкую дверь рядом с кухней.
Мне пришлось долго объясняться, пока она не открылась. Женщина лет тридцати стояла на пороге.
Голова ее была в папильотках, она куталась в старенький халат, но было видно, что эта женщина употребляет все усилия, чтобы иметь — или сохранить — привлекательный вид. И действительно, хотя было в ней что-то вялое, рассредоточенное, лицо казалось приятным, и, вероятно, приодевшись, она была даже изящна.
Она пригласила меня войти, извинившись за беспорядок:
— Поздно вернулась с работы.
— Я как раз хотела задать вам несколько вопросов в связи с вашей работой этой ночью. — Я предъявила ей свое удостоверение.
Она побледнела:
— Что-нибудь случилось с Алексеем Алексеевичем?
Она была так взволнована, словно о чем-то догадывалась.
— Его ограбили? Убили?
Невозможно было усомниться в ее искренности, но откуда такие страхи?
— Успокойтесь, Софья Ивановна, Титов жив-здоров. Почему вы так всполошились?
Теперь она густо покраснела:
— Да как же… В Лебяжьем ведь неспокойно. Были случаи, даже машину останавливали. Конечно, он всегда был при оружии, и человек он храбрый…
— Уж и всегда? — прицепилась я,
— Уверяю вас.
— И этой ночью тоже?
— Ну, конечно. Нет, с ним все-таки что-то случилось… — Она испытующе смотрела на меня, то краснея, то бледнея.
Вероятно, бедняжка была к нему неравнодушна и вряд ли пользовалась взаимностью.
— Я повторяю, с Титовым ничего не случилось. Я прошу вас спокойно отвечать на мои вопросы. Это будет в интересах ваших и самого Титова, — добавила я, слегка покривив душой. — Откуда вы знаете о том, что Титов был при оружии?
— Товарищ следователь, как же я могу не знать? Я бываю в его кабинете, когда Алексей Алексеевич приезжает, входит в кабинет, вынимает из кармана кожаного пальто наган, кладет в ящик. Ящик на ключ, ключ в карман! Что-нибудь продиктует мне или скажет его дожидаться, а сам уходит на строительство. Уезжает с работы, достает наган из ящика, делает так, — она сделала жест, каким крутят барабан, чтобы проверить, заряжен ли револьвер, — кладет в карман пальто…
— И этой ночью так было?
— Точно так. Только мы закончили работу раньше обычного.
— В котором часу?
— Он кончил диктовать мне в два часа ночи.
— И сразу уехал?
— Нет, немного еще поговорил со мной.
— Как немного?
— Ну, не знаю… Может быть, минут двадцать.
— Но чем?..
— Так. Ни о чем. Просто пошутил, что я совсем сонная, и сказал: «Завтра можете прийти попозже». — «А когда попозже?» — спросила я. «Когда выспитесь», — засмеялся он и велел вызвать машину. И стал собираться.
— А когда он взял из ящика наган?
— Вот как раз тут и взял.
— Он при вас садился в машину?
— Да. Я вышла проводить его. Он предложил мне довезти меня домой. Но я отказалась.
— Почему?
— Я не хотела его задерживать, — совсем тихо ответила женщина.
— И из-за этого вы шли домой пешком, так далеко?
— Я не хотела его задерживать, — повторила она еще тише.
— Кроме вас, никого у машины не было?
— На крыльце стоял ночной вахтер Воскобойников. Он дежурит до утра.
— А потом?
— Потом уходит спать. В общежитие.
Я вышла, неся в руках портфель с этим протоколом допроса, и чувствовала себя так, словно несла бомбу, готовую вот-вот взорваться. И нисколько не подозревала, что меня ждет впереди…
Все-таки нужно было допросить и ночного вахтера.
Перед этим я позвонила насчет Шудри. Как я и ожидала, выяснилось, что никаких следов алкоголя не обнаружено.
Я распорядилась отправить Шудрю ко мне в камеру и позвонила Ряженцеву. Рассказав суть дела, я велела ему подробно допросить Шудрю. Мне было интересно, что он теперь добавит к тому, что сегодня утром сказал мне.
Воскобойников, молодой бравый парень, на первый же мой вопрос ответил четко и точно:
— Дежурил сегодня ночью в конторе до девяти утра, пока служащие не пришли. Происшествий никаких не произошло. Начальник уехал, стенографистка ушла, больше никого в помещении не было.
— В котором часу уехал начальник?
— Не могу сказать, на часы не смотрел, только знаю, что после двух.
— Откуда вы знаете, что после двух, раз не смотрели на часы?
— Я до двух смотрел на часы, а потом уже не смотрел.
— Почему?
— Ждал, что одна девушка позвонит, а потом уже не ждал.
— Почему не ждали?
— Потому что в два она позвонила…
— Вы видели, когда начальник садился в машину?
— Видел.
— Он что-нибудь сказал?
— Сказал: «Опять дождь, будь он проклят!»
Протокол допроса стенографистки все время беспокоил меня, словно я везла в портфеле щенка или кошку и боялась, что она убежит. С этим надо было кончать: ехать в Лебяжье!
Я отдавала себе отчет: после допроса Титова я должна буду его арестовать независимо от того, что он скажет.
И опять-таки, независимо от его показаний, мотивы убийства надо тоже выяснять именно в Лебяжьем.
Я не знала, что найду следы, явственные мужские следы, чудом не размытые дождем. Напротив, теперь отчетливо видные на просохшей глине…
В моем кабинете яростно стучала машинка. Всеволод, перезревающий кандидат на судебную должность, ходил по комнате, ерошил волосы и самозабвенно диктовал что-то секретарше.
Увидев меня, он на полуслове запнулся и радостно объявил:
— Убийца Титовой сознался!
— Кто же он? — мрачно спросила я.
— Семен Шудря, конечно.
— Покажите. — Я устало опустилась на стул, все мне стало безразлично. Двое убийц убили одним выстрелом из одного револьвера. Ну и пусть…
