в парк. Дубы, сосны, клены и вязы нависали над нами с каждой стороны. Несмотря на то, что солнце все еще пробивалось между неуклонно темнеющими облаками, под листвой не было света. Глубокие тени среди стволов деревьев напомнили мне о нашем бегстве через канализацию. Я подумал:
куда делась Сондра и все ли с ней в порядке? Полицейские, наверное, уже кишмя кишели на лесопилке. Поймали ли ее или она сбежала? Может, она следила за мной? Я надеялся, что нет. Велика вероятность, что женщина в "Фордe Таурусe" позвонила в полицию по мобильному телефону. Я снова посмотрел в зеркало заднего вида, но следов преследования по-прежнему не было.
Голова Уайти наклонилась вперед, его глаза дважды дрогнули, а затем закрылись. Больше он их не открывал.
- Эй! - крикнул я. - Oчнись! Мы почти на месте.
Внезапно над головой раздался сильный удар. Я подпрыгнул на сиденье, мои пальцы сжались на руле, а нога соскользнула с педали газа. Сразу же наша скорость уменьшилась. Я снова ускорился, оглядываясь по сторонам, чтобы посмотреть, откуда раздался выстрел. Еще один громкий удар эхом разнесся по парку, и я понял, что это не выстрел. Это был гром. Приближалась гроза.
Шум потревожил Уайти. Он снова открыл глаза и огляделся вокруг, как будто не понимая, где находится. Затем его взгляд упал на меня, и его глаза сузились.
Мой желудок затрепетал.
Рядом с озером была парковка. Я ожидал встретить несколько купающихся или рыбаков, может быть, даже лодочников или туристов, но вместо этого стоянка была пустынна. Между стоянкой и береговой линией стояла небольшая хижина. На крыше был прибит огромный фанерный рожок мороженого. Большая вывеска рекламировала мороженое, пиццу, картофель фри, хот-доги и холодные напитки, но дверь была закрыта, а на витрине висела табличка "Закрыто".
Небо становилось все темнее. Снова загрохотал гром. Что-то холодное брызнуло на мою обожженную кожу головы. Потом еще что-то. Крупные капли дождя посыпались на погрузчик. Затем тучи разверзлись, и дождь начался в полную силу. Молния сверкнула на горизонте, зигзагом пронеслась между облаками, а затем ударила где-то в глубине леса.
Я проехал мимо ларька и выехал на травянистую площадку. Ее недавно скосили. Скошенная трава была свежей. Я снова огляделся, ища сторожа, но мы были одни.
Это казалось уместным. Это было правильно.
Вдоль береговой линии находилась бетонная лодочная рампа и длинный деревянный пирс, выходящий на озеро. Я рассмотрел оба, а затем, после секундного колебания, повернулся к пирсу. Опоры были сделаны из телефонных столбов, а доски были толстыми и прочными. Он выглядел достаточно прочным. Я был уверен, что он выдержит вес погрузчика.
Мы выскочили на пирс. Он застонал под нами, но выдержал. Я убрал ногу с педали газа и нажал на тормоза, замедляя движение. Дождь пошел сильнее. Над головой раздался еще один громкий удар грома, и я инстинктивно пригнулся. Мое сердцебиение участилось. Я был напуган и взволнован одновременно. Мне было интересно, что чувствует Уайти, но его глаза снова были закрыты, и он не двигался.
Капли дождя ударялись о поверхность озера, образуя тысячи концентрических колец. Над головой сверкнула молния. Я остановил погрузчик у края пирса. Вилы торчали над водой. В этом месте озеро было глубоким. Не менее пятнадцати футов [13]. Я слышал, что дальше оно было еще глубже, и на дне были карстовые воронки, якобы ведущие в подводные пещеры. Это не удивило бы меня. Центральная Пенсильвания изобилует известняковыми пещерами и старыми шахтными стволами. Между Спринг Гроув и Гановером есть заброшенная шахта по добыче железной руды, которая считается бездонной. Предполагается, что там водятся привидения. Чушь, конечно, но за многие годы там тонули люди, а их тела так и не нашли.
Двигатель работал на холостом ходу. Я повернулся и проверил индикатор на баллоне с пропаном, вытирая дождь, чтобы его можно было прочитать. Баллон был почти пуст, но это не имело значения. Мы достигли места назначения и дальше ехать не собирались. По крайней мере, не вдвоем. Плохо соображая, я повернул ключ в положение "выключено". Я не знаю точно, почему. Возможно, это было сочетание страха, шока и полного изнеможения. Боль в голове снова вернулась, пульсируя в такт моему пульсу. Двигатель захлебнулся, зашипел, а затем заглох. Наступила тишина. Даже гром, казалось, приостановился.
- Конец пути, ублюдок!
Уайти не ответил. Не двигался. Его глаза оставались закрытыми. Кровь, хлынувшая из его рта, начала застывать.
- Эй, Уайти! Oчнись, черт возьми! Мы здесь. Не отключайся сейчас.
Ничего.
- Черт...
Может ли быть так, что он наконец-то умер, или это была еще одна попытка обмана? Не зная, я решил, что есть только один способ это выяснить. Я повернул ключ, и погрузчик снова заработал. Гидравлика завизжала. Двигатель загудел. Цепи скрежетали.
Уайти оставался неподвижным.
Безжизненным.
Мои плечи обвисли. Силы покинули мое тело, и усталость просочилась в конечности. Я закрыл глаза. Дождь струился по моему лицу. Я чувствовал себя обманутым в своей победе. Обманутым в своей мести. Я думал о Дэрриле и Юле, о том, как они погибли, и о Джесси, чье тело, насколько я знал, лежало где-то в канаве. Я думал о невинных полицейских, которых убили, и о бойне на лесопилке. Я вспомнил Вебстера и его жалобные вопли во время перестрелки в моей квартире. И больше всего я думал о Сондре. О том, через что она прошла. О ее жизни. Через какие ужасы она прошла, чтобы приехать сюда в поисках мечты, и как эта мечта была растоптана и обоссана.
Столько жестокости. Столько ненужных смертей. И все из-за одного человека.
Человека на конце моего погрузчика.
Захар Путин, он же Уайти Путин.
А теперь он был мертв, и я ничего не чувствовал. Ни оправдания. Ни покоя. В этой смерти не было утешения. Ни радости, ни ликования. Ни чувства справедливости или победы. Я чувствовал лишь горькую обиду на то, что он умер до того, как у меня появился шанс насладиться его смертью. Что его душа - если у него вообще была душа - ускользнула от меня, так и не увидев этого. Я хотел, чтобы он страдал так, как заставлял страдать других. Как страдал Распутин.
Я открыл глаза, поднял голову, посмотрел на залитый дождем труп, свисающий с погрузчика, и решил, что, возможно, он все-таки страдал. Может быть, он страдал больше, чем любой из нас. Он определенно чувствовал боль. Если он никогда не чувствовал ее до этого, то, по крайней мере, я это изменил.
