— А меня зовут Николай, — представился Юдин.
— Николай так Николай…
— О чём же вы печалитесь, Надя? Почему такая грустная?
— Кино смотрела, — она указала головой в сторону кинотеатра и выпустила струйку дыма. — «Романс о влюблённых»… Тяжёлый фильм…
Разглядывая собеседницу, Юдин быстро пришёл к заключению, что она была незамужняя, малообеспеченная, потрёпанная судьбой, но не опустившаяся.
— А другие не очень-то грустные, — проговорил он. — Не всех, похоже, фильм тронул, как вас.
— Да что мне другие?..
— Не хотите посидеть где-нибудь, Надя?
— Да мы вроде сидим, — она похлопала рукой по скамейке.
— Нет, я не имею в виду кафе.
Она посмотрела на него и вдруг надрывно рассмеялась. Смех был грубый и неприятный.
— Чего это ради? Вы за кого принимаете меня? — спросила она. — Я не девочка какая-нибудь. Думаете, если я такая простушка, так я меня можно и запросто подцепить?
— Зачем же так? — Юдин изобразил обиду и покачал головой. — Я без задней мысли. Мы же с вами интеллигентные люди…
— Да хватит уже! Вы-то, может, интеллигентный, а я баба простая, уборщицей в райкоме работаю. Видите вон то здание? — Надя махнула рукой через плечо, указывая на современную постройку. — Райком партии. Спасибо одному хорошему человеку, что пристроил меня там…
— Я не хотел обидеть вас, — Юдин встал. — Зря вы так.
— А чего это вы меня приглашаете? — она тоже встала, словно испугавшись того, что снова останется одна. — Может, я понравилась вам? Так ведь я старше вас, наверное, лет на десять…
— Не знаю, — проговорил он угрюмо и пожал плечами. — Надо как-то скоротать время. Вечер хороший, а на душе кошки скребут… Я сам-то не из Москвы, я тут по одному делу… малоприятному…
Надя опять посмотрела на Юдина, теперь в её глазах появился интерес. Любой человек, у которого что-то неладилось, становился ей сразу более близким. Жизнь сделала её равнодушной и даже агрессивной по отношению к удачливым людям, но она испытывала сочувствие к тем, кому было плохо, видя в них «родственную» душу.
— А вы откуда приехали? — спросила она.
— Из Карелии. Я художник.
— Художник? А в Москву чего? Командировка?
— В некотором роде. Правду искать приехал. В министерство культуры хочу достучаться, а то творческому человеку у нас в городе совсем жизни нет, — Юдин посмотрел задумчиво вдаль. — Только давайте не будем об этом, Надя. Не хочу я про это… Ну так что? Идём в кафе?
— Пойдёмте.
— И куда идти? Подсказывайте, я же ничего не знаю тут.
Кафе было невзрачным, полупустым. Негромко играл магнитофон, от которого тянулись толстые белые провода к расставленным по разным концам прилавка. Крупная буфетчица с сонными глазами молча выслушала заказ Юдина, затем долго нажимала на кнопки кассового аппарата, то и дело поглядывая исподлобья на Юдина, и наконец выставила на прилавок бутылку шампанского и четыре пирожных на тарелке. Пирожные имели мятый вид, тарелка была мокрая.
— За кофеем попозже подойдёте, — процедила сквозь зубы буфетчица, отворачиваясь. — Чашек нет чистых.
— Хозяйка, полюбезнее нельзя? — Юдин почувствовал, как в нём поднялась волна безумной ненависти к этой здоровенной женщине. Ему захотелось броситься на неё и порвать зубами её толстую розовую шею. Он даже сделал шаг вперёд, но спохватился и заставил себя остановиться.
Надя сидела за столиком возле окна во всю стену и смотрела на темневшую улицу. За окном неторопливо прогуливались молодые люди, проехал громыхающий трамвай.
— Работают так, будто одолжение делают, — пожаловался Юдин, подходя к столику. — Что за страна такая!
Надя увидела шампанское и улыбнулась.
— За что будем пить? — спросила она.
— За мечту.
— У вас есть мечта?
— Есть, только я не хочу об этом говорить… Чтоб не сглазить.
— О мечте не хотите рассказывать, о командировке тоже…
— Да у меня, собственно, не командировка. Я же за свой счёт… Снял вон какую-то комнату, где алкаши обитают… Гадко, грязно, свинарник… Даже думать противно, не хочу говорить об этом, не хочу… Давайте скорее выпьем!
— Что ж, давайте. Значит, за мечту?
Постепенно они разговорились, Юдин умело вывел Надю на рассказ о её жизни и неожиданно для себя услышал историю, которая была ему прекрасно известна.
— А потом муж стал пить больше и больше, — вспоминала она, уставившись в бокал. — Начал поколачивать меня… Я не выдержала, сбежала с сыном. А он чуть ли не на следующий день устроил пьяный дебош в доме у своей сестры, она тоже любила к бутылке прикладываться, ну вот они напару натрескались, а потом он изнасиловал её… и зарезал. Понимаете? Собственную сестру изнасиловал! А убил, я думаю, из страха… Испугался, что она заявит… Не знаю… Следователь ко мне приезжал, рассказывал, что Димку (мужа-то Дмитрием зовут) обнаружили соседи. Он, видать, уйти хотел, но уснул прямо на лестнице, а дверь в квартиру нараспашку оставил… Ой, не хочу вспоминать об этом. Он мне письма слал, а я переезжала снова и снова. Вот добралась до Москвы…
— Кафе закрывается, товарищи! — крикнула буфетчица из-за прилавка. — Заканчивайте!
Юдин через плечо окинул взглядом помещение. В дальнем конце невысокая женщина в синем халате уже вынесла ведро с водой и швабру и теперь занималась тем, что переворачивала стулья, ставила их на стол ножками вверх на пластиковую поверхность стола. Кафе с каждой минутой всё больше ощетинивалось никелированными ножками.
— Что ж, посиделки кончились, — Юдин встал и развёл руками.
— Уйдёмте отсюда.
Они вышли на улицу.
— Я провожу? — предложил он, почти наверняка зная, что женщина не откажет. Она успела открыться ему, довериться. Ей хотелось общества.
— А вы не спешите, Коля?
— Куда спешить-то? На квартиру к алкашам, что ли? Нет, Надя, мне туда чем позже, тем лучше.
Возле подъезда её дома они долго стояли молча, Юдин выразительно смотрел на неё, курил.
— Может, поднимемся ко мне? — предложила она наконец и смущённо улыбнулась.
— Ну… — Он ждал этого предложения. — Не поздно ли? Потревожим кого-нибудь…
— Да никого нет. Пашка, сын-то мой, на дачу к школьному приятелю укатил… Знаете, все хулиганом его называют, а этот парень, Лёшка-то Нагибин, к нему по-человечески относится, книги даёт читать, дружит с ним, в гости даже зовёт, а семья-то у него приличная, не чета нашей. Его родители поди косо смотрят на моего Пашку…
— Значит, никого дома нет?
— Никого. Посидим, чаем побалуемся…
Они поднялись на второй этаж по тёмной массивной лестнице, и Надя посетовала на то, что кто-то постоянно вывинчивает лампочку на лестничной клетке.
Комната, куда они вошли, была крохотной, но зато в квартире был просторный коридор и огромная кухня. На кухне стоял диван.
— Вот здесь я сплю, — сказала Надя.
— А сына, значит, в комнате устроили?
— Ему нужнее.
— Почему нужнее? Сколько ему? Ведь школьник ещё? А если к вам… ну, гости, мужчина, скажем, заглянет?
— Никто ко мне не заглядывает, — она повернула краник газовой плиты и поставила чайник на конфорку. — Кому я нужна-то?
— Это вы зря, Надя. Вы очень интересная женщина.
— Что? — она посмотрела на него через плечо, печально улыбнувшись. — Интересная? Не смешите меня, Коля.
— Я искренне, поверьте слову художника.
— Издеваетесь?
— Ничуть, — он подошёл к ней сзади и положил руки ей на плечи.
Надя резко повернулась и почти испуганно вперилась в его лицо. Из угла доносилось надсадное тарахтенье холодильника, тонко гудел газ в конфорке, сквозь раскрытую форточку долетало бренчание расстроенной гитары во дворе.
— Коля, вы что? Вы что себе думаете? Вы посмотрите на меня, посмотрите!
— Я смотрю. И мне очень нравится то, что я вижу…
— Чушь какая-то! — она передёрнула плечами, но не высвободилась. — Да вы что? Хватит вам, честное слово!
— Вы знаете, что такое одиночество? — он взял её лицо в свои руки, как чашу, из которой собирался испить. Она кивнула, насколько это позволяла его хватка. И тогда он прижался ртом к её губам. Это были сухие губы, почти жёсткие, без малейшего привкуса женственности. Они встретили его неподвижностью мертвеца и оставались такими в течение нескольких секунд, затем они шевельнулись и чуть раскрылись под властным напором его языка.
— Коля, что вы? — выдавила она, задыхаясь, когда сумела отстраниться от Юдина. — Что вы такое выдумали?
— Мы оба одиноки, — он продолжал гнуть свою линию. — У каждого из нас полно своих забот… Неужели мы не можем дать друг другу немного счастья?
Женщина посмотрела на него широко открытыми глазами и, издав громкий вздох, внезапно заплакала.
— Коля, ах, Коля… Неужто такое случается?
Юдин сгрёб её обеими руками и принялся целовать в лицо и шею, внимательно прислушиваясь к своим ощущениям. Он очень опасался, что эта женщина не пробудит в нём никаких желаний, однако вскоре он понял, что ошибся. Она была страстной, но весьма неумелой.
