Ознакомительная версия.
Хитрец знал, что нет более надежного способа развязать язык молодому человеку, который никогда не пил ничего крепче воды.
Старик увивался вокруг дорогого гостя, как алчный жених вокруг богатой невесты: наливал вино, просил понюхать его, посмотреть на свет, оценить букет, закусить вон тем и вот этим… Рассказывал занятные истории о том, кто, когда и за какие услуги подарил ему это прекрасное вино, которого не купишь ни за какие деньги нигде и даже в Париже.
При этом он понемножку отхлебывал вино, сладко причмокивая и смакуя каждую каплю.
Норберту же адвокат наливал так усердно, что его стакан был постоянно полон.
Юноша быстро пьянел.
Доман уже называл гостя монсеньером и просил его покровительства, не скупясь на самую грубую лесть.
Норберт почувствовал непреодолимую потребность поделиться своим горем с этим случайным попутчиком, который оказался таким умным и любезным собеседником.
Молодой человек говорил долго, подробно и откровенно, как на исповеди.
Откуда было ему знать, что он исповедуется перед Иудой Искариотом?
Адвокат не перебивал его, только поддакивал, поощряя свою жертву на дальнейшие откровения:
— О, это просто ужасно!… Несчастный юноша!… Как я вам сочувствую!… Да, да, вы совершенно правы!… Боже мой, кто бы мог подумать!…
Доман жадно впитывал сбивчивые речи Норберта и сокрушенно покачивал головой. Так ведет себя корыстолюбивый врач, внушая больному, что его состояние опасно, и тем самым повышая свой гонорар.
Наконец гость замолчал. И тогда адвокат нанес ему точно рассчитанный удар:
— Несмотря на мое беспредельное уважение к герцогу де Шандосу, я посоветовал бы ему не навязывать свои личные взгляды вашей светлости.
— Навязывать?… Мне?… Да ведь я и рожден только для того, чтобы выполнить план отца!… Вся моя жизнь расписана наперед, по дням и часам, еще до того, как я появился на свет!… И, самое страшное, — я ничего не могу изменить!…
— Неужели?
— Я должен покориться отцу, как делал это всегда. Или…
— Или?… — с надеждой переспросил Доман, чувствуя, что рыба клюет.
— Или мне придется покончить с собой.
— Зачем же, господин маркиз? — произнес адвокат с дьявольской усмешкой.
— Чтобы освободиться!
— Вы уверены, что этого невозможно добиться иначе?
— Ты не знаешь моего отца, старик…
— Ваша светлость, вы еще так молоды! У вас впереди — долгая жизнь. Живите и будьте счастливы!
— Да, долгая, очень долгая… Только не жизнь, а кабала!… Отец еще не стар и может прожить долго… А ты мне тут болтаешь о счастье!… Прощай. Мне пора.
Норберт начал поднимать с кресла свое тело, ставшее почему-то тяжелым и непослушным. Но месье Доман, сбросив на мгновение маску почтительности, остановил его:
— А вы не живите с герцогом.
— Что?!
— Живите отдельно.
— Где?… Как?… У меня нет денег!
— Они у вас есть.
— Отец не дал мне еще и медяка! Монлуи, сын крестьянина, богаче меня. Он угощал меня кофе. Меня, потомка герцогов де Шандосов!
— Повторяю, ваша светлость: деньги у вас есть. Только потерпите немного. Когда станете совершеннолетним, то сможете потребовать у герцога приданое вашей матери. Его вам хватит надолго.
Норберт остолбенел. Он впервые слышал, что у матери были деньги и что они могут принадлежать ему!
Новость нужно было обдумать.
После нескольких минут молчания юноша произнес:
— И все-таки это — не выход из положения.
— Почему?
— Я так воспитан, что никогда не смогу предъявить отцу какие бы то ни было требования.
— Да, конечно… Я вас вполне понимаю, господин маркиз. Герцог де Шандос в гневе ужасен. Но вам нет нужды говорить с ним об этом.
— Кто же это сделает вместо меня?
— Я.
— Ты? А кто ты такой? Герцог тебя и слушать не станет!
— Я — адвокат, ваша светлость. И умею заставить себя слушать. Это — моя профессия.
— Как же ты это сделаешь?
— О, это очень просто. Вы, монсеньер, напишете мне доверенность и заверите ее у нотариуса. Тогда я стану вашим поверенным и буду официально представлять ваши интересы. Это очень удобно, господин маркиз, особенно в делах между родственниками. Так что все образуется, подождите только вашего совершеннолетия.
— Я не могу больше ждать!
— А вы попробуйте.
— Я уже сказал, что покончу с собой, если не смогу сейчас же освободиться из-под власти отца!
— В таком случае я укажу вам другой способ. Пока вы несовершеннолетний, закон требует, чтобы у вас был опекун. Но это не обязательно отец. Обратитесь в суд, чтобы вам назначили другого, более соответствующего вашим желаниям. Такие дела рассматриваются в суде чуть ли не каждый день, так что нет ничего более банального, особенно среди аристократии.
Доман опять наполнил вином стакан Норберта.
— Если же суд не удовлетворит вашу просьбу, можно будет подать жалобу королевскому прокурору.
— Жалобу на герцога?!
— А почему бы и нет? На то и существуют законы, чтобы обуздывать власть, когда она переходит границы приличия. В том числе и родительскую власть. Мы можем изложить в этой жалобе такие факты, которые легко подтвердит следствие.
Адвокат всегда начинал говорить мы, когда видел, что дело клеится.
— Мы не получили образования, подобающего сыну герцога. Так?
Норберт молчал. Он был ошеломлен бесцеремонными речами странного собеседника.
— Так! — нисколько не смущаясь, ответил сам себе старый пройдоха. — Мы изнурены грязной работой, словно мы для герцога не сын, а раб. Кстати, отец вас бил когда-нибудь!
— Ни разу.
— Ничего, напишем, что бил. Мы составим такую бумагу, найдем такие доводы, что и сатана бы прослезился! Например, так: недостойное благородного дворянина обращение со стороны нашего отца привело к тому, что мы внушаем соседям не почтение, подобающее наследнику древнего рода, а унизительную жалость. Дошло до того, что нас за глаза именуют не маркизом, а оскорбительным прозвищем "шандосский дикаренок".
Адвокат сделал паузу, ожидая хорошо подготовленного им взрыва.
— Что?! — воскликнул Норберт, стукнув кулаком по столу так, что посуда полетела на пол, а его стакан разлетелся вдребезги.
— Что вы сказали? Кто посмел так меня назвать? Кто? — кричал юноша, сверкая глазами.
— Кто же, если не ваши враги? — спокойно ответил месье Доман.
— Я никому не сделал зла!
— Зато его много сделал герцог. Не вы один пострадали от деспотизма господина де Шандоса. Трудно сказать, кто ему не враг в этих местах.
— И все эти люди — враги мне?…
— Нет. Вы, господин маркиз, имеете здесь только друзей, искренне сочувствующих вам в ужасном несчастье, которое вас так незаслуженно постигло.
Последние слова адвоката несколько противоречили тому, что он говорил раньше, но юноша был слишком наивен, чтобы заметить это.
— Все женщины в округе от вас без ума. Даже первая красавица, мадемуазель Диана де Совенбург, краснеет при одном лишь упоминании вашего имени. Вы, конечно, знакомы с мадемуазель де Совенбург?
Норберт и сам покраснел, как девушка. Он видел Диану в церкви и во время обедни не раз искоса поглядывал в ее сторону. Она показалась ему прекрасной и недосягаемой.
— Все радости жизни ожидают вас, — вкрадчиво продолжал Доман. — Надо лишь вырваться на свободу. Раз уж вы так торопитесь избавиться от родительской опеки, господин маркиз, то не соблаговолите ли приступить к составлению необходимой бумаги?
Он взялся за перо, но в этот самый миг часы с кукушкой пробили двенадцать раз.
— Боже мой! — воскликнул молодой человек, поднимаясь с кресла. — Я опоздал! Ровно в полдень у нас садятся за стол. Что скажет отец?
Он, не прощаясь, выбежал из дома адвоката, вскочил на телегу и погнал лошадь галопом.
4Сообщая молодому маркизу его прозвище, месье Доман сказал полуправду. Юношу в самом деле называли шандосским дикаренком, но никто не думал его этим унизить.
В Пуату, где деньги почитались едва ли не превыше Господа Бога, никому бы не пришло в голову оскорбить человека, имеющего двести тысяч ливров годового дохода.
Правда, когда Цезарь де Шандос еще только начинал заводить в своем замке крестьянские порядки, его одежда и образ жизни доставляли немало работы досужим языкам. Но постепенно насмешки прекратились: все привыкли к его странностям и преисполнились уважения к его денежным сундукам.
Богатый и знатный человек, который умеет содержать свое хозяйство в идеальном порядке, может себе позволить чудачества.
Так герцог в глазах местного дворянства превратился из горохового шута в почтенного оригинала.
Его сына ожидало завидное будущее: громкое имя и внушительное состояние. Все матери, имевшие взрослых дочерей, мечтали о таком зяте. Отцы действительно ставили его в пример сыновьям-вертопрахам.
Ознакомительная версия.
