Ознакомительная версия.
Через минуту на столе стояли четыре тарелки с умопомрачительно ароматной дымящейся ухой.
– Эх, – весело воскликнул Александр Борисович, вдыхая рыбный дух. – Для того чтобы такой ушицы отведать, не грех и сюда, за полторы тыщи километров, податься.
Я с изумлением отметил, что он начал изъясняться с какими-то не свойственными столичному жителю интонациями. Например, Турецкий сказал слово «километров» с ударением на первом "о". «Это профессиональное», – подумал я.
– Да-да! – кивал Лопатин, мешая густой суп ложкой.
И только Трофимов сидел чернее тучи. Я не мог понять, почему появление на столе тарелок с изумительной ухой произвело на него такое гнетущее впечатление. «Это странно, – подумал я, – любой зек набросился бы на такую вкуснятину, а этот только ложкой ковыряет. Что-то тут не то…» И еще я заметил, что старый зек и начальник колонии посматривают друг на друга тоже не совсем обычно…
– Откуда рыбка-то, гражданин начальник? – наконец нарушил тишину Трофимов.
Глаза Лопатина забегали. Я тотчас же понял, почему: такое запанибратское обращение зеков к начальству не допускалось.
– Из Енисея, – наконец проговорил Лопатин, – с утречка глушили…
– Вот и ладно, – чуть повеселел Трофимов, – значит, зона сегодня сыта?
Лопатин засопел и перевел взгляд в тарелку, где среди золотистых кружков жира и колечек лука белели щедрые куски сазана, омуля, сома и щуки.
Трофимов внимательно смотрел на Лопатина. Я буквально ощутил, как буравчики его глаз протыкали начальника насквозь. Турецкий, судя по всему, тоже заметил, что между начальником колонии и старым зеком есть какая-то недосказанность.
– Сыта зона сегодня? – еще раз тихо повторил старик.
Лопатин снова не ответил. Трофимов аккуратно положил ложку, встал и произнес:
– Прошу отпустить на зону. Больше я на вопросы отвечать не буду. Не мое это дело – с мусорами уху шамать.
У Лопатина глаза буквально полезли на лоб.
– Да как ты?.. – задыхаясь от злости, выдавил он. – Да как ты, говно вонючее, разговариваешь?! Да я тебя!.. В карцер!
Я понял, что пора вмешаться. Но Александр Борисович меня опередил.
– Нет, – спокойно сказал он, – никакого карцера, пока мы не закончили работать с заключенным. А вы, Трофимов, обязаны отвечать на мои вопросы. Ясно?! Сядьте!
Это было произнесено настолько властным тоном, что все разом замолчали. Трофимов сел.
– Ну вот что, начальник, – проговорил старый зек, – рыбки они наглушили, я думаю, немало. Так что условие мое таково – сегодня зону кормят этой рыбой. Иначе будет бунт. А я вам все рассказываю. Как на духу. Идет вам такой расклад?
– Молчать! Ты еще будешь тут условия ставить?! – заорал Лопатин, хлопая по столу так, что густая ароматная жижа через край тарелки брызнула на стол. – Я тебя сгною!..
В комнату на крики ворвались два вертухая.
– Тихо! – крикнул Турецкий. – Я буду говорить!
Лопатин испуганно глянул на него и сделал знак вертухаям скрыться за дверью.
– Ну вот что, – жестко и твердо произнес Александр Борисович, обращаясь к Лопатину. – Я вижу, у вас тут все не так гладко. Если в Москве узнают о фактах ограничения пищевого рациона заключенных, пойдете под суд. Зону немедленно накормить. Иначе я сейчас же звоню в Москву. Минуя Красноярскую прокуратуру. Напрямую! Вам это ясно?!
И он назвал несколько фамилий, от которых у Лопатина затряслись коленки.
– Да… да… никаких фактов… никакого ограничения рациона… Все будут сыты-накормлены.
– Лично проверю! – гремел неумолимый Турецкий. – А теперь уберите это. Нам нужно поговорить с заключенным.
Когда мы с Трофимовым остались наедине, Турецкий сказал:
– Ну что, Алексей Константинович, рассказывайте, как дело-то было.
Старик сглотнул, откашлялся в кулак и заплакал…
…Высоченная сосна резко накренилась и «соскочила». То есть тонкая перемычка, которая соединяла ствол с пнем, надломилась, и дерево повалилось совсем не в ту сторону, куда планировалось. Михайлов и моргнуть не успел, как зек в серой телогрейке повалился на снег, придавленный тяжелым стволом. Кинувшись к нему, Михайлов обнаружил, что помочь тут уже нечем. Дерево снесло зеку половину лица… Он заглушил стрекочущую бензопилу, но потом, подумав, запустил ее снова. И положил рядом, на снег.
План созрел моментально. Михайлов скинул свою телогрейку, снял со стремительно остывающего тела одежду… На кусочке ткани, пришитом с левой стороны телогрейки, химическим карандашом было выведено: «Трофимов». Для того чтобы переодеться, потребовалось от силы полторы минуты. Теперь под деревом лежал человек, на ватнике которого значилось: «Михайлов»…
– Эге-гей! – закричал Михайлов. – Сюда!
Первым к трупу подбежал лейтенант Кривомазов. Он глянул на ватник лежащего, потом на Михайлова и, конечно, все сразу понял. У зека сжалось сердце. На этот раз его жизнь оказалась в руках Кривомазова. Как поступит этот человек, от которого никто из зеков не то что добра, приличного слова не слышал – только окрики и матерщину?..
– Ну вот что, заключенный Трофимов, – сказал Кривомазов как ни в чем не бывало, – беги на заимку, скажи, была попытка побега.
И, вытащив из кобуры пистолет, не глядя два раза шмальнул в бездыханный труп. Так Алексей Михайлов стал Трофимовым.
Перед отъездом Турецкий отвел начальника лагеря Лопатина в сторонку и сказал:
– В общем так, за Трофимова отвечаете головой. Понятно?
Лопатин закивал. У него в мозгу до сих пор звенели грозные фамилии московского начальства, которые назвал Александр Борисович
– Если у него хоть волосок с головы упадет… Делайте что хотите, хоть в собственную постель вместо жены кладите, но берегите Трофимова как зеницу ока.
– Есть! – ответил Лопатин.
– Берегите его, Лопатин! – погрозил пальцем Турецкий.
– А что, Трофимов очень важный человек? – осмелился наконец спросить Лопатин.
Турецкий многозначительно кивнул.
– Чрезвычайно важный. Вы даже представить не можете, насколько важный.
Я вслед за Турецким сел в вездеход и захлопнул дверь.
А Лопатин еще долго стоял у ворот зоны, наблюдая за удаляющейся точкой на белом заснеженном поле. Ветерок нес с кухни аромат варящейся ухи…
Суд состоялся уже под самый Новый год. Москва, как никогда, хороша в это время. Ярко украшенные витрины магазинов, люди в приподнятом настроении тащат домой новогодние припасы и обернутые крафт-бумагой елки. Даже гаишники становятся добрее и как-то душевнее.
В зале суда тоже ощущалось предновогоднее настроение. Окна обрамляли серебристые гирлянды, двуглавый орел над головой судьи походил на елочную игрушку, симпатичная секретарша была похожа на Снегурочку. Ну а старый и седой Алексей Михайлов – на Деда Мороза. Только без бороды.
Меркулов внес протест в Президиум Верховного суда России. Суд отменил прежний приговор и направил дело на расследование судебной коллегии по уголовным делам Верховного суда.
Президиум Верховного суда установил, что в действиях Михайлова отсутствует состав преступления, предусмотренного 64 статьей прежнего Уголовного кодекса РСФСР, и дело было прекращено ввиду отсутствия состава преступления.
Братья Михайловы, конечно, присутствовали на заседании суда. Было странно наблюдать, как после многолетней разлуки они встретились – отец и сыновья. Не было ни слез, ни поцелуев. Строгий, подтянутый Михайлов, с которого вмиг слетела зековская сутулая осанка, по очереди обнял сыновей, а потом сказал:
– Ну что, ребятки, какие планы на вечер? Я бы перекусил. «Арагви»-то еще не закрыли?
Было такое впечатление, что они расстались пару дней назад. Впрочем, наверное, иначе и не мог вести себя Алексей Михайлов – разведчик, зек со стажем, человек, прошедший огонь и воду. И не потерявший ни совести, ни чести.
Виновных в фальсификации дела, как это у нас часто бывает, не нашлось – с того памятного для Михайлова дня, когда его вызвали в Москву, произошло столько пертурбаций, что установить, кто именно был виноват в том, что Алексея Константиновича оклеветали, не представляется возможным. Хотя, мы-то знаем, что к чему…
Дока-Меркулов на всякий случай устроил встречу Михайлова с Теребиловым. Уж не знаю, о чем они говорили, но, по словам Меркулова, Алексей Константинович вышел из кабинета директора СВР веселый и радостный.
– Все в порядке, – сказал он, – мы заключили перемирие.
Думаю, Михайлов может много чего рассказать о главе СВР. Но до личных ли дрязг, когда ты после десятилетий неволи снова на свободе?
А Лену Бирюкову Меркулов взял на работу в следственную часть Генпрокуратуры. Он сказал, что нечего ценным кадрам пылиться в юрконсультациях.
Недавно я встретил ее в коридоре нашей юрконсультации. В руках у Лены была большая сумка. Видимо, она переносила свои вещи на новое место работы.
– Переезжаешь?
Лена кивнула.
Ознакомительная версия.
