Свой обход Бертулис закончил стариком на втором этаже.
В двух комнатах висели люстры мейсенского фарфора с цветочками. Заметив, что Бертулис бросил на них заинтересованный взгляд, старик объяснил, что привез их из Германии и что таких теперь нигде не достанешь. Он выменял их на мясные консервы. Наверное, на те же консервы выменял он и серебряные каминные часы, которые стояли на полированной секции, так как по своим габаритам нигде больше не помещались. Фигурки на них участвовали в битве, даже слоны и верблюды тут были, не говоря уже о вооруженных копьями и луками воинах. Очень старая работа, может быть, даже и Динглингера.
На письменном столе аккуратно сложены газеты. Старик сел в свое кресло и вдруг превратился в статую, на губах которой застыл вопрос: «По какому делу?», а в голове запрограммирован один-единственный ответ: «К сожалению, ничем не могу помочь!»
Разумеется, и старик в момент выстрела не находился у окна, так что все им сказанное было совершенно несущественно.
— Вы давно здесь живете?
— С сорок пятого.
— Тогда вы могли бы охарактеризовать Рудольфа Димду как соседа, — сказал Бертулис рассеянно, подумав при этом, что в сорок пятом году даже его отец и мать еще не могли быть знакомы, а он в семье третий, самый младший сын.
Старик встал и большими шагами принялся мрачно мерить комнату. Разумеется, он может кое-что рассказать о Димде, хотя ни разу с ним не встречался и даже не здоровался.
— К нему часто приходили разные женщины.
Уже порядочно лет тому назад, когда сын старика оканчивал высшее военное училище, в квартирах меняли систему центрального отопления. Работу эту делали три человека, лицо одного из них показалось старику знакомым. Именно этот человек обещал посчитаться, когда вернется, — его посадили за неуплату налогов.
И вот этот человек здесь и меняет трубы центрального отопления, прикидываясь, будто не узнает хозяина. Самое поразительное — спокойствие, с которым этот уже постаревший человек нарезает концы труб и набивает сальники. «Вот с такой же спокойной деловитостью он свернет мне шею», — подумал старик. У него еще оставалась надежда, что он ошибся, но с помощью окольных расспросов он выведал, что тот действительно проживал в той самой волости, более того, у этого человека умерла вся семья. Используя свои связи, старик добился, чтобы этого человека перевели на другой объект. Вдобавок ко всему сын окончил военное училище, и его послали служить в Заполярье. Старик остался в квартире один и чувствовал себя совершенно беззащитным. Он пока ходил в магазин, в баню, еще кой-куда, но как-то встретил неподалеку от дома человека, у которого были основания посчитаться с ним, и больше старик никуда не ходил, заперся и стал усиленно интересоваться окружающим, чтоб быть готовым к нападению. Ничего не происходило, но именно от этого страх не только не унимался, но даже возрастал. Страх действовал по какому-то странному закону сохранения энергии. Некогда старик сеял его в других, и вот теперь он прорастает в нем самом. Если бы он умел молиться, то, может быть, бог как-то уменьшил бы его терзания, но молиться старик не умел.
Днем он спал, а ночью, приставив к двери тяжелое кресло, сидел и прислушивался, что творится на лестнице. Если он будет информирован об опасности своевременно, то сумеет позвонить в милицию. Он слышал, как дочка соседей поздно возвращается с танцев, как иной раз она целуется и перешептывается с парнем, перед тем как закрыть дверь, как снует вверх и вниз лифт, слышал шаги в пролетах. Все эти шумы он мог логично объяснить, поэтому не боялся их, но скоро до него донеслись такие звуки, которые логическому объяснению не поддавались. Где-то выше, скорее на третьем, чем на четвертом, этаже хлопнула дверь, раздался голос, скрежетнул замок, и все стихло. Потом, позднее, ночью, эти звуки повторились уже в иной последовательности. Все указывало на то, что там кого-то впускают и выпускают из квартиры, но никто не едет на лифте вниз и не спускается пешком.
Старик знал о коридоре, который ведет с третьего этажа в соседний дом, он понял, что пользуются им. Как и положено, возникло подозрение к людям, которые не хотят, чтобы видели, как они идут через двор. С какой целью они подобрали ключ? Тут же он сообщил об этом в домоуправление, но ему грубо ответили, что замок там давно испорчен, что починить его нельзя, таких больше не делают, и что вообще домоуправление не видит причин, почему этот коридор нужно запирать. Раз уж коридор есть, то и пусть по нему ходят кому надо. Старик не успокоился, он позвонил участковому, а потом, когда тот не кинулся незамедлительно исправлять замок, начальнику районного управления внутренних дел. Но он перестарался, живописуя, какие страшные последствия может вызвать этот проклятый коридор, и его приняли за человека слегка невменяемого. Кроме того, нельзя требовать, чтобы милиция занималась тем, что находится в ведении домоуправления. Старик понял, что он уже не имеет власти даже на то, чтобы заставить кого-то починить паршивый замок, и, тяжело переживая свое бессилие, он еще глубже забился в логово.
Но в интересах безопасности требовалось все же разобраться, что за люди пользуются коридором и как часто приходят в квартиру на третьем этаже. Он пытался уловить разговор через открытое окно — безуспешно. С помощью стремянки пытался услышать что-нибудь через потолок, но и это не дало результатов. Шаги слышны, но не более, дом же старый, с хорошей звукоизоляцией. Тогда он вспомнил средство, помогающее переговариваться из помещения в помещение, хоть там и толстые стены, и даже разные этажи. Алюминиевую кружку прижимают дном к стояку центрального отопления, проходящему через все этажи, и говорят как в микрофон. Для приема используют ту же кружку, только прижимают ее наоборот.
Кружка старику помогла: он слышал наверху музыку, голоса, иной раз даже отдельные громкие слова, если люди сидели близко от радиатора.
— К этому Димде ходило очень много женщин. У меня вечером окна открыты, и тогда я не знал, куда деться от их хихиканья и болтовни, — сказал сердитый старик.
— Может быть, вы видели хоть одну из них?
Старик покачал головой:
— Он проводил их к себе через темный коридор… Да, через коридор! Запишите мое предложение закрыть его, а может быть, даже замуровать! Это вам зачтется как профилактическая работа, которая приведет к уменьшению преступности в нашем городе… Я дам вам это письменное предложение с собой, чтобы и ваше начальство подписало!..
РАССКАЗ ВНЕ РАМОК СЛЕДСТВИЯЕе звали Мудите. Они учились в одном классе девять лет, но он ее не замечал, так же как не замечал и любую другую девчонку, потому что все его мысли и время занимал спорт. Ему предсказывали известность и славу, в пятнадцать лет он уже играл в чемпионате республики в команде юниоров, а в юношеской сборной единогласно был признан лучшим нападающим, так как у него были завидные физические данные, он великолепно видел поле, обладал ситуационным чутьем, комбинационным умением и в любой свалке точно бил по воротам. Если в промежутках между учебой и стадионом у него оставалось хоть немного свободного времени, то и его он отдавал футболу, читая и анализируя всю возможную литературу о манере игры Пеле и прикидывая, как он может забить одиннадцатиметровый Яшину — этому загадочному феномену, который чувствует, в какой угол ворот сейчас ударят и на счету которого была почти половина взятых одиннадцатиметровых.
Он не ходил на танцы, на школьные вечера, так как не умел танцевать, и не проявлял к танцам никакого интереса, и даже не замечал девичьих кокетливых взглядов.
Но вот как-то играли на стадионе неподалеку от школы, и он, уходя в перерыве в раздевалку под трибунами, увидел Мудите. Зрители сидели редко, как обычно на республиканских играх. Мудите сидела одна, держа на коленях большую папку с нотами. Прогуляла урок музыки. Она уже жалела об этом, наверняка учительница послала с кем-нибудь записочку матери, и дома жди хорошую взбучку. А Мудите не настолько самостоятельная и храбрая, чтобы самой признаться матери, что не будет больше ходить на музыку. Она понимала, что соврать не сумеет, что взбучка будет основательная и за ней последуют всякие карательные меры и запреты. Ей хотелось по возможности отдалить этот миг, потому она и сидела тут и смотрела на зеленое поле, по которому гоняли мяч.
— Алло, Мудите! — махнул ей Карлис, возвращаясь с перерыва.
— Алло! — махнула Мудите и улыбнулась.
Ему вдруг захотелось играть особенно хорошо и как-то выделиться. Он провел несколько весьма сложных комбинаций, которые чуть не закончились голом, и решил, что Мудите должна это оценить. Его вдохновляла мысль, что на его игру смотрит кто-то из своих и переживает за него, разделяет удачи и неудачи. Ему очень хотелось забить гол, больше, чем когда-либо, но противник был сильный и счет остался ничейным.
