Это была обычная застолица: за длинным столом, покрытым белой с скатертью, находилось человек двенадцать. В основном это были люди пожилого возраста, но Карташов сразу же среди них отметил всегда недовольное лицо Блузмана. Он был без пиджака, рядом с ним черноволосая, лет сорока, женщина в темном с блестками платье.
Одинец же первым узрел хозяина дома Федора Гудзя, сидящего в торце стола и держащего на подъеме рюмку - видимо он произносил тост. "Пусть нашим врагам будет хуже от этого", - это, видимо, были заключительные слова тоста, которые успели услышать Карташов с Одинцом. Третьем от хозяина, рядом с молодой блондинкой, сидел раскрасневшийся известный всей стране поэт, у которого из-под ворота белой шелковой рубашки выглядывал тоже шелковый бордовый шарфик.
- Я беру на себя Блузмана, - тихо произнес Одинец. - Я не я буду, если не сделаю ему сегодня лоботомию...
Справа отворилась широкая застекленная дверь и в комнату медленно, в раскачку вошел человек, лицо которого показалось Карташову очень знакомым. Вспомнился ресторан "Прага", черный "линкольн", свита в темных костюмах и этот сытый субъект, галстук которого на выпирающем животе напоминал шевелящуюся коралловую змею. Сердце у Карташова забилось еще чаще. Он весь напрягся в предвкушении какого-то очень важного для себя открытия. Он ждал, что следом за Буриловым последует Бандо, встречу с которым он так долго откладывал. Однако Слон не появился.
Хозяин дома встал во весь рост и развел в сторону руки - было видно, как он рад появившемуся гостю. Они пошли друг другу навстречу и обнялись. Гудзь казался малолеткой по сравнению с дородной рыхлеющей фигурой Бурилова.
- Опоздал, прости, - однако по-настоящему извиняющихся ноток в голосе гостя не чувствовалось...
В голове Карташова, словно трясогузка, дергалась мысль: "Где же Бандо? Где же эта сволочь?"
Он приблизился к Одинцу и положил руку на изготовившийся к стрельбе обрез: "Ты знаешь, кто этот пикадор, который только что завалился?"
- Знакомая харя, видел по телевизору...
- Хозяин Бандо...Бурилов собственной персоной...
- Ого, сегодня, кажется, у нас может получиться наваристый бульон. Что будем делать?
А между тем задвигались стулья, расчищалось место для запоздалого гостя. Поэт встал и за руку поздоровался с Буриловым, а тот тут же переключился на блондинку, сидящую рядом с поэтом. Поцеловал ей руку, после чего тяжело опустился на стул. В комнату вошла женщина в цветастом переднике, с большим стеклянным подносом, который она поставила на отдельный столик, стоящий рядом с роялем.
- Уходим, и дождемся, когда банкет закончится, - наконец отреагировал Карташов на вопрос Одинца. - Для меня важнее выяснить, где сейчас Слон... Его надо изолировать...
- Но у меня руки чешутся, я не могу уйти, оставив здесь развлекаться Блузмана.
- Это ты еще успеешь сделать...Пошли...
В это время сидящий к ним спиной мужчина потянулся за блюдом, в котором зеленели крупно нарезанные овощи, и Карташов замер - он мог поклясться, что уже видел этот с заметной горбинкой нос, этот низкий морщинистый лоб, узкую щель глаза, смуглую впалость щеки...
- Я знаю, кто этот гад...
- На котором кожаная безрукавка? - уточнил Одинец.
- Это один из тех, кто хотел расконторить Веню на Рижском вокзале.
- Вот это номера! - воскликнул Одинец и сам себе ладонью прикрыл рот. А может, опечатка у тебя в глазах?
- Да нет, это не опечатка, это непреложный факт... С правой стороны носа у него должна быть бородавка...
И как будто по заявкам трудящихся, человек в кожаной тужурке повернулся к женщине, попросившей его подать блюдо с рыбой...
- Смотри, - сказал Карташов, - Бородавочник...И никогда не спорь с профессионалом...Пошли отсюда...
Когда они перелезли через забор, миновали снежную хлябь улицы и уже подошли к "девятке ", их окликнули: "Молодые люди, куда вы так торопитесь?" Со стороны дома Гудзя, из сумерок, к ним направлялись две статные, высокие фигуры. И было в их движениях что-то затаенное, готовое к прыжку.
Одинец распахнул полу куртки, где был спрятан обрез.
- Сейчас что-то будет, - сказал он и стал озираться. Однако еще двоих первым увидел Карташов - они вышли из-за оставленной ими "девятки ". И тут уже не было никаких сомнений: в руках каждого из них чернели пистолеты.
- Наверное, Брод, сволочь, нас сдал, - тихо сказал Одинец. Предупредил, касатик...
Карташов сунул было руку за пазуху, где у него лениво дремал "Глок", но его предостерегли:
- Руки на затылок и без дураков! - и тут же раздалось несколько щелчков.
Пули выпущенные из оружия с глушителем, вонзались в землю совсем рядом с их ногами. Но те, кто брал их на испуг, видимо, не очень представляли, с кем они имеют дело...Саня не вынимая из-под полы обрез, вместе с нею направил ствол в сторону тех, кто вышел из-за машины, и дуплетом, с секундной паузой, выстрелил. Один из них, видимо, в предсмертном миге, понес какую-то невнятицу, второй молча рухнул под колесо "девятки". Одинец стремглав ринулся к машине, упал и перекатился к переднему колесу. То же самое проделал и Карташов, только он на шаг оказался дальше от Одинца и, падая, успел достать пистолет. Он стрелял наугад, туда, откуда продолжали раздаваться томящие душу щелчки. Но Одинец был удачливее: после того, как еще дважды он разрядил обрез, щелчки прекратились, лишь затяжной стон огласил пустынную улицу. Но тут же двор особняка ожил, раздались панические голоса, густо залаяла собака.
- По машинам, Мцыри! - горячась, выкрикнул Одинец.
"Девятку " тряхнуло, но это уже никакого отношения к ее судьбе не имело. Видимо, кто-то со стороны второй машины бросил им под колеса ручную гранату, которая и сделала свое дело. Карташов поплыл и в ушах, как злобный рефрен, звучала фраза "Черт возьми, куда это меня понесло?" Желто-синий туман, в котором он плыл, заложил дыхание, отчего в висках начала стучать металлическая дробь. Она была назойлива и мучительна для слуха. Затем он увидел лица Блузмана, Бурилова, чей галстук полоскался по его лицу, и лицо Бородавчатого, в глазах которого застыло изумление и вопрос...
...Когда Карташов пришел в себя, он понял, что находится в капкане: с привязанными руками и ногами он лежал на больничной кровати. Больничной потому что он весь был опутан проводами, а к левой руке был присоединен нейлоновый катетер капельницы. По нему медленно, с полуторасекундными интервалами капала светло-коричневая жидкость.
Он повернул голову и увидел рядом другую кровать и на ней неподвижно лежащего человека. Широкие ремни в нескольких местах опоясывали его тело, голова откинута назад - это, без сомнения, был Одинец.
- Саня, - тихонько позвал он друга, но не получил ответа. Попытался осмотреться, но с каждым поворотом головы в ней возникали нестерпимая боль и звон...Он вытянул одну ногу и попытался согнуть ее, однако колющая боль едва не лишила его сознания.
Слева, за кроватью, где лежал Одинец вырисовывался светлый квадрат двери с бронзовой, с утолщенным концом ручкой. В помещении было сумеречно и прохладно. Первым побуждением было во все легкие закричать, позвать на помощь, однако Карташов, осознавая реальность происшедшего, посчитал это слабостью. Он еще раз окликнул Одинца и тот со стоном повернул к нему голову. Он лежал с закрытыми глазами и на его пшеничных ресницах дрожали накопившиеся слезинки.
Время ползло так медленно, что порой ему казалось оно вообще остановилось и весь мир замер и так будет вечно. Тоска и отчаянье засосали душу, и Карташов, чтобы хоть как-то приободриться, начал считать. Досчитал до 12 тысяч и сбился со счета.
- Саня, где твой обрез, где твои патроны?
Одинец еще на несколько градусов повернул голову в сторону Карташова.
- Одинец, просыпайся и возьми в руки гранатомет...
И действительно, Саня вдруг открыл глаза и его привязанные руки сделали натужное движение, словно хотели что-то взять...Взгляд совершенно неосмысленный и он снова закрыл глаза.
И вдруг за дверью послышались шаги. Они были твердые, и вместе с тем мерные, успокаивающие..
В бокс зашли Блузман, в зеленом халате и такого же цвета шапочке-колпаке, и тот фельдшер, с которым Карташов уже имел дело, вызволяя Одинца из этого же бокса. И чудовищно мучительная мысль завладела Карташовым - знает ли о том разговоре с фельдшером Блузман? От этого, и он это прекрасно понимал, зависели их жизни.
Блузман подошел к Одинцу и взял того за руку. Стал считать по часам пульс.
- Запишите: 64 удара, Давление: 110 на 78, вот что значит молодость...
Фельдшер открыл папку, которая была у него в руках., и начал записывать.
Когда Блузман подошел к кровати Карташова, тот притворился спящим.
- А как чувствует наш омоновец? - Карташов ощутил на запястье холодную, сырую ладонь Блузмана и великое отвращение овладело им. Он открыл глаза и сказал:
- Чувствую себя настолько прекрасно, чтобы такого, как ты, ублюдка пустить в расход...
