Морозно-волглый, как непросохшее белье, западный ветер больно стегал по лицу. Пронизывал насквозь. Заставлял двигаться.
Боясь напороться на мину, он специально выбирал отвесные участки, острые выступы и крупные камни. Каждый шорох и каждая тень таили для него опасность.
Пальцы одеревенели от напряжения и холода. Мышцы ног сводила судорога. Но, несмотря на это, им овладело возбуждение. Он шел по следу. Приближался к цели.
В принципе, уже в вагоне, когда напали на старика и толкнули его самого у титана, Климов начал свое расследование. И сейчас спрашивал с себя, как с человека, привыкшего рассчитывать на свои силы.
Где-то далеко внизу осталась штольня, превращенная в подземный каземат, вентиляционный канал, заваленный камнями, ржавые рельсы, сваленные набок вагонетки, шахта подъемника, стальные тросы, лента роликового транспортера, перекрытия и балки крепежа, поручни, лесенки, и даже скалы Ястребиного Когтя, под толщей которых была жуткая дыра, всосавшая в себя, словно пушинку, «Медика»… Нет такого человека, который бы не получил того, что он хотел.
Обследовав рукой очередную расщелину и не обнаружив в ней ничего опасного для своей жизни, Климов поднялся еще на несколько метров, с трудом перевел дыхание и попытался немного расслабиться. Промокший и окоченевший, он не знал, откуда у него берутся силы, да ему и некогда было об этом думать. К вертолету надо было добраться затемно. Иначе его не подпустят и тогда его план не сработает. Любопытство не порок, но за него частенько лупят. Причем, больно. Климов это знал по собственному опыту.
Вжавшийся в расщелину под нависавшим над ним камнем, Климов хватал ртом воздух и восстанавливал дыхание, когда ему на голову посыпалась щебенка. Мелкая горная осыпь. Он инстинктивно замер. Превратился в слух. А сверху зажурчало. В ноздри ударил запах мочи, и Климов сцепил зубы. Его лопатке стало горячо.
Кто-то стоял на камне и справлял нужду.
Через несколько секунд чурюканье прервалось, и снова посыпался щебень. Скрипнул и посыпался, проваливаясь в темноту.
Климов понял, что находится у цели.
Осторожно обогнув каменный выступ, Климов облегченно вдохнул прохладный сырой воздух, отметил про себя, что дождь усилился, а снег уже почти что не срывался, похвалил себя за выдержку, присел на корточки и разглядел фигуру, уходящую в потемки. Это был рослый плечистый десантник с расслабленной пружинистой походкой. В таком же «камуфляже», как у Климова. На голове — кепка-афганка. В левой руке — автомат. На поясе — фляжка. Заметив ее округлый бок, Климов тщательно вымазал грязью лицо и пожалел, что у него нет сажи или жженой пробки. Тьма была абсолютной, но глаза того, кто имел на своем поясе фляжку, давно должны были привыкнуть к темноте.
Прячась за камнями и выступами, Климов осторожно настиг медленно шагавшего «десантника» и оглушил его прикладом автомата. Все произошло мгновенно. Без эмоций.
Подхватив тяжелое бесчувственное тело, Климов оттащил его за небольшой валун и забил рот «десантнику» кепкой-афганкой. Затем вытащил из его брючного кармана носовой платок и туго завязал лицо рослого парня. Брючным ремнем перетянул кисти его рук и снял с пояса фляжку. Как ни крути, а Климов почти сутки был без воды. Под укрытием валуна он отвинтил пробку, понюхал содержимое фляжки, ополоснул горлышко, брезгливо сморщился и сделал несколько глотков. Это был крепкий чай с лимоном. Вполне горячий, чтобы снять окоченелость. Переведя дыхание, он еще несколько раз хлебнул из фляжки и завинтил ее горлышко. Хватит. Иначе мышцы станут вялыми, сырыми.
Найдя у парня рацию, Климов пристегнул ее к поясу, вынул из чужих ножен клинок, располосовал комбинезон «десантника» и крепко привязал ноги в ботинках к стволу кривой осины, росшей подле валуна. Сунув клинок под камень, он подхватил чужой автомат и глянул на часы. Повернулся спиной к ветру и дождю и посмотрел на циферблат. Без четверти семь.
«Через час, от силы полтора, будет светло, совсем светло, — подумал Климов. — Истечет срок ультиматума и все. Зиновий нажмет кнопку».
Запечатленная в памяти схема горного разреза, да ощущение подъема, вот все, что заменяло Климову и компас и ориентир. Он знал, что должен двигаться на юго-восток, снизу вверх, как можно круче вверх, почти что вертикально, и чутье его не подвело. Появившийся охранник лучше всякого ориентира говорил о том, что вертолет с Зиновием поблизости.
Карабкаясь по крутизне, по мокрым от дождя камням, Климов представил свое изможденное бессонницей и жутким напряжением лицо со ссадинами и кровоподтеками, и горько усмехнулся. Кто любит дичь, не станет звездочетом.
Чувствуя, что дождь смывает с лица грязь, он снова тщательно намазался вязкой землей и вытер руки о комбинезон. Человек должен бояться. Он чужой этому миру. И об этом надо помнить. Постоянно, ежедневно и ежесекундно. Опасливые живучи. Поскольку смерть издревле лелеет, холит, обожает ротозеев. Она их просто зацеловывает.
Вымазав грязью лицо, Климов схватился за корни какого- то дерева, свисавшие над головой и, переступая с камня на камень, резко поскользнулся. На какое-то мгновение он потерял сознание, словно сорвался в бездну, в темноту, но уже в следующую секунду ноги обрели устойчивость. Только под ногами зашуршала мелкая осыпь. «Осторожно, — сам себе приказал Климов и вскарабкался на мокрую плиту известняка. — Я его вижу».
Метрах в пяти от него озябше перетаптывался с ноги на ногу еще один десантник.
Затаив дыхание, смягчая каждое движение, Климов передвинулся правее, наметил впереди себя укрытие: комель поваленного дуба, и, тихо перебросив свое тело, нырнул в потемки. Упав на грудь, ударился ребром. От боли резко втянул воздух и зажал зубами кашель. Подавился. Уткнулся в землю лбом. Надсадно выдохнул. И этого было достаточно, чтобы охранник оглянулся.
— Стой! — скорее для себя, чем для кого-то, сказал он и начал пятиться назад. — Стреляю сразу.
Распластавшись, вжавшись в землю, Климов пристально следил за каждым его шагом. Пальцами нащупал мелкий камень, чуть перевалился набок и метнул камень в кусты. Правее от себя.
Охранник тотчас развернул свой автомат.
Опасливо шагнул. Навстречу только что услышанному шороху. Климов еще раз метнул в кусты комочек грязи, выцарапанной из-под комля, и бесшумно отполз в сторону, левее.
Охранник замер.
Климов тоже.
Используя любой скрип дерева или шум ветра, постепенно подобрался к чуткому «десантнику», подкрался со спины…
Порывистый ветер и яростно хлеставший дождь заставляли часового ужимать голову в плечи и отворачивать лицо.
Это позволило Климову приблизиться на расстояние прыжка.
Он напружинился — ив этот миг «десантник» обернулся.
— Кто тут?
Ослепительный луч света вырвался из фонаря в его руке, и Климов инстинктивно пригнул голову и прыгнул.
В тот момент, когда охранник разворачивался к нему, перенося тяжесть тела с ноги на ногу, Климов подсек его, лишил опоры, и они, ломал ветки и кустарник, покатились вниз.
По хватке пальцев Климов понял, что противник сильный и опасный. Но удар локтем в висок лишил его сознания. Пальцы разжались. Климов придавил коленом сонную артерию, захватил голову и свернул шею. Прижал забившееся тело. Вогнал — до позвонков — под горло сталь. Обтер липкое лезвие. Толкнул бесчувственное тело, вытащил из- под него короткоствольный автомат, снял с пояса гранату.
Сунув клинок в ножны, полез вверх.
Туда, откуда только что скатился.
Неожиданно на его поясе заговорила рация. Видимо, включилась при падении. Климов тотчас ушел вбок, присел за камень.
— Седьмой, седьмой… ответь… седьмой, седьмой… я третий.
Климов прижался к камню и ответил.
— Здесь я. Что за кипишь? Уже поссать нельзя.
Третий взорвался.
— Ты мне, бля, ответишь! Недоносок! Спрашивают — отвечай, чумарь с подливой.
— Ладно, — виноватым тоном, глухо сказал Климов. — Че базлатъ впустую? Здесь я, здесь…
— Восьмого видишь?
Климов поднялся, подобрал скатившийся к камню фонарь, прижал стеклом к земле, включил и выключил: фонарь работал. Аккуратно вытер стекло изнанкой куртки, помолчал, делая вид, что вглядывается в темноту, и вялым голосом проговорил:
