желании его можно было принять за русалку. Мартин Бек подумал, приходили ли подобные фантазии в голову мужчине, лежащему на полу.
– Но это ничего не значит, – с усердием поспешно добавил Стенстрём, – все равно их присоединят к техническим вещественным доказательствам.
Мартин Бек не ответил. Вместо этого он показал на подшивку документов, которые Стенстрём положил ему на стол:
– Что это?
– Протоколы допросов. Из округа Сундбюберг.
– Отнеси их обратно. Я с завтрашнего дня в отпуске. Отдай Кольбергу. Отдай, кому хочешь.
Мартин Бек убрал фотографию и поднялся этажом выше. Он открыл дверь и оказался у Кольберга и Меландера.
Здесь было намного жарче, чем у него в кабинете, поскольку окна у них были закрыты и шторы задернуты. Кольберг и подозреваемый молча сидели за столом друг против друга. Долговязый Меландер стоял у окна с трубкой в зубах, скрестив руки на груди. Он внимательно смотрел на подозреваемого. На стуле у двери сидел полицейский в форменных брюках и светло-синей рубашке. Фуражка покачивалась у него на правом колене. Никто ничего не говорил, и единственным звуком было шуршание магнитофонной ленты. Мартин Бек встал сбоку за спиной у Кольберга и присоединился к общему молчанию. Они слышали, как в окно снаружи бьется оса. Кольберг был без пиджака и с расстегнутым воротничком, но, несмотря на это, рубашка у него между лопатками совершенно промокла. Влажное пятно постепенно меняло форму, сползая широкой полосой вниз по позвоночнику.
Мужчина по другую сторону стола был маленький и уже начал лысеть. Одет он был небрежно, пальцы, сжимавшие поручни кресла, были неухоженные, с грязными обломанными ногтями. Исхудавшее, нездоровое лицо, казалось, выражало готовность просить прощения по любому поводу. Подбородок у него дрожал, глаза бегали. Мужчина начал всхлипывать, по его щекам скатились две слезинки.
– Ага, – строго сказал Кольберг, – ты так молотил его по голове бутылкой, что она разбилась у тебя в руке.
Мужчина кивнул.
– А потом, когда он уже лежал на полу, колотил по нему стулом. Сколько раз ты его ударил?
– Не знаю. Не много. Не много, но сильно.
– Вот именно. А потом повалил на него буфет и ушел. А что в это время делал третий из вашей компании – Рагнар Ларссон? Он не пытался как-то вмешаться, я имею в виду, воспрепятствовать тебе в этом?
– Нет, он ничего не делал. Ни во что не вмешивался.
– Не начинай снова лгать.
– Он спал. Он был пьян.
– Пожалуйста, говори чуточку громче.
– Он лежал на постели и спал. Он ничего не видел.
– Несомненно, пока не проснулся, а потом взял и пошел в полицию. Так мы узнали об этом. Однако кое-что мне непонятно до сих пор. Почему вы подрались? Вы ведь никогда в жизни не видели друг друга до тех пор, пока не встретились в том притоне.
– Он сказал, что я тупой фашист.
– Это слышит любой полицейский несколько раз в неделю. Меня уже сотни людей называли фашистом, гестаповцем и еще гораздо хуже, однако я из-за этого никого не убил.
– Он сидел напротив меня и все время повторял, что я тупой фашист, тупой фашист, тьфу. Он вообще больше ничего не говорил. А потом он начал петь.
– Петь?
– Да, чтобы поиздеваться и разозлить меня. Песни про Гитлера.
– Ага. А ты дал ему для этого какой-то повод?
– Я сказал, что моя мама была немка. Но это было до того.
– До того, как вы начали пить?
– Да… Я сказал лишь, что не имеет значения, кто у человека мама.
– И когда он хотел пойти в кухню, ты схватил бутылку и ударил его сзади по голове?
– Да…
– Он упал?
– Как подкошенный. У него потекла кровь. И я сказал: ты нацистская свинья, я сейчас покажу тебе.
– И ты продолжил избивать его?
– Я… я испугался. Он был сильнее меня и… Вы не понимаете… Все словно кружится вокруг, все видится в красном цвете… Я вообще не соображал, что, собственно, делаю.
У него затряслись плечи.
– Пока достаточно, – сказал Кольберг и выключил магнитофон. – Покормите его и спросите доктора, можно ли дать ему какое-нибудь снотворное.
Полицейский у двери медленно встал, надел фуражку, взял убийцу за руку и вывел из кабинета.
– Ну, пока. Увидимся завтра, – рассеянно бросил Кольберг.
И так же механически записал на листе бумаги, лежащем перед ним: признание сопровождалось плачем.
– Приятный молодой человек, – сказал он.
– Пять раз осужден за преступления, связанные с насилием, – сухо произнес Меландер. – И каждый раз упорно все отрицал. Я очень хорошо его помню.
– Ты настоящая живая картотека, – заметил Кольберг.
Он тяжело встал и устремил взгляд на Мартина Бека.
– Что ты здесь, собственно, делаешь? – спросил он. – Собирайся и уезжай в отпуск, а заботы о преступности в нижних слоях общества переложи на нас. Куда ты намерен поехать? На острова?
Мартин Бек кивнул.
– Ты прекрасно поступаешь, – сказал Кольберг. – Наш брат сперва отправляется в Мамаю [48] и там поджаривается. Потом возвращается домой и здесь варится. Жизнь – нелегкая штука. А телефон там есть?
– Нет.
– Сенсация. Ну, я иду принимать душ. А тебе лучше исчезнуть как можно скорее.
Мартин Бек задумался. У предложения Кольберга решительно были свои преимущества. Кроме всего прочего, ему удалось бы уехать на день раньше. Он пожал плечами.
– Хорошо, в таком случае я ухожу. Пока, ребята. Увидимся через месяц.
2
Отпуска у большинства людей уже закончились, и раскаленные августовские улицы Стокгольма снова начали заполнять неудачники, проведшие дождливый июль в палатках, кемпинговых прицепчиках и пансионатах. В последнее время метро снова было набито битком, однако на этот раз Мартин Бек ехал посреди рабочего дня и оказался в вагоне почти в одиночестве. Он сидел у окна, смотрел на пыльные зеленые листья снаружи и радовался, что у него тоже наконец-то начинается отпуск.
Его семья уже почти целый месяц отдыхала на островах. В этом году им повезло, так как удалось поселиться в домике, стоящем особняком на маленьком островке посреди архипелага в морском заливе к востоку от Стокгольма. Домик принадлежал какой-то дальней родственнице его жены, а поскольку родственница уехала на лето за границу, они могли оставаться в нем до начала учебного года.
Мартин Бек вошел в пустую квартиру, сразу же направился в кухню, достал из холодильника бутылку пива, выключил холодильник, положил формочку со льдом в мойку. Он выпил пива, не отходя от мойки, и взял бутылку с собой в спальню. Разделся и в нижнем белье вышел на балкон. Уселся на солнышке, положил ноги на перила и медленно допил остаток пива из бутылки.
