нас времени-то полно, давай посидим, я тебе в подробностях расскажу! – огрызнулся Вовчик. – Нашел – и ладно, ей в больницу срочно надо. Вали в вертолет, папаша. – Он толкнул Ифантьева к вертолету и сам, обгоняя его, ринулся туда же, заглянул.
Тина лежала на носилках, зафиксированная ремнями и укрытая одеялом. В запястье лежавшей поверх одеяла руки он увидел капельницу и немного успокоился. Глаза жены были закрыты, но Вовчик видел, что она дышит ровно. Рядом устанавливали носилки с Мирославой, суетился медик:
– Вы с нами полетите? Можем одного взять.
– Вот его возьмите. – Кущин подтолкнул замершего рядом Сергея. – Он, правда, не в себе чутка, но вы ему понюхать дайте что-нибудь, он и очухается. Дочь это его, мы за ней сюда и приехали, – кивнув на носилки с Мирославой, объяснил он медику. – Да садись, что ты замер-то? – Едва не силком он запихал Ифантьева в вертолет. – Доктор, вы мне только жену довезите, я вас очень прошу.
– Не волнуйтесь, мы сразу в областную больницу, там ждут уже. Дайте номер телефона, я позвоню, когда долетим.
Вовчик поискал во внутреннем кармане куртки визитку и только теперь понял, что его руки все в копоти, оставляют грязные разводы на всем, к чему прикасаются, визитка украсилась двумя четкими отпечатками пальцев – хоть сейчас на дактилоскопию.
– Извините, – пробормотал он, протягивая визитку медику.
Тот молча вынул откуда-то пачку влажных салфеток:
– Возьмите. Не сильно поможет, конечно, но хоть чуть-чуть. И за жену не волнуйтесь, я ее довезу, обещаю.
Когда вертолет скрылся в небе, Добрыня, вздохнув, позволил себе наконец расслабиться и практически рухнул на землю, раскинув руки.
– Кущин, ты чего? – спросил писавший что-то Нарышкин.
– Нормально… – вяло проговорил Вовчик, чувствуя, как еле ворочается язык. – Нормально все, Макар. И дело сделали…
Он не мог вспомнить, как вернулись в город, – как будто этот момент выпал из памяти. Очнулся на кровати в гостиничном номере, не сразу понял, где находится, сел, растерянно оглядывая комнату. Увидел на спинке кресла Тинкин халат и сразу вспомнил, что она в больнице с ножевым ранением.
Откинув одеяло, Вовчик встал, раздвинул шторы на окне и удивился, что на улице так много народа. Часы показывали половину первого, он не мог вспомнить, во сколько лег и было это вчера или сегодня. Зайдя в душевую кабину, Вовчик увидел черные разводы на дне и понял, что перед тем, как лечь, смог еще помыться от копоти и гари. Запах до сих пор стоял в носу, все время хотелось выбить его оттуда, замаскировать чем-то.
Вымывшись как следует еще раз, Кущин вышел из душа и услышал, как на тумбочке надрывается телефон. Одним прыжком он пересек небольшой номер и схватил трубку:
– Алло!
– Владимир Анатольевич? – спросил незнакомый мужской голос.
– Да, я слушаю. Кто это?
– Это врач с санитарного вертолета, мы вашу жену позавчера забирали. Сутки вам не могу дозвониться.
«Ну ни фига себе – подремал! – ахнул про себя Вовчик. – Сутки! А кажется, только лег».
– Извините… мы не сразу вернулись, пока все дела закончили… Как Тина, вы не узнавали? Где она лежит, мне как найти? – зачастил он, и врач перебил:
– Успокойтесь, пожалуйста. С вашей женой все неплохо, правда, она после операции слабая пока совсем. Лежит она в областной больнице, адрес я вам сбросил, посмотрите, там и номер палаты, и этаж, и фамилия врача, который вам пропуск должен оставить.
В холле больницы Вовчик наткнулся на Ифантьева. Тот выглядел почти так же плохо, как в момент их расставания, но глаза его светились надеждой. Заметив вошедшего Кущина, Сергей бросился к нему:
– Владимир! Владимир, спасибо вам! Я ваш должник на всю жизнь!
– Как Мирослава?
– Она тяжело больна, у нее пневмония и сепсис, но врачи сказали, есть шанс. Я верю, что она выкарабкается. И это вы с Валентиной… простите, не спросил, как она…
– Сам пока не видел, но врач сказал, что операция прошла хорошо. Пойду я, Серега, двое суток ничего о ней не знал.
– Конечно… и помните – если что, я все для вас сделаю! – уже вслед уходящему Добрыне крикнул Ифантьев.
Забрать Тину домой ему разрешили только через две недели. Все эти две недели Кущин провел в гостинице города N, ежедневно навещая жену в больнице и стараясь не сталкиваться с постоянно торчавшим там же Ифантьевым. От потока его благодарностей Вовчику становилось нехорошо и неловко, уже вся больница знала, кто он и кто Тина и что они сделали для спасения девочки, которая лежит в тяжелом состоянии в реанимации. То еще спасение…
Пару раз заезжал Нарышкин, делился деталями о ходе расследования. Тоже выражал благодарность и предлагал помощь в решении любых вопросов. От количества «спасибо», сконцентрированного в одном отрезке времени, у Кущина подступала тошнота, хотелось вообще никого не видеть и не слышать, потому, когда врачи разрешили Тине перелет, он с облегчением забрал ее и на такси сразу же рванул в аэропорт.
Сидя в кресле самолета, Тина, утомившаяся от дороги, закрыла глаза и попросила:
– Вова, ничего мне не рассказывай, ладно? Я не хочу больше никогда и ничего знать об этом деле. Мы его закрыли, я закончила.
Он поцеловал ее в щеку, поправил плед, которым она была укрыта, и прошептал:
– Ты не поверишь, но я впервые полностью с тобой согласен. Даже не хочу знать, кого, за что и на сколько посадят.
Золото. Много золота, аккуратные слитки одинакового размера и формы, сложенные в пирамидки. Каждый из них так приятно брать в руки, взвешивать, гладить пальцами, просто перебирать и любоваться. Не украшения, не все эти пошлые цепи, кольца, броши и серьги, нет – только вот такие слитки. Только они могут сделать счастливой.
Инара Васильевна сидела у открытого сейфа и смотрела на свои богатства. Все оказалось напрасно, все, чему она посвятила свою жизнь с тех пор, как ей досталась эта топографическая карта с нанесенным на нее крестиком и несколькими стрелками-указателями.
Тот человек умирал – замерзал на вокзале, не имея ни родных, ни близких, ни документов. Инара, в то время еще совсем молодая, красивая женщина двадцати пяти лет, возвращалась из командировки и наткнулась на несчастного, уже еле живого мужчину, завернув за угол здания вокзала.
Ойкнув от испуга, она, даже не зная зачем, присела на корточки и нерешительно коснулась двумя пальцами его худой шеи, торчавшей из воротника потертой и потрепанной фуфайки. Пульс еще был, а мужчина вдруг очнулся и протянул к ней дрожащую худую
