Ознакомительная версия.
Приход адвоката стал для меня хорошей встряской. Девушка заговорила со мной, и я вдруг вспомнил о Еве. Я вспомнил имя рыжей девчонки, которая навещала моего сына. Моя душа противилась тому, но вихрь воспоминаний застал меня врасплох, как одинокого путника в степи настигает вьюга. Я видел лицо Евы, вспомнил неповторимые словечки и выражения, которыми она поражала нас с женой, бывая в гостях у сына. Безликий образ некоей горгоны Медузы, навязанный мне женой и хранимый мной бережно, вдруг приобрел иные черты и краски. Мне стало не по себе. Можете назвать это совестью, хотя после того, что случилось, я не тешу себя осознанием того, что она у меня есть. Скорее это было ощущение близкого освобождения из того ада, в котором я находился последние месяцы. Это ощущение ширилось во мне, росло, и сейчас я рад, что пришел в суд. Прошу вас о самом тяжелом наказании, которое вы можете мне дать…
Профессор замолчал, наслаждаясь тишиной, с которой публика слушала его рассказ. Он обратил взгляд на пристава, потом на конвой. Должно быть, ученый ожидал, что на него сейчас же наденут наручники. Но все оставалось так, как прежде. Ева сидела за стеклом. Он находился на трибуне свидетеля.
Первой пришла в себя Милица Андреевна.
– Ваша честь! Мой муж не в себе. Он не понимает, о чем говорит. У него была нервная горячка. Я приглашу врачей, которые подтвердят…
– Милица! – мягко прервал ее профессор. – Не надо, прошу тебя. Жаль, что ты не видишь себя со стороны. У тебя же все написано на лице.
И вправду Милица Андреевна представляла собой жалкое зрелище. Она кусала губы, чтобы не разрыдаться. Но предательские слезинки уже блестели в глазах.
– Ваша честь! Не наказывайте мою жену, – попросил Винницкий. – Если бы не моя слабость, ей бы ни за что не удалось сделать то, что она сделала. Я готов отсидеть сколько угодно. За нас двоих. Жене нельзя. Она не выдержит тюрьмы. Как бы то ни было, Милица хочет жить. Она – львица. Я – жалкий кролик. Моя жизнь кончена.
Он опустил голову, и неряшливые седые пряди скрыли от публики его лицо.
– Ваша честь! Я ходатайствую об освобождении моей подзащитной, – раздался голос Дубровской. Настал ее черед…
За окном порхали первые белые мухи. В гостиной Мерцаловых было уютно. В камине горел огонь.
– Ну, просто небылицы какие-то! – говорила Ольга Сергеевна. – Надо же было такому случиться. Заслуженный профессор убил своего сына.
– На языке закона это нельзя назвать убийством, – пояснила Лиза. – Он обвиняется в причинении смерти по неосторожности.
Она с радостью следила за тем, как ее дети делают первые робкие шаги. Они передвигались пока только от мамы к папе, смешно семеня маленькими ножками по ковру. Мрачные прогнозы свекрови не сбылись. Близнецы стали ходить вопреки тотальной загруженности родителей.
– Но профессора хотя бы арестовали? – допытывалась Ольга Сергеевна.
– Нет. Хотя он об этом очень просил. Он находится на подписке о невыезде и аккуратно является по каждому вызову следователя. Не думаю, что суд назначит ему реальный срок, лишив его свободы. Так, как он наказал себя сам, его больше никто наказать не сможет.
– А его жена? Говорят, у нее большие неприятности.
– Да, она тоже под следствием. Но в отличие от своего мужа она намерена биться до конца. Ее интересы защищают два адвоката.
– Удивительно. С виду приличная женщина. Вот и пускай потом таких в дом! – сокрушалась свекровь. – Значит, она все-таки подставила девчонку?
Елизавета кивнула головой. После сенсационного заявления профессора стало ясно, что в убийстве ни Ева, ни ее приятель не виновны. Но оставалось много вопросов, какие нужно было решить. Здесь участников процесса также поджидали сюрпризы. Выяснилось, что кольцо, об исторической ценности которого упорно твердила Винницкая, являлось на самом деле памятной безделушкой, подаренной, правда, известным тенором бабке профессора. Оно долгие годы хранилось как семейная реликвия и, как решил суд, было добровольно передано Артемом в дар Еве. Профессорский сын не был настолько щедр, чтобы швырять на сторону бриллианты.
– Девчонку оправдали, – сказал Андрей, подхватывая на руки Машу.
– Ты чем-то недоволен? – улыбнулась Лиза. – Видишь, ты не ошибся, финансируя помощь сразу двух адвокатов.
Она не стала говорить мужу о том, что благодаря этому делу завязалась крепкая дружба между Василием Кротовым и Евой. Вполне возможно, что она выльется в будущем во что-то более интимное, но как знать? Мерцалов признавал только профессиональный подход к делу, и осознание того, что он невольно способствовал сближению двух людей, превращало его в зануду. Он ворчал и говорил всем о том, что вовсе не претендовал на роль брачного агента.
– Я надеялся, что ты провалишь защиту и наконец займешься детьми, – признался он. – Помнишь наш разговор на прогулке? Мне казалось, что ты тогда была близка к тому, чтобы бросить все и стать настоящей матерью. Теперь, когда все закончилось для тебя благополучно, у меня формально нет права требовать, чтобы ты оставила работу и посвятила себя детям. Сама же ты, конечно, этого не сделаешь.
– Почему же? Сделаю. Я намерена взять в работе перерыв. Но! – Лиза подняла вверх указательный палец, акцентируя на своих словах внимание свекрови. – Я сама буду решать, когда этот перерыв закончится.
– А если у тебя появится новое интересное дело? – подозрительно спросила ее Ольга Сергеевна. – Что тогда?
– Никаких интересных дел, – категорично заявила Дубровская. – Впрочем… если дело будет на самом деле интересным… Зачем вы спрашиваете меня? Поживем – увидим…
Ознакомительная версия.
