Софья Игнатьевна по поводу личного участия в качестве понятой, как ни старалась, вернее, как ни изображала свое старание, ничего толком вспомнить не могла. Ну да, ездили они с соседом по Новорижскому шоссе, куда-то в район Истры, но неудачно. Как ездили? На чем? А это Рифат сообразил с транспортом. У него приятелей разных много. Он же на вокзале работает. Пообещали подбросить, вот они и согласились. Но так до грибов и не дошли. А вот на неприятность, это да, напоролись. Сперва их заставили смотреть, как из машины какого-то крутого мужика оружие и наркотик изымали. И только под вечер отпустили, а время ушло, поздно уже было о грибах думать…
— И все? — спросил Филипп, подавляя желание спросить — а о чем им думать было еще не поздно?
— Все, — охотно подтвердила Лозовая, глядя на Филю наивными и прозрачными глазами и словно уверяя его, что больше там и в самом деле ничего стоящего внимания не было.
— А разве домой к этому крутому вас не возили? — небрежно спросил Филипп.
И она, наморщив красный свой лобик, вспомнила, что, кажется, да, действительно, и туда тоже возили. И давали подписывать протокол. Сама-то она, по правде говоря, не читала. Рифат прочитал и сказал, что все написано правильно. Ну а уж если Рифату не верить, так кому же тогда вообще доверять?
Отлично! Филя все рассказанное, естественно, записывал на магнитофон. А также — исключительно для острастки — заполнил показаниями Софьи Игнатьевны официальный протокол допроса свидетеля. Предупредив, что это очень важно, поскольку оперативный работник, который производил в их присутствии обыск в машине и в доме, подозревается начальством в подтасовке фактов. А ее показания, значит, должны помочь тому оперу оправдаться перед начальством. Она-то, кстати, помнит, как его зовут?
Вот тут «мадам замешкались». Явно знала, но… Будучи в курсе того, кто проводил операцию с Юрки-ным, Филипп наугад назвал троих — Александра Александровича, Бориса Петровича и Анатолия Евгеньевича.
— Он, — созналась наконец красная неизвестно теперь уже отчего Софья Игнатьевна. — А мы с ним и приехали туда, с Анатолием-то Евгеньичем. Его Рифат знает. Но он сам не обыскивал, он только привез, а потом в стороне стоял. С начальником своим разговаривал, я видела.
— А когда Рифат Акаевич вообще домой приходит?
— Так небось уж дома, — посмотрев на часы, заметила Лозовая.
— А если я его к вам приглашу, возражать не будете?
— Так, можно подумать, он сюда дороги не знает!.. — кокетливо засмеялась она. — А может, начальник, не будешь торопиться? Чайку поставлю или могу чего покрепче? Успеешь с ним-то… Ох, по глазам вижу, что торопиться тебе нынче некуда!
— Сперва — дело, — строго заметил Филя и почти наяву услыхал, как ерзают от нетерпения тугие и мощные бедра хозяйки. Да и халатик этот дурацкий выглядел мятым носовым платком, которым при всем желании невозможно было прикрыть обильные телеса, готовые по первому же свистку выполнить команду «ложись!». Но Филя оставался серьезным.
— А этот Рифат, он что, прописан в квартире напротив? Это его собственная квартира? Или снимает?
Прежде чем прийти сюда, Филипп заехал в местную жилконтору и выяснил, что в девяносто первой квартире Мурадов не прописан, хотя именно этот адрес был указан в протоколе, находящемся в деле Юркина. Значит, снимает, но никто из должностных лиц об этом не в курсе? Или кто-то все-таки в курсе?
— Я и не знаю, — Софья Игнатьевна пожала пышными плечами и подалась навстречу, все еще не теряя надежды, — живет — и ладно, верно?
— Ну тогда я с вашего позволения… — сказал, будто ледяной водой плеснул, Филипп.
Приземистый и лысый Мурадов посмотрел удостоверение Филиппа Агеева, сравнил фото в нем с оригиналом, но все равно принял приглашение неохотно. И даже, был момент, хотел, видно, позвонить, проверить. Но у Фили такие номера не проходили. Он предложил быстренько и без капризов проследовать к соседке, где и продолжится беседа. Под протокол. Иначе? Филипп как бы изобразил сомнение, а потом сказал, что тогда придется прямо сейчас им обоим — понятым — проехать на Петровку, 38, где в кабинете начальника МУРа им будут заданы куда более неприятные вопросы. Ну, например, о том, сколько капитан Волошин заплатил им за дачу ложных показаний и когда их наняли в качестве понятых. Есть вопросы? Вопросов не было.
Зайдя с непонятной опаской в квартиру Лозовой, Рифат первым делом с мрачным подозрением оглядел больно уж вальяжную соседку в этой непутевой и бесстыдной ее одежонке, потом Филиппа Кузьмича, а уже затем, не спрашивая разрешения, вытащил из кармана пачку «Явы» и нервно закурил!
Теперь Филипп ставил практически те же вопросы, которые прежде задавал Лозовой, но в несколько ином ключе. И Мурадову, как он ни пытался отмолчаться, ссылаясь на забывчивость — эва, когда это было! — пришлось, однако, вспоминать. Потому что для начала Филя наизусть процитировал 307-ю статью Уголовного кодекса по поводу дачи заведомо ложных показаний. И на срок намекнул — про исправительные работы до двух лет или арест на три месяца. Но, с другой стороны, свидетели могут быть и освобождены от уголовной ответственности, если заявят о ложности данных ими показаний. Не сильны были в юридических тонкостях эти наемные понятые. И то, что вовсе не для блага капитана Волошина задает свои вопросы этот милицейский майор с сердитыми глазами, это тоже прекрасно уже поняла Софья Игнатьевна. Но главным тут был все-таки Рифат, и она смотрела ему в рот, кивая в знак согласия. Или отрицательно покачивала головой, когда тот возражал. А Рифат, в отличие от женщины, было заметно, понял все сразу. И ему вовсе не светило такое внимание уголовного розыска к его личности. Филипп даже подумал, что незаконные действия этого совсем еще не старого и определенно физически достаточно сильного мужика далеко не ограничиваются ролью понятого. Да, похоже, и Волошин не стал бы брать на такую роль дурака. Значит, есть за этим Рифатом Мурадовым еще что-то. И наверняка это «что-то» нуждается в дополнительной и тщательной проверке.
Но, завершая свою миссию в этом доме на Красносельской улице, Филипп посчитал нужным слегка припугнуть этих наглецов с чистыми и наивными глазами. Он заставил обоих понятых написать ему расписки в том, что они строго предупреждены, что за разглашение доверенных им сведений они понесут строгую уголовную ответственность. Так, на всякий случай заставил, прекрасно понимая, что эти, вот уж в прямом смысле, «филькины грамоты» на самом деле ни черта не стоят. Но это знал он, а не они. И ему вполне хватало их показаний.
С тем он и покинул дом, так и не воспользовавшись навязчивым гостеприимством слишком уж щедрой на посулы хозяйки. А выходя, подумал, что в последнее время ему почему-то везет на все эти раблезианские объемы. Но тот, прежний, вариант хотя бы удовольствие доставил, тогда как тут его определенно ожидал бы полный набор всех венерических вокзальных «прелестей».
Было уже поздно. На «девятке» Филиппа, припаркованной в темном дворе, играли слабые отблески от огней с улицы. Филя подошел к машине, достал из кармана брелок сигнализации и… замер. Нет, ему не почудились шаги за спиной. И не шаги даже, а скорее скользящий такой шорох подошв, едва слышный, поскольку и шум автомобилей с улицы, и грохот вагонных сцепок от недалеких железнодорожных путей заглушали собой все другие звуки. Но этот просто не мог не услышать Филипп Агеев. Честно признаваясь себе, он даже ждал их. И все-таки чуть не упустил едва не ставший трагическим для него момент.
Раздался то ли легкий всхлип, то ли Филипп услышал, как человек перед взмахом набрал в грудь воздуха. Он, конечно, извернулся, но сам удар не пропустил мимо. Железная палка, похожая по тяжести на лом, скользнула по плечу, обездвижив левую руку. Не надолго, может, всего на миг. Но удар по крыше машины был резким и громким. Падая на спину, Филипп сделал резкую подсечку ногами, и темный силуэт перед ним рухнул на землю. Не давая нападавшему опомниться, Агеев провел ногами же болевой прием, отчего упавший захлебнулся криком, а Филипп, навалившись сверху, здоровой рукой окончательно перекрыл ему дыхание. Тот пару раз дернулся и замер. Ничего, придет в себя, но сперва полежит.
Поднявшись, Филя открыл дверь своей «девятки», проведя рукой по крыше, обнаружил приличную вмятину и подумал, что, придись удар в цель, лежать бы ему самому прямо здесь, на месте этого мерзавца, с проломленным черепом. Он взял с переднего сиденья фонарик и посветил. Ну, конечно, Рифат, недаром же он сразу не понравился сыщику. Вот, оказывается, и было за что.
Тогда Филя достал трубку мобильника и позвонил Денису, описав ситуацию. Тот велел дожидаться и никуда этого гада не отпускать. А чего его теперь отпускать-то? Кто будет показания давать? Про все!..
Рука совсем онемела. Приехавший вместе с Денисом Щербак прощупал больное плечо, потом резко дернул руку — Филя от неожиданности аж взвизгнул. Но болеть как-то скоро перестало. Ну да, без практики-то оно всегда получается неловко. А главное — самому обидно, когда вот так, прямо по-детски, лажанешься. А Николай, как когда-то, еще в Афгане, сделал ему успокаивающий укол.
