3
Что может произойти в ресторане? Ничего страшного. Чарльз теперь понимал, что ему все-таки следует пойти на условленную встречу. Он сделал уже так много, что не стоит останавливаться. И ничего не должно случиться. Они о чем-нибудь поговорят, и, возможно, некоторые высказывания он найдет неприятными и даже опасными, но все сумеет удержать под контролем своим хладнокровием, невозмутимым видом, который он старается иметь и который постепенно становится его второй натурой. Но странно, несмотря на все бесспорные доводы, он все-таки боялся.
Неизбежно вследствие этого его охватило какое-то потрясающе изумительное чувство. Удивляло, но одновременно и шокировало, что ему приходилось обдумывать свои действия, когда распространилось мнение о росте всеобщего или, по крайней мере, национального страха перед педерастией, изнасилованием детей, их похищением и убийством и тому подобным. В глазах взрослых он все еще оставался невинным, возможно, несведущим, наивным ребенком, который не представляет, что с ним может произойти. Чарльз, однако, был далеко не таким уж и несведущим. Если в его познаниях неделю назад и были пробелы, он исправил это. И теперь он знал о сексуальном насилии над юношами, возможно, гораздо больше, чем его родители. Библиотека, а затем, когда эта затея провалилась, полки книжного магазина Хачарда предоставили ему возможность узнать все, что он хотел узнать, и даже более того. И теперь он собирался на встречу с широко раскрытыми глазами, вооруженный знаниями.
Он смотрел телевизионные новости вместе с родителями и Сарой. Передавали какую-то дискуссию о половом воспитании в школах. Кто должен им заниматься — учителя или родители? Обсуждают ли мальчики эти вопросы дома? Чарльз, внутренне посмеиваясь над этим, отметил себе, что все можно бы предоставить самим детям. Они могли бы почерпнуть информацию из книг, которых предостаточно и в библиотеках, и на полках книжных магазинов. Затем на экране промелькнуло детское лицо. Снова пропал двенадцатилетний мальчик. Моложе, чем он, но по описанию — выше. Все время это случается, то с мальчиками, то с девочками. Этот мальчик был из Ноттингема. Чарльз со своей наблюдательностью раньше других заметил, как они похожи. Они с мальчиком оба примерно одного возраста, с похожими фигурами. Даже волосы у пропавшего мальчика золотистые, как у него, такое же ангельское лицо. Чарльз заметил, как родители со страхом переводили глаза с экрана на него и обратно. На экране мать пропавшего мальчика, вся в слезах, заламывала руки и громко зарыдала, когда ее спросили, может ли она что-нибудь сказать:
— Кто-нибудь, найдите Роя, пожалуйста, пожалуйста, верните его…
— Это недопустимо, так нагружать людей, — проворчал отец. — Она не должна так делать…
— Я бы просто умерла, — перебила его Глория. — Если бы что-то такое случилось с моими детьми, я просто бы умерла, я это знаю.
Бедная мама! Чарльз беспристрастно подумал, как смешно это выглядело бы, если бы полиция приехала сообщить ей новость, что ее сын убит, а она была бы в бирюзово-синих колготках и юбке выше колен, как сейчас. Но все-таки, что случилось с Роем? Какая-нибудь отвратительная вещь, описанная в его книгах? Газеты переполнены сообщениями о насилии над детьми, подумал он, просмотрев «Свободную прессу» и отложив ее в сторону. Но, вероятно, таких случаев было не больше, чем обычно. Просто сейчас его внимание заострено на этом. Это точно так, как было, когда он искал музыкальный центр на свое тринадцатилетие. Буквально в каждой газете находил объявления о новейших альбомах, и в каждом магазине продавались проигрыватели.
Они выехали с отцом утром. Разговоров о педерастии больше не было. Чарльз снова показал фокус с сигаретной пачкой и розовой лентой, вызвав дикий хохот и восхищение, особенно когда полная пачка «Шелкового обреза» появилась снова.
Было только половина одиннадцатого, когда они приехали в город. У Чарльза до встречи оставалась уйма времени, предстояло как-то убить его. Легкий туман стелился над рекой. Золотистая от солнца дымка висела в аллеях между зданиями на восточном берегу. Какой-то человек ловил рыбу с набережной у Бекгейтской лестницы. Чарльз побрел через Ростокский мост к эстакаде. Если Московский Центр до сих пор не узнал, что Манго уехал, в тайнике центральной опоры он, вероятно, обнаружит новый фальшивый приказ, который сможет что-нибудь подсказать.
Но тайник был пуст. Чарльз замяукал. Это было не обычное подражание кошачьему мяуканью, как пытаются изображать многие люди, а точное, достигнутое долгой практикой мягкое призывное завывание. Результат не заставил долго ждать, и Чарльз пожалел, что мяукал так убедительно, потому что у него не оказалось ничего, что бы он мог дать шестерым или семерым котам, которые прибежали на его зов и терлись об его джинсы усатыми мордочками…
Идти пешком до Февертона было слишком далеко, даже если надо было как-то убивать время. Чарльз направился к автобусной остановке, стараясь настроиться на встречу решительно. «Я должен узнать, что хочет Манго, — думал он. — Какова цель этого знакомства. Это не может быть просто проверкой, без сомнения. А если это все-таки проверка, как узнать, прошел я ее или провалился? Действительно, нужен какой-то знак».
Задание по строительной фирме оказалось в конце концов одним из самых легких, когда-либо полученных им. Оно показало, насколько безосновательны были все волнения, сколько времени и энергии было растрачено впустую. Все оказалось гораздо проще. Когда Чарльз вошел в здание через те сверкающие черным лаком и серебристым металлом двери, ему даже не пришлось пробираться к лифту или заговаривать с охранником в окошечке его уютного местечка, так как он увидел в центре фойе стенд в виде пирамиды, на котором размещались материалы по Пятидесятническому проекту.
На щите, укрепленном на одной стороне трехгранной пирамиды, были нарисованы те пять домов на Руксетер-роуд, как они будут выглядеть после реконструкции, когда вставят новые окна, оштукатурят стены и сделают новые балконы. На другой стороне — как все будет внутри домов с арками, разными уровнями, кухнями и ванными комнатами. На третьей стороне пирамиды разместили чертежи деталировки, спецификации и — что более всего интересовало Чарльза — проектные даты начала и конца строительных работ. «Начало — октябрь, — прочитал Чарльз. — Завершение работ — начало лета». Потенциальные покупатели были засекречены, так как спрос ожидался огромный.
Охранник подошел сам.
— Тебе что-нибудь надо, сынок?
— Я ищу мистера Робинзона, — привычно назвал фамилию Чарльз.
— Но здесь нет никакого мистера Робинзона.
Чарльз вышел на солнышко. У него оставалось достаточно времени, чтобы положить послание о судьбе Убежища в тайник под эстакадой для Манго. Хотя, с другой стороны, возможно, делать это и не стоит. У Московского Центра есть шифр «Людей октября». И Ангус Камерон знает об этом тайнике, он сам передал его брату, Чарльз как-то слышал об этом. Предположим — это возможно? — Ангус Камерон, или Химера, бывший руководитель Лондонского Центра, был кротом в организации. Страшно даже подумать!
Чарльз медленно пошел к реке. Туман рассеялся, чистая, серебристо-голубая вода казалась абсолютно гладкой. Несколько лебедей выплывали из глубокой тени Рендолфского моста. Вдоль реки тянулись пешеходные дорожки, обсаженные по обеим сторонам зеленым кустарником. На открытой площадке, которую когда-то назвали Рио-Плаза, в передвижной палатке Чарльз купил себе мороженое — шоколадно-мятное Корнетто. На развалинах городской стены, сбегающей под воду, сидел брат Грэхема О'Нила Кит, которого в организации звали Сциллой. Они плохо знали друг друга и ограничились лишь приветственным взмахом руки.
«Я бы мог вместо этого дойти до Хиллбари-плейс, — подумал Чарльз. — И попросить мамочку купить мне ланч, что-нибудь китайское». Он смутился, когда осознал, что мысленно использовал слово, которое не говорил уже года два, и назвал мать — мамочкой. Ну и что дальше? Совсем как ребенок..
Он поднялся по крутой улочке к проходу в городской стене. Рядом с воротами висела металлическая пластина, на которой сообщалось, что стена была возведена еще римлянами. Эта мемориальная доска была ему хорошо знакома с тех пор, как он научился читать, но он все равно постоял перед ней, внимательно изучая написанное. Было только без двадцати час, а он не хотел приходить в ресторан раньше Питера Морана. Он сам хотел понаблюдать, как придет Питер. Или приедет?
Отсюда Февергейтское кафе хорошо просматривалось, его столики, покрытые розовыми скатертями, тенты от солнца. Конечно, и его было бы видно оттуда неплохо. Чарльз прошел вдоль стены до бойницы, в это время года заплетенной массой ползучих растений с наполовину высохшими листьями. Он присел на корточки, долизал мороженое и бросил тонкий кончик вафельного рожка с капелькой растаявшего мороженого стайке воробьев.
