— Элементарно. Звонок ей, записка вам. Так же просто, как Зуеву было напоить Германа Михайловича. — Вера кивнула в сторону Хрущинского, который вытирал вспотевшую лысину бумажной салфеткой. — То, что у вас в компании происходят неурядицы, так на это никто особого внимания не обращал. Мало ли что бывает в коллективе! Правда? — Вера Алексеевна на этот раз уже обращалась непосредственно к Янису. — Но это как раз и был второй шаг — убрать не в меру эротичного маркетинг-директора Бойко и подняться на следующую ступеньку.
Долго молчавшие слушатели неожиданно бурно возмутились, зашумели, задвигали стульями. Громко обсуждая слова Веры, они буквально сорвались с цепи: перекрикивали друг друга и негодовали по поводу услышанного.
«Как все-таки странно устроены люди! — думала Вера, глядя на этот человеческий театр. — Чужая смерть их не печалит, возможность собственной гибели обеспокоила и расстроила лишь на несколько минут, но то, что касается карьеры, настолько затронуло за живое, что сейчас они перегрызут друг другу глотки». Правда, она ведь сама этим театром управляла. И возмущение народных масс входило в обязательную программу. Но пора переходить к произвольной.
— Как все хорошо складывалось! — произнесла она только одну фразу, но мгновенно воцарилась тишина. — Кажется, они все учли. Но нет, все не слава Богу! Женя начал прозревать. Он узнал, что обожаемая Инна жила с ним за родительские деньги. Он узнал, что она его бросает. В запале он чем-то пригрозил ей. И все: его участь была решена. Он якобы повесился, но судмедэксперт заметил кое-что подозрительное. И позвонил мне. Теперь, когда проведут эксгумацию и повторную экспертизу, выяснится, что его вначале задушили, а уж потом повесили. Далее: с горя Ирина Максимовна уговорила Цымбалов написать на меня жалобу. И тут являюсь я со своим тренингом прямо к ней под нос, в компанию! Она явно решила поговорить со мной о любимом племяннике. — Вера внимательно посмотрела в глаза Степанычу.
От этого взгляда ему показалось, что воспоминания поползли наружу из черепа, словно червяки… Картина того дня была яркой, как в кино…
Ирина Максимовна Цымбал шла домой. На душе у нее было скверно, но к работе ее настроение не имело ни малейшего отношения. Наоборот, как раз с работой все обстояло хорошо. Отчет сдали своевременно, плановая проверка не выявила не только крупных нарушений, но даже мелких недочетов. Уходя, инспектор спросил, не хочет ли Ирина Максимовна оказывать консультационную помощь молодым бухгалтерам, заваливающим налоговую десятками вопросов. Оказать, так сказать, шефскую помощь. Но бухгалтер «Океанимпэкса» отказалась, тактично сославшись на то, что уже консультирует городской клуб бухгалтеров. Налоговик отстал.
Огорчало Ирину Максимовну совсем другое. Она даже не знала, с кем посоветоваться. Кому это расскажешь, кто поймет, что, когда погиб ее любимый племянник Женечка, она словно умом тронулась! Хотелось обвинить весь мир в гибели мальчика. Во всяком случае, докторшу. Виновата врачиха, у которой Женечка лечился. Ну конечно! Кто ж еще?! Ведь, если бы она добросовестно выполнила свои долг, ничего плохого с мальчиком не случилось бы! Он был просто ангел! Она не долечила ребенка, и он спустя некоторое время снова повторил попытку самоубийства. И никто уже его не спас. А теперь эта докторша имеет наглость являться в компанию тренинги проводить!!!
Ирина Максимовна вытерла влажные глаза платком и открыла позолоченную пудреницу с маленьким круглым зеркальцем. «Гусиные лапки. Это никакие не лапки, а лапы, лапищи, тракторные борозды! Что за красная рожа!» — со злостью сказала Ирина Максимовна своему отражению. Взяла ярко-красную помаду, мазнула губы, над которыми тоже гармошкой собрались морщины. Швырнула французский тюбик в глубину сумки и решила: «Все-таки кое-что у меня есть».
У нее действительно была достойная работа, причем очень хорошо оплачиваемая. Ее ценят. Янис Раймондович уважает, всегда советуется. Ну хорошо, она не замужем. Но ведь есть любимый человек! У кого в таком возрасте есть постоянный любовник? То-то! И совсем не обязательно быть замужем, и так очень даже неплохо… Ирина Максимовна приободрилась.
На улице вовсю буйствовала весна. Напротив рыбного холдинга, где самозабвенно трудилась госпожа Цымбал, зеленел небольшой сквер. В тени деревьев густо цвела сирень. Ирина Максимовна перешла улицу и решила немножко побродить. Гроздья белой и темно-лиловой сирени склонялись в ее сторону, кивали успокаивающе. Она глубоко вдыхала их аромат. На душе становилось спокойнее. Ей захотелось присесть в одной из густых ниш, образованных сиреневыми кустами, но свободного места не нашлось. Бабушки и мамы с детишками оккупировали садовые лавочки. Наконец она увидела в глубине аллеек одну старую деревянную скамью с облезшей краской. Присела на нее, блаженно оперлась спиной о теплую шершавую спинку.
Рядом с ней на скамейке раздалось покашливание, она вздрогнула. Увидев мужчину, облегченно вздохнула:
— Фу! Ты меня напугал! Я уже решила, что какой-то пьяный подсел.
— А чем тебе пьяные не угодили? — шутливо поднял брови ее друг.
— Боря, — погрозила она ему пальцем, — с каких пор ты пьяных защищаешь? Ты ведь не пьешь совсем.
Борис Степанович Зуев, Степаныч, как его все звали в «Океанимпэксе», неопределенно пожал плечом. Оглянулся вокруг, прищурившись, отчего морщины у глаз прорисовались еще резче. Никого знакомых, это хорошо. Свой служебный роман Ирина Максимовна и Степаныч тщательно скрывали. Штирлиц мог бы поучиться у них: никто на работе не подозревал о романтических отношениях между бухгалтершей и водителем. Ведь корпоративные правила предписывали строго хранить чистоту морального облика, да и на острый язычок к этой наглой молодежи попадать не хотелось.
— Хорошо, что мы встретились здесь, а не дома, — нахмурилась Ирина Максимовна.
— Чем же здесь лучше? Дома телевизор, тапочки, ужин. Устал я что-то сегодня. А тут только сирень да зелень. И парочки влюбленные кругом…
— Послушай, я давно уже хотела поговорить.
— О чем?
— После смерти Женечки я чувствовала себя несчастной. Это была непоправимая утрата для меня и моей семьи. Ты поддержал меня тогда, я тебе благодарна. А главное, ты подсказал мысль— очень правильную, справедливую — отомстить докторше за смерть моего племянника! Мы с братом написали жалобу, через влиятельных людей ей дали нужный ход. Эту мерзавку Лученко отстранили от работы и должны вообще уволить. Справедливость восторжествовала. Но тут выясняется, что она проводит у нас тренинги! И совсем не выглядит наказанной! От этого у меня снова сердце разрывается. Ну, что ты молчишь?
Зуев, слушая, вертел в руках ключи от машины. Потом сунул брелок в карман, закурил. Едкий дым «Примы» заглушил аромат цветущей сирени.
— Эта Лученко — ведьма, — сказал он глухо. — Я тебе не мстить советовал, ты, как всегда, преувеличиваешь. Ну дал мимоходом совет: тисни жалобу. Думал, тебе же, дуре, легче будет. Если б знал тогда, на кого жалоба, в жизни не давал бы такого совета! Воевать надо, только если есть хоть какой-нибудь шанс победить. А против этой докторши так просто переть нельзя.
— Что-о?! — изумилась Ирина Максимовна. — Что я слышу? Так ты не на моей стороне? Ты на стороне этой гадины! Ладно. Я сама, если ты ее так боишься! Пусть мне будет хуже. Но я завтра же устрою ей скандал! Вот она придет проводить свой идиотский бизнес-тренинг, и я при всех заставлю ее ответить: почему она бросила нашего Женечку на произвол судьбы?! Спрошу, по какому праву она перестала наблюдать пациента Цымбала. Ей нечего будет ответить, и Янис ее выгонит.
— Ира, — нахмурился Степаныч, — зачем тебе это нужно? Ведь племянника все равно не вернешь.
— Мне нужно. Я все глаза выплакала! Мы так старались, чтобы все было хорошо… Если б не эта докторша, он жил бы и жил! Молодой, красивый! Сережа с Ингой, как любящие родители, даже личную жизнь его устроили!
— Не истязай себя. Тебе незачем говорить с этой докторшей. Что она может сказать? Начнет оправдываться, говорить дежурные слова. А то и обидит тебя, напомнит, что Женя был не вполне… здоров. Что уже раньше пытался… ну, того… умереть, и тогда она его вылечила. Ты еще больше расстроишься, вот увидишь!
— Ну уж нет! — В голосе Ирины Максимовны звучало непреклонное желание высказаться. Она не заметила, как лицо мужчины стало жестким. — Я завтра же поговорю с ней! И покажу ей и всему коллективу наши семейные фото! Пусть увидит всю нашу семью — и будущую невестку, и счастливого мальчика! Пусть увидит собственными глазами…
— Что ты говоришь? — переспросил Зуев, до которого только сейчас начал доходить смысл сказанного. — Ты покажешь всем фотографии?
— Покажу!
— А как же невеста твоего покойного ангелочка? — сделал последнюю попытку Зуев. — Ее-то за что наказывать? Если узнают, что вы с ней почти что родственники, что это ты ее втихаря пристроила в компанию… Помнишь корпоративные правила? Вам обеим не поздоровится.
