— Вот ты и думай, — мгновенно отреагировал Власов. — Как выяснилось, ты ее лучше меня знаешь.
— Тебе деньги на фильм какой-нибудь нужны? — подумав, спросила я. — Он, правда, такими вещами не занимается, но она-то знать этого не может, так что давай попробуем.
— А что, идея! — подхватил Власов. — Скажу, что есть потенциальный спонсор для нового фильма, пригласил переговорить и попросил быть с супругой. Как? — и, немного помявшись, спросил: — Лена, а у тебя того коньяка не осталось, для поднятия жизненного тонуса, так сказать?
— По-моему, нормально, — согласилась я и полезла в бар за бокалами и бутылкой. — Саша, принеси из холодильника лимон, если тебе не трудно, — и Власов, очень аккуратно опустив Ваську на диван, пошел на кухню. — Слушай, — громко сказала я, так, чтобы он меня там услышал. — А ты действительно собирался на ней жениться? Ты же сам сказал, что «мы теперь в двойном родстве». Я правильно поняла?
— Тебе обязательно нужно соль на рану сыпать?! — взъярился он, появляясь в дверях с лимоном в одной руке и ножом в другой. — Тем более такую крупную и ядреную?! Ну, был такой разговор у нас с ней! Был!.. Она в очередной раз за сердце хваталась, вот и заявила, что нам зарегистрироваться надо. А то она умрет, и все прахом пойдет, это она о библиотеке своей, ну, и всем прочем: посуде черт его знает каких времен, ложках-плошках серебряных…
— Да ладно тебе. Ты с ножом-то поосторожнее, — я кивнула на его руку. — Я о другом подумала. Сколько бы ты после этой регистрации прожил? Тут даже причин для сердечного приступа придумывать не надо — не пережил смерти дочери, вот и все. Говори откровенно, что у тебя есть? Она ради тебя опять в моль бледную превратилась, дочь твою убила. Думай! — потребовала я.
— Не знаю! — огрызнулся Власов. — Пока ты там на кухне с кофе возилась, я тут все передумал, что только можно и нельзя. Нету причин!
— Есть, — уверенно заявила я. — Есть. Только мы о них пока не знаем, — и, взяв бокал, сказала: — Ну, давай, Саша, за удачу! Она дама капризная, но, как все женщины, мужчин любит. Будем надеяться, что тебе повезет!
— Нам! — поправил меня Власов. — Не мне, а нам!
В отеле, в холле я подвела Власова к киоску «Роспечати», купила яркий журнал с его большой фотографией на обложке — это была телепрограмма передач на следующую неделю — и, повелительно ткнув пальцем в свободное от текста место, сказала:
— Пиши под мою диктовку…
Он удивленно на меня уставился:
— Вроде и выпили-то всего ничего, а ты уже буянишь.
— Пиши-пиши, а то действительно начну. Значит, так: «Уважаемой Ирине Валентиновне с глубокой благодарностью за помощь». Написал? Подпишись и поставь число. А теперь пойдем букет покупать.
— Лена, — осторожно спросил меня Власов. — А ты уверена, что коньяк был качественный? Что-то некоторая странность в тебе наблюдается, ты не находишь?
— Саша, я похожа на Геракла? Думаю, что не очень. Ты как считаешь, я могу все сама делать, везде успевать?
— Можешь! — уверенно сказал Власов. — Я уже понял, что ты все можешь!
— Спасибо за комплимент. Но и букет, и журнал ты, поднявшись на третий этаж, вручишь дежурной по этажу Ирине Валентиновне. Что тебе еще непонятно?
— Обложила, значит, Катьку? Ну и хватка у тебя, Лена! Мертвая! — и он покачал головой.
— Не тяните время, господин Власов! Нас ждут, может быть, и не великие дела, но что великие люди, это точно.
Власов пошел наверх, а я осталась ждать его внизу. Внезапно у меня за спиной раздался резкий пронзительный звук, я обернулась — на улице стояла цыганка, которая скребла монеткой по стеклу. Поняв, что я ее увидела, она стала показывать мне, чтобы я вышла. Моя первая мысль была о бабе Дусе и Ксане. Неужели Катька поехала в Слободку? Я рванула на улицу.
— Что случилось?
— Мы сегодня работать пошли, нельзя, чтобы два дня совсем пропали, но за бабой этой мы приглядывали. Она в цирке была, а потом такси поймала и за белой длинной машиной поехала. А потом из телефона-автомата два раза звонила, но не говорила, а сразу трубку вешала.
Значит, это была она. В то время, когда у меня был Власов, действительно были два звонка, когда, услышав мой голос, тут же вешали трубку. Что делать? Дорогу к дому Матвея она уже знает, так что сразу догадается, куда мы едем. Тем временем Власов с Катькой уже спускались по лестнице. На ней был все тот же мешковатый пиджак, что и вчера, но юбка другая, с кожаным ремешком. А в ушах — серьги в форме кленовых листьев. Эх, была не была…
— Саша, можно тебя на минутку, — сказала я голосом новоиспеченной любовницы, взглянув на Катьку с той самой слащаво-снисходительной и совершенно ненатуральной улыбкой, с которой счастливая победительница смотрит на свою побежденную соперницу.
У Власова от удивления округлились глаза, но он быстро справился с собой, сказал Катьке: «Извини» — и подошел ко мне.
— Ты чего? — шепотом удивился он.
Продолжая все так же противно улыбаться Катьке, я тихонько пересказала ему полученные новости и спросила:
— Что ты ей сказал?
— То, что договорились — едем к возможному спонсору, — пожал плечами Власов и добавил: — Докладываю: букет и журнал вручил, ножкой шаркнул и к ручке приложился.
Но мне было не до веселья. Я внимательно смотрела на Катьку, и ее вид мне совершенно не нравился. Постное выражение бесцветного лица, такие же бесцветные глаза, но вот промелькнувшая в них тень какого-то злобного торжества, холодной расчетливой угрозы меня очень насторожила. Да еще эта непонятная посылка. Я поняла, кого мне Катька напоминает — песчаную эфу. Есть в Азии такая змейка, маленькая, где-то с полметра, и невидная, но по ядовитости уступает только гюрзе.
— Саша, делай вид, что я тебя у нее отбила, что мы любовники, и глаз с нее не спускай. Что-то она нехорошее задумала, интуиция мне подсказывает, а я ей верю. Как бы Катька какой-нибудь фокус не выкинула.
Пусть лучше Катька на меня злится, чем на ни в чем не повинных малышей. За себя-то я постоять сумею, размышляла я по дороге, да и охрана Матвея, Панфиловым натасканная, тоже даром хлеб не ест. Если уж он пригласил к себе в дом такую тварь, как Катька, о которой знает гораздо больше, чем я, значит, понимает, что делает. Но все равно элемент случайности исключать нельзя.
Когда мы, наконец, въехали в распахнувшиеся перед моей машиной ворота, и я увидела телохранителей Матвея, то, стыдно признаться, вздохнула с облегчением. Встретить нас вышел тот самый прихрамывающий молодой мужчина, которого я уже видела в офисе Матвея.
— Добрый день. Меня зовут Вадим, я секретарь Павла Андреевича. Вас ждут в беседке. Прошу вас, — он показал рукой в сторону видневшейся над кронами деревьев белой крыши и первым тронулся с места, а мы пошли рядом с ним.
Теперь можно было и оглядеться. Когда-то мне довелось побывать на этой турбазе. Сейчас о ней напоминало только само здание, к которому от ворот вела сосновая аллея. Раньше ее здесь не было — только несколько чахлых деревьев у въезда. Все же остальное было красочной иллюстрацией к какому-нибудь роману из дворянской жизни. Тщательно ухоженный парк с фонтаном, в центре которого находилась мраморная фигура поднимающейся из воды женщины, и вокруг нее плавали рыбки. Я не большой знаток мифологии, но это, видимо, была Пенорожденная, или, иначе, Афродита. Метрах в тридцати от выложенной плиткой дорожки, по которой мы шли, виднелся бассейн с шезлонгами и столиками около него, а чуть подальше стоял небольшой павильон, вероятно, для переодевания.
Очень хотелось разглядеть все поподробнее, но мы уже подошли к белой беседке, стоящей почти на краю обрыва над самой Волгой. Ее крыша держалась на тонких витых столбиках, и она просматривалась насквозь. Там сидели Лидия Сергеевна и Матвей.
На Печерской было платье темно-зеленого, почти болотного цвета со светло-бежевой отделкой и воротником-стойкой, а на Матвее — простой костюм из очень тонкой серой плащовки: брюки и застегнутая до самого воротника на молнию куртка с косыми карманами, собранная внизу на пояс.
