Импровизация получилась весьма поучительной и Крамер использовал её, как только двери вновь отворились.
— Уважаемая мадам, полагаю, вы хозяйка этого дома?
— Нет, хозяйка здесь госпожа Безуденхут. А я мисс Генри. — И прелестно разрумянилась, словно от удовольствия, что все ещё выглядит так представительно, несмотря на натруженные руки.
Крамер продолжал вежливо улыбаться.
— Если вы будете так любезны, я бы хотел с ней поговорить.
— Разумеется, сэр.
Осторожность мисс Генри уже была забыта, и столь заботливо охраняемые двери дома распахнулись настежь.
— Сюда, сэр.
Мисс Генри провела его в гостиную направо. Вид вглубь комнаты она заслонила собой, так что увидел он только персидскую кошку на персидском же ковре, причем проплешинами они соперничали друг с другом, явно страдая одним и тем же видом экземы.
— Тот полицейский уже здесь, дорогая, — сказала мисс Генри, отступив в сторону.
Перед Крамером стоял президент Пауль Крюгер, только без своих знаменитых бакенбардов. И Крамер не сразу понял, что у «президента» вместо этого выросла большая плоская грудь.
— Если вы по поводу этого бесстыдного налога на мою черную служанку, то я и слышать ничего не хочу, — взвизгнул «президент».
Вот так-то! Но сходство было невероятным, даже в манере, с которой, госпожа Безуденхут опиралась на свою трость с серебрянным набалдашником. Какой восторг вызвало бы её появление в живых картинах о славных предках южноафриканской республики! Нужно было только чуть подтянуть ей бока и сменить длинное черное платье на фрак.
— Мне девяносто два, если вы так уставились из-за этого.
— Нет, просто вы мне кое-кого напомнили, мадам.
— Только не думайте, что с такими сентиментальными глупостями вы от меня чего-то добьетесь. Слава Богу, я не ваша матушка.
— Но, моя дорогая, — попыталась остановить её мисс Генри, бросая на Крамера извиняющиеся взгляды, — ведь это весьма приличный молодой человек.
— Не вмешивайтесь, Генри!
— Мадам, я только хочу вас спросить…
— Садитесь и не курите.
Она хотя бы не пыталась посадить ему на колени свою ужасную кошку. Крамер сел.
— Вы пришли из-за Трикси.
— Из-за кого?
— Трикси, Тереза — называйте её как хотите. Я звала её так. На похороны не пошла, я их не переношу. ^
А Крамер только собрался спросить её об этом поделикатнее.
— Но почему же, мадам?
— Мне все было совершенно ясно с самого начала. В ней было что-то подозрительное, и вообще…
— Да, дорогая, вы это с самого начала говорили, — поддакнула компаньонка.
— Но почему?
— Потому что я знаю, кто виноват.
— Да?
— Да, этот старый дурак доктор Мэтьюз. Я бы его не вызвала даже к больной собаке.
Крамер сдался. Жить с такой ведьмой… Из неё так и перла врожденная мизантропия, злоба переполняла её и поджаривала на медленном огне. Нужно действовать быстро и попробовать тактику шока.
— Мисс Ле Руке была убита.
Мисс Генри попыталась достойно упасть в обморок. Явно пыталась вспомнить, как должна вести себя в такой ситуации воспитанная дама, но память подводила — романы на эту тему были прочитаны слишком давно.
— Вегетарианка, — презрительно фыркнула госпожа Безуденхут. — Она… ну да просто у неё вера такая. Это правда, что вы сказали? Убита?
— Да.
— Как?
— Пока я не могу распространяться об этом. — Крамера все происходящее начинало забавлять.
— Ну вот, пожалуйста, а этот Мэтьюз такой тупица, что даже этого не заметил. И подписал свидетельство о смерти.
Казалось, это было её последнее слово.
— Я был бы вам благодарен за любую помощь.
— Разумеется, — прошептала мисс Генри, которая уже быстро и ловко вернулась к жизни. — Разумеется, мы вам поможем, не так ли, дорогая?
Госпожа Безуденхут сердито хмурилась, но была явно заинтересована.
— Тогда расскажите мне все, что вы знаете о мисс Ле Руке, все, что вам придет в голову.
Вот тут то их и прорвало. Не было такого, что бы они не знали о мисс Ле Руке — о том, что она ела, как спала, как купалась, в общем, обо всех её привычках, обычаях и манерах. Несомненно, они не один месяц провели в бдительной слежке за ней: укрытием, судя по всему, служила кухня, откуда через газон были видны её окна.
Но когда ему наконец выложили все до последнего пустяка, понял, что такая информация немногого стоит. Проблема в том, что была она всего лишь результатом прижатых к стеклу носов, то есть болезненного любопытства, и, как всякая информация, полученная без связи с объектом слежки, слишком поверхностна.
Мисс Ле Руке жила здесь целых два года, была идеальной жилицей, но очень замкнутой. Для молодой девушки это несколько необычно, но, с другой стороны, люди с художественными наклонностями — в отличичие от шумной университетской молодежи — порой предпочитают одиночество. И это заслуживает уважения. Проблема в том, что того на свете все меньше.
Контакты они поддерживали только когда первого числа каждого месяца мисс Ле Руке аккуратно вносила деньги за квартиру. Обычно передавала наличные в изящном розовом конверте, вежливо отклоняла приглашения пройти дальше, чем на веранду и практически ни о чем не говорила, пока они ей выписывали квитанцию. Иногда деликатно спрашивала, не мешают ли её ученики своим шумом; нынешняя мода на электронные органы, завозимые из Японии, подала ей идею по. вечерам давать уроки игры с листа и нескольким взрослым. «Нет, разумеется нет, дорогая, мы к тому же несколько глуховаты…» И это все.
И ни малейшего понятия, откуда она приходила и куда уходила в тех редких случаях, когда вообще выбиралась наружу, но зато они были твердо убеждены, что в её прошлом скрыта какая-то ужасная трагедия.
Это ему тем более не помогло.
— Минутку, дамы, — перебил их Крамер, — давайте придерживаться фактов, ладно? Вы говорите, что мисс Ле Руке ответила на ваше объявление в «Газетт», где вы предлагали квартиру в наем. Рекомендаций у неё не было, но вы её приняли, поскольку она казалась порядочной девушкой.
— Вот именно, — проворчала госпожа Безуденхут, рассерженная, что Крамер её перебил.
— Итак, она вставала в восемь. По дому все делала сама. Ученики приходили к ней после школы, так что если она и выходила из дому, то всегда с утра. Занятия шли до шести тридцати, а иногда и после ужина, а ужинала она в семь. Свет выключала в одиннадцать. Утверждаете, что никогда не принимала друзей или поклонников, но почему вы убеждены, что ходившие к ней по вечерам были только её учениками?
— Потому что это были мужчины явно не её типа. Все за сорок, холеные боссы, из тех, что могут себе позволить покупать дорогие игрушки, хотя понятия не имеют, как с ними обращаться. Кроме того, у них всегда были папки с нотами — понимаете?
Мисс Генри дала понять, что у неё тоже есть что сказать. Крамер кивнул.
— И к тому же мы слышали, — ну конечно мы слышали, как они все играют гаммы, и повторяют одно и то же, а оно все не получается. Все время одни и те же ошибки.
— Она хочет похвастаться своим музыкальным слухом, — насмешливо фыркнула госпожа Безуденхут. — Хотя такая же глухая тетеря, как я.
— Вы знали кого-нибудь из этих господ?
— Мы же вам говорили, что у мисс Ле Руке был свой вход с улицы. Видели мы их всегда только мельком, когда она им открывала, и то сзади.
Ну, это неважно, мисс Ле Руке наверняка вела картотеку для налоговой службы, этим займемся позднее. Тут ему кое-что пришло в голову.
— А был у неё кто-нибудь из учеников в тот вечер — ну, когда?..
— Уже с неделю у неё вообще никто не бывал, — сказала мисс Генри.
— Ага. — Видимо, электронные органы постигла та же судьба, что и все остальные дорогие игрушки, продавцы которых сулят, что после десятка занятий вы сможете поразить ими приятелей.
— Но она была дома, да?
— Да.
— Можете вспомнить, что вообще происходило в тот день?
— Позовите Ребекку, — приказала госпожа Безуденхут, совершенно излишне, потому что тут же сама подняла трость и ударила по бронзовой плевательнице. Из коридора вначале раздалось шлепанье тапок, на пару размеров больших, чем надо, а потом в комнату вошла пожилая негритянка в платье служанки. Увидев Крамера, инстинктивно подалась назад.
— Да, это полицейский, ты, старая лентяйка, — сказала госпожа Безуденхут. — Он хочет распросить тебя о бедной девушке.
Испуг служанки только усилился.
— Ребекка там ничего не брала, милостивая госпожа, — испуганно взмолилась она. — Видит Бог, я ничего плохого не сделала.
Крамер успокоил её на языке зулу:
— Вы только расскажите мне и хозяйкам, как все было.
Ребекка долго заикалась, но, наконец, кое-как спра-г вилась при помощи обоих официальных языков, да своего родного, да «кухонного» кафрского, да ещё пары вытаращенных карих глаз.
