Конечно, я хватила лишнего, если в этом деле вообще существует какая-нибудь мера, а потому трещала без умолку. Он внимательно слушал, одновременно участливый и ироничный. Я живописала свою незамысловатую жизнь, вдруг обнаружив в себе безумную потребность выговориться. В какой-то момент мне даже показалось, что так легко сбросить груз неудач и разочарований, достаточно найти хоть сколько-нибудь искренние глаза…
Я очнулась, когда кто-то невидимый постучал мне в сердце холодным молоточком: «Тук-тук, сейчас ты проболтаешься, тук-тук, ты старая пьяная дура, хватит смешивать слезы с соплями». Наверное, возник Карен, вернее, его фантом, или как он там еще называется. И я взяла себя в руки: кокетничала, смеялась, чудила, но ни разу не нарушила табу.
А что же Рунов? Он смотрел мне в глаза сквозь матовое стекло ирреальности происходящего, незаметно касался моей руки и время от времени называл Ольгой. Я послушно отзывалась: зови хоть горшком, хоть Ольгой!
Возможно, я бы раскисла окончательно, если бы не туфли. Проклятые сиамские котята, они впились в меня своими крохотными коготками. Поистине, если хочешь почувствовать себя счастливым, купи себе тесные туфли, и отвратительные гримасы судьбы покажутся тебе невинной улыбкой младенца в тот момент, когда ты наконец сбросишь их с ног. Последнее, что я помнила достаточно отчетливо, — мы собрались куда-то еще, по-моему, в казино. Я поднялась, выдавила из себя улыбку, которая планировалась в качестве обольстительной, а получилась… какая получилась. И все… Дальше полный провал.
— Уходите? — спросил незнакомый голос за стенкой. — А ее куда? То есть, я хотел сказать, что с ней делать?
— Когда проснется, приготовь ей завтрак, — ответствовал другой голос, пониже. Кажется, он мне кого-то напомнил, но кого?
— Это уж слишком, — заартачился первый, — хватит того, что я ее ночью таскал на горбу. Она, между прочим, тяжелая, как покойница.
Черт возьми, неужели это обо мне?
— Но она же была без туфель, — вставил второй, и уже с легким раздражением.
Первый громко вздохнул и примирительно добавил:
— Вряд ли туфли уж так бы ей помогли. Она здорово набралась. Во всяком случае, когда я ее волок, она была в полной отключке. Алкоголичка — это уж точно, я таких повидал…
Я напрягла слух, но ответа не последовало, а первый продолжал канючить:
— А может, я ее по-быстрому куда-нибудь сплавлю? Я все-таки телохранитель, а не носильщик, тем более не повар. — Возникла пауза, нарушенная все тем же первым, но уже с капризной по-детски интонацией: — Да я ничего не умею готовить, кроме яичницы, в крайнем случае омлета.
— Отлично, приготовь омлет, — властно поставил точку второй.
Где-то глухо хлопнула дверь, и все затихло.
Я еще минут пять полежала с закрытыми глазами, прежде чем мне удалось их разлепить. Мои веки как будто кто-то предусмотрительно намазал хорошим клеем. Общее же состояние вообще не поддавалось описанию, такое чувство, что в голове свила гнездо и вывела птенцов маленькая бойкая птичка, и теперь все семейство дружно чирикало и делило особо вкусного червячка.
С большим трудом мне удалось сосредоточиться и кое-что вспомнить — Карена, Рунова, Мальчика, огромный зеленый стол — на нем я, кажется, и заснула. Правда, при беглом осмотре помещения, в котором я находилась, упомянутый зеленый стол не обнаружился. Обнаружилась огромная, точно цирковой манеж, кровать, на ней я и лежала. А еще ковер на полу, лиловые портьеры. Все это выглядело в размытых тонах и схематично, будто нанесенное пунктиром. Для того чтобы разглядеть еще что-нибудь, требовалось изменить положение или, по меньшей мере, повернуть голову, а это в нынешнем моем состоянии было проблематично.
Я опять напрягла зрение, и (о, радость!) предметы, которые мне удалось разглядеть, обрели резкость, и я увидела себя в огромном зеркале на стене. Да, это была я, в кареновском изумрудном платье, порядком измятом, похожем на увядший листок.
В дверь бесцеремонно просунулся парень с более чем сомнительным прозвищем Мальчик и, криво ухмыляясь, заявил:
— Если хочешь есть, иди на кухню.
Сделав столь заманчивое предложение, он исчез, не дожидаясь ответа.
Я встала и в своем увядшем платье поспешила на зов Мальчика. Чего мне это стоило, не поддается описанию.
Квартира, в которой я оказалась, была большой и какой-то необжитой. Я передвигалась по ней, словно измученный первооткрыватель по антарктическим торосам. Скорее всего здесь не жили в обычном понимании этого слова, а только ночевали, хотя для случайной ночевки апартаменты выглядели чересчур шикарно. Мебель производила впечатление только что привезенной из магазина и кое-как распакованной. Набивной тюль еще не утратил специфический «фабричный» запах, а вычурные бра на стенах вызывали воспоминания о модерне начала века. Одним словом, отличные декорации к фильму из заграничной жизни!
— Декаданс какой-то, — бормотала я, пытаясь найти ванную и обнаруживая за очередной дверью то кабинет с библиотекой, то бильярдную.
Но когда я все-таки нашла ванную, то сразу поняла, что это мечта эстета-самоубийцы. Голубая ванна была словно создана для того, чтобы, полоснув по венам краем разбитого бокала, исступленно наслаждаться видом собственной крови, которая стекает в воду. Я так живо представила себе эту картинку, угодливо подсунутую разгулявшимся воображением, что меня взяла оторопь. Пожалуй, Карен все-таки имел кое-какие основания считать меня извращенкой.
От мыслей о Карене тоскливо засосало под ложечкой. Я вздохнула, повернула кран и обреченно опустила голову под струю холодной воды.
Кухня выглядела более обжитой, возможно, благодаря присутствию в ней одушевленного лица — сопливого зануды Мальчика. Он сидел на стуле и читал книжку в цветной обложке, очевидно, смакуя какой-нибудь очередной дешевый мордобой, или только делал вид, что увлечен чтением. Потом, не глядя на меня, равнодушно поставил на стол тарелку с застывшей яичницей — можно было подумать, что изжарили ее по меньшей мере неделю назад. Аппетита она не вызывала, впрочем, в тот момент я бы побрезговала даже осетриной в собственном соку.
На мой отказ вкусить яичницу Мальчик безразлично пожал плечами, показывая всем своим видом, что нисколько не обеспокоен моими проблемами. Неожиданный приступ слабости заставил меня присесть, я положила руки на стол и задержала дыхание, стараясь усмирить разбушевавшееся сердцебиение. Когда я подняла глаза, передо мной стояла початая бутылка коньяку и рюмка. Единственная! Все ясно: Мальчик, конечно, стопроцентный трезвенник. Ох уж эта современная молодежь! Половина юнцов пьет что попало, остальные — ничего, кроме молока. Мальчик явно относился к последним — правильный образ жизни, карате-марате, ниндзя доморощенный!
Я плеснула коньяку в рюмку:
— Твое здоровье!
Он только презрительно скривился, не отрываясь от книжонки. Что он там читал, интересно? Впрочем, какая разница? Уж точно не «Анну Каренину».
В прихожей хлопнула дверь, и Мальчик, небрежно отбросив свое чтиво, рысью понесся туда. Пользуясь моментом, я зачем-то покосилась на обложку: по черному глянцевому полю растекались кровавые буквы-потеки, складываясь в заголовок «Ловушка». И почему из-за этой дешевки моя рука дрогнула?
Рюмка соскользнула со стола и, ударившись об пол, брызнула коньяком и разбилась. А может, книжка здесь ни при чем, просто о себе напомнил банальный похмельный синдром? Голова у меня закружилась, и я провалилась в состояние, близкое к обморочному. Я хорошо знала это ощущение, когда в ушах начинает звенеть, сначала тихо, назойливым комариком, потом громче, громче, и вот на тебя уже с воем обрушивается тяжелый бомбардировщик…
В ноздри ударил терпкий запах дорогих сигарет и морозного дня. Оказывается, меня не раздавило, я даже не упала, я по-прежнему сидела за столом, а напротив — Рунов. Мальчик с деланным равнодушием подпирал кухонную дверь. Передо мной на столе стояла какая-то коробка, которую омывала робкая струйка пролитого мной коньяка. Значит, прошло совсем немного времени, какие-то мгновения.
— Я не алкоголичка, — сказала я зачем-то.
— Я знаю, — мягким, ровным голосом отозвался Рунов.
Мальчик откровенно хмыкнул и скрылся за дверью, давая понять, что не желает слушать столь откровенную ложь. Свою дурацкую книжку он захватил с собой.
Рунов кивнул на коробку:
— Я тут купил туфли… Уж не знаю, подойдут или нет.
Он снял крышку: внутри лежали черные кожаные туфли. Просто черные кожаные туфли. Я сглотнула слюну, потому что над ухом снова стал набирать скорость бомбардировщик. Когда это ощущение прошло, я пошевелила босыми, в одних чулках, ногами и с трудом разлепила сухие, как бумага, губы:
— Спасибо.
