Сначала она решила, что ошиблась дверью и вышла обратно, чтобы снова посмотреть на ее номер и удостовериться, что никакой ошибки нет. Тогда она опять пересчитала ящики. Вместо трех, что они привезли с собой, ящиков, почему-то, оказалось десять. Она тщательно осмотрела их, проверяя на каждом штампы и маркировку. Все десять ящиков были доставлены из России о чем говорили штампы и маркеровки. Но ведь Катя сама, собственноручно укладывала в опилки хрупкие глиняные черепки, которых было не так уж и много, чтобы забить ими аж десять ящиков. Чепуха какая-то! Ящики стояли у стены, составленные один на другой и Катя, поднатужившись, содрала с верхнего фанеру, запустила в россыпь опилок руку, нащупав шершавый осколок глины. Прикрыв ящик, она взялась за следующий, чтобы обнаружить в нем то же самое, как и в содержимом третьего ящика. Итак, три ящика вскрыты. Что же тогда в остальных вывезенных якобы из России?
Они оказались битком набиты, аккуратно уложенными полиэтиленовыми свертками с белым порошком. "А не забить ли мне косячок?" - усмехнулась Катя, разглядывая один из пакетиков и взвешивая его на ладони. Это открытие подняло в ней самую настоящую панику. Первой мыслью было - сбежать. Она знать ничего не знает. Никто не догадывается, что у нее есть ключ от склада и, конечно же, она будет помалкивать обо всем этом. Но тут заметила, что часть стены за ящиками покрыта темными подтеками. Она сдвинула ящики настолько, чтобы посветить туда своим фонариком-"карандашиком". Стена, как и пол, здесь оказалась заляпаны подсохшими бурыми пятнами, и ее повело так, что она вынуждена была опуститься на один из ящиков до отказа набитый наркотиками. "Говно" - процедила она сквозь зубы, пытаясь, справится с дурнотой. Так вот где убили Александра Яковлевича. Понятно теперь и то, как он вышел из отеля незамеченный никем. Не подозревая того, Катя повторила путь, приведший его к гибели. Значит так! Она прямо сейчас отправляется в полицию и рассказывает обо всем этом безобразии, а чтобы у них не возникло сомнения она, в подтверждение своих слов, прихватит с собой пакетик наркоты. Повернувшись, она прихватила один из них и очень удивилась, когда яркая вспышка ослепила ее, а страшная боль расколола голову, погрузив ее в небытие.
Глава 3
Боль вгрызалась в голову безжалостным вампиром, высасывая все мысли и мешая соображать. От резкого, тяжелого запаха бензина тошнило. Сильно трясло. Катя никак не могла понять, что с ней и где она, лишь испытывала сильную тревогу и нарастающее чувство опасности. Сквозь шум, стоящего в голове и натужного рокота, она различала чьи-то голоса. Надо попросить чтобы прекратили так трясти, и тут тряхнуло так, что голова ее, подпрыгнув, стукнулась о тряский пол с такой силой, что Катя вновь потеряла сознание.
Первое, что она осознала, едва очнулась, это - боль. Она была везде. Постепенно пришло ощущение своего тела, которое ломило от крайнего неудобства. В голове шумело, но сознание понемногу прояснялось, и вместе с тем сильное беспокойство мешало сосредоточиться. Она попыталась собраться и скорее обдуманно, чем интуитивно, постаралась ничем не выдать того, что пришла в себя и, не открывая глаз, прислушалась.
Рядом с громкой развязной бесцеремонностью, разговаривали на незнакомом языке. Голоса принадлежали мужчинам. Сколько их было не ясно. Говорили быстро и эмоционально. Что-то с лязгом упало, вызвав приступ грубого хохота. Катя же едва опять не потеряла сознание от лязга, что ледяной иглой прошил ее мозг, рубанул по натянутым нервам. Боль навалилась на нее с новой силой, раздирая, словно хищник свою добычу. Она чувствовала, как ломит спину и ноет шея, а запястья и лодыжки будто жгло огнем и она их совсем не чувствовала. Неужели...
Испуганная, она приоткрыла глаза и увидела свои раздвинутые колени. Скосила взгляд на руки - они лежали на деревянных подлокотниках, примотанные к ним скотчем. Теперь она сообразила, что сидит в кресле с жесткой спинкой, уронив голову на грудь. По видимому, и ее ноги так же были примотаны скотчем к ножкам кресла. Она шевельнула ступней, проверяя свою догадку, которая, при некотором усилии с ее стороны, подтвердилась .
Но удивиться своему плачевному положению, она не успела, потому что в памяти всплыл ангар и то, что она обнаружила в лишних ящиках, якобы прибывших из России. Мысль лихорадочно заработала, и она уже могла догадаться, что с ней происходило дальше: ее хорошенько приложили по голове и куда-то отвезли в тряской, старой, судя по натужному реву мотора, машине. Что теперь с ней будет? Лучше бы память не возвращалась к ней вовсе, чтобы она не знала и не догадывалась о своей дальнейшей участи, потому что ответ напрашивался страшный - она умрет.
Умрет потому что видела то, чего ей видеть не следовало. Паника забилась в ней пойманной птицей. Ужас обдал холодом, заморозив все мысли, кроме одной, спасительной, за которую она и уцепилась: ведь ее же не убили сразу, как Александра Яковлевича? Да, но это означало только то, что скоро она ему еще может позавидовать, потому что умирать будет долгой, мучительной и позорной смертью.
От животного страха Катю затошнило. Александру Яковлевичу повезло, он, наверное, даже ничего не успел понять. Господи, помоги! Пошли на помощь какого-нибудь спасителя, какого-нибудь терминатора, что ли на худой конец. Только кто, захочет рисковать своей жизнью ради нее? На ум пришел один Виктор. Перед ее глазами он возник в образе супермена, лихо, выбивающий дверь ногой, с автоматом наперевес, с ножом в зубах, с горящей яростью во взоре и, почему-то, с кольцом в носу и подвешенной на нем лимонкой. Что за бред! Но этот бредовый образ подавил в ней животный ужас и дал возможность трезво поразмыслить.
Конечно, ждать спасения бессмысленно и лучшее, что может случиться в ее ситуации, это быстрая и мгновенная смерть, как ни страшно это звучит. Но это был единственный выход, который она видела для себя. Никто не знает и даже не догадывается, что с ней и где она. Никто не видел, как она выходила из отеля, и в лучшем случае ее хватятся утром, когда она не появится к завтраку. Только вот до завтрака, она не доживет. Лоб покрыла холодная испарина, но она заставляла себя думать дальше.
Как-то Александр Яковлевич говорил, что нет ничего лучше, чем действовать в момент смертельной опасности, потому что покорное ожидание неизбежного конца высвобождает в человеке мощные инстинкты, которые не каждый способен обуздать. Хватит ли у нее духа, чтобы разозлить своих истязателей настолько, чтобы те в порыве гнева сразу же убили ее, не мучая. Нутро ее дрожало от животного ужаса истеричной мелкой дрожью. Плохо. Так у нее никогда не хватит решимости приступить к задуманному, но может все обойдется, если она будет сидеть тихонько, не привлекая к себе внимания. Вдруг они позабудут о ней. Может ее удерживают как заложницу ,чтобы потребовать за нее выкуп? Может ее просто пугают, а когда она поклянется молчать, отпустят?
Катя попыталась поднять голову. Ой, мамочка! Боль резанула по затылку и плечам. Она застонала и, разлепив глаза, оглядела бамбуковую хижину с низким потолком, циновками на полу, разбросанную повсюду бумагу и банки из-под пива. Кроме стола, табурета и ящиков, стоящих вокруг него, в этой душной конуре, не было больше ничего. Двое тайцев, склонившись над грубо сколоченной столешницей, втягивали носом через полые соломины, рассыпанный по ее поверхности, поблескивающий, в свете керосиновой лампы, белый снежный, порошок. Между этими кокаиновыми дорожками и липкими лужицами копошились какие-то насекомые. Третий таец курил скрученный из обрывка газеты "косяк".
Эта троица худосочных мужчин не производила устрашающего впечатления. Гораздо больше в этот момент Катю донимало какое-то насекомое, ползающее по щеке, вызывая нестерпимый зуд. Над керосиновой лампой вился рой мошкары, свободно залетающей в единственное, не застекленное окно и хотя соломенная циновка на нем была подвернута, в хижине стоял неистребимый запах кислятины.
Тайцы, подняв головы, рассматривали ее лихорадочно блестевшими глазами и их выражение, чуть не лишило Катю присутствия духа. Но ведь известно, что вывести наркомана из себя как нечего делать, только бы кто-нибудь из них, понимал английский. Чтобы отвлечься от них, она перевела взгляд на дверь, хлипкую и перекошенную, возле которой в углу стоял, прислоненный к стене, автомат. Еще один висел у окна под выдранным из журнала снимком обнаженной красотки, стоящей на коленях в пенных волнах вечернего прибоя. Под ним валялся, брошенный на пол, комковатый выцветший тюфяк.
Поднявшийся крик, отвлек Катю от дальнейшего осмотра этого гадюшника. Спорили два молодых тайца, видимо призывая третьего, старшего, рассудить их. До того, он, не вмешиваясь, курил себе свой "косяк", но когда дело дошло до потасовки, стукнул кулаком по столу, крикливо выдав длинную тираду, которую выслушали в почтительном молчании, и показал на одного из спорщиков. Тот вскочил, не обращая внимания на бурные протесты отвергнутого и жадно глядя на пленницу, подошел к ней вплотную.
