- Погодите, - встрял я. - Что вы хотите опечатать? Кабинет?
- Вот именно, - с ухмылкой ответил Роуклифф.
Я повернулся к Крамеру.
- Вы не можете так поступить. Мы там работаем и держим все наши вещи.
- Действуйте, лейтенант, - велел Крамер Роуклиффу, и тот ушел.
Я был в ярости и очень хотел сказать Крамеру пару ласковых, но знал, что должен держать себя в узде. Такую свинью Крамер нам ещё ни разу не подкладывал. Теперь слово было за Вулфом. Я посмотрел на него. Он сидел, бледный от гнева, и так плотно сжимал губы, что временами их вовсе не было видно.
- Расследование есть расследование, - глумливо произнес Крамер, на что Вулф ледяным тоном ответил:
- Чепуха. Это не имеет ничего общего с расследованием.
- В таких случаях, как этот, мы действуем по уставу. Ваш кабинет теперь не просто кабинет. Нигде в Нью-Йорке не было сплетено столько хитрых интриг и сыграно столько сцен, сколько там. Когда в его стенах после беседы с Гудвином гибнет женщина, а у нас нет никаких подтверждений словам Гудвина, следователь первым делом должен опечатать помещение.
Вулф подался на дюйм вперед и чуть выпятил подбородок.
- Нет, мистер Крамер. Я скажу вам, что это такое. Это злобный выпад человека с ничтожной душой и тупым завистливым умом. Это трусливая месть уязвленой посредственности. Это жалкие потуги...
Дверь открылась, и вошла миссис Орвин.
Если миссис Карлайл сопровождал супруг, то миссис Орвин - отпрыск. Его лицо и повадка претерпели столь разительные изменения, что я с трудом узнал его. Если наверху он источал презрение, то теперь смотрел на меня открытым и почти теплым взглядом.
Перегнувшись через стол, он протянул руку Крамеру.
- Инспектор Крамер? Наслышан о вас! Меня зовут Юджин Орвин. - Он повернулся вправо. - Сегодня я уже имел удовольствие видеть мистера Вулфа и мистера Гудвина. Но это было до убийства. Какой ужас!
- И не говорите, - согласился Крамер. - Присаживайтесь.
- Нет-нет, предпочитаю остаться на ногах. Я хочу сделать заявление от собственного имени и от имени моей матери. Я член коллегии адвокатов. Моя мать плохо себя чувствует. По просьбе ваших подчиненных она пришла в кабинет, чтобы опознать труп, и это стало для неё потрясением. Кроме того, нас держат здесь уже больше двух часов...
Вид матери подтверждал слова сына. Она сидела, подперев голову рукой и закрыв глаза, и, казалось, ничуть не заботилась о том, какое впечатление производит на инспектора.
- Мы можем принять ваше заявление к сведению, если оно имеет отношение к делу, - сказал Крамер.
- Похвально, - проговорил Юджин. - Вы даже не представляете себе, сколько людей пребывает в заблуждении относительно методов работы полиции. Конечно, вам известно, что мисс Браун пришла сюда сегодня в качестве гостьи моей матери, поэтому вы можете предположить, что матушка знает её, но это не так.
- Продолжайте.
- В январе моя мать была во Флориде, где можно встретить кого угодно. Вот моя мать и встретила человека, который назвался Перси Брауном, британским полковником в отставке. Позднее он представил ей свою сестру Синтию. Мать вступила в деловые отношения с ним, ссудила его скромной суммой денег, оставшихся ей после смерти моего отца вместе с довольно большим поместьем.
Миссис Орвин вскинула голову.
- Всего пять тысяч долларов, - устало произнесла она. - И я не обещала ему новых займов.
- Конечно, матушка, - Юджин погладил её по плечу. - Неделю назад мать вернулась в Нью-Йорк, и Брауны приехали вместе с ней. Встретив их впервые, я подумал, что это проходимцы. Они не очень охотно рассказывали о своей жизни, но все же я узнал достаточно, чтобы попытаться навести справки, и послал запрос в Лондон. В субботу я получил ответ, а нынче утром подтверждение, и этого оказалось более чем достаточно, чтобы укрепиться в первоначальных подозрениях, но слишком мало, чтобы поделиться ими с матерью. Если она составляет о ком-то мнение, её потом не разубедишь.
Я не знал, как быть, но решил не оставлять Браунов наедине с матерью, если это будет в моих силах. Вот почему я пришел сегодня с ними. Моя мать член этого пресловутого клуба. Сам я к цветам равнодушен. - Он развел руками. - Вот причина моего появления здесь. Буду с вами откровенен, инспектор. В сложившихся обстоятельствах я не вижу, какую выгоду принесет полиции разглашение сведений о знакомстве моей матери с убитой девушкой. Мы вовсе не пытаемся уйти от гражданской ответственности. Но можно ли не допустить упоминания имени моей матери в газетах?
- Я не отвечаю за содержание газетных статей и не издаю никакой периодики, - заявил Крамер. - Если репортеры уже что-то пронюхали, я не могу им помешать. Но весьма признателен вам за откровенность. Итак, вы познакомились с мисс Браун только неделю назад?
У него было немало вопросов к матери и сыну. Когда Крамер углубился в беседу с ними, Вулф протянул мне клочок бумаги с нацарапанными на нем словами: "Попроси Фрица принести нам кофе и бутербродов. И тем, кто остался в прихожей. И Солу с Теодором. И больше никому".
Я вышел из столовой, отыскал на кухне Фрица, передал ему записку и вернулся.
Юджин охотно отвечал на вопросы Крамера, и миссис Орвин старалась следовать его примеру, хотя это стоило ей немалых усилий. Они заявили, что все время были вместе, но, насколько я знал, это не соответствовало действительности: по меньшей мере дважды я видел их порознь и уже успел сообщить об этом Крамеру.
Они наговорили ещё много всякого, в частности, что не покидали оранжерею вплоть до того момента, когда спустились сюда с Вулфом, что оставались там, пока не ушло большинство гостей, поскольку миссис Орвин хотела уговорить Вулфа продать ей несколько растений, что полковник раз или два куда-то отлучался, что после моего сообщения и реакции на него полковника Брауна их почти не встревожило отсутствие Синтии, что... Ну, и так далее.
Прежде чем уйти, Юджин ещё раз попытался уговорить инспектора не впутывать в это дело его мать, и Крамер пообещал ему сделать все возможное.
Фриц принес Вулфу и мне подносы, и мы принялись за еду. Крамер хмуро наблюдал за нами, потом повернулся и гаркнул:
- Леви, приведите полковника Брауна!
- Слушаюсь, сэр... Этот человек, о котором вы спрашивали, Уэддер, он здесь.
- Тогда давайте сначала его.
В оранжерее Малькольм Уэддер привлек мое внимание тем, как взял в руки цветочный горшок. Когда он уселся за стол напротив нас с Крамером, я ещё держался убеждения, что его персона заслуживает самого пристального внимания, однако после того, как Уэддер ответил на очередной вопрос Крамера, я расслабился и снова принялся за бутерброды. Уэддер был актером, играл в трех бродвейских постановках и, без сомнения, все объяснялось именно этим. Ни один лицедей не возьмется за цветочный горшок так, как это делает простой смертный, как вы или я. Он должен тем или иным способом придать своему действу нарочитости, и Уэддер по чистой случайности избрал такой, который напомнил мне, как человеческую шею сжимают пальцами.
Сейчас он был живым воплощением обиды и негодования.
- Это бестактность - впутать меня в такую историю! - заявил он Крамеру. - Обычная грубая полицейская бестактность.
- Да уж, - сочувственно вздохнув, ответил Крамер. - Этого не случилось бы, будь ваши портреты во всех газетах. Вы член клуба любителей цветов?
Уэддер ответил отрицательно. Он пришел сюда за компанию со своей приятельницей, миссис Бэшем, и остался посмотреть орхидеи, когда она убежала на какую-то встречу. Они пришли около половины четвертого, и он все время провел в оранжерее, ни разу никуда не отлучившись.
Когда Крамер задал все приличествующие случаю вопросы и получил на них, как и ожидалось, отрицательные ответы, он внезапно спросил:
- Вы были знакомы с Дорис Хаттен?
Уэттер насупил брови.
- С кем?
- Дорис Хаттен. Она тоже была...
- А! - воскликнул Уэддер. - Ее тоже задушили. Теперь припоминаю.
- Совершенно верно.
Уэддер положил руки на стол, сжал кулаки и подался вперед.
- Вы же знаете, нет более мерзкого деяния, чем удушение человеческого существа, особенно женщины.
- Вы знали Дорис Хаттен?
- Отелло! - вдруг глубоким зычным голосом произнес Уэддер, поднимая глаза на Крамера. - Нет, не знал, но читал о ней. - Он содрогнулся и резко встал. - Я приходил сюда только затем, чтобы полюбоваться орхидеями.
Он провел рукой по волосам, повернулся и зашагал к двери.
Леви вопросительно взглянул на Крамера, но тот лишь покачал головой.
Следующим привели Билла Макнаба, издатела "Газетт".
- Мне трудно выразить словами, как я сожалею о случившемся, мистер Вулф, - удрученно проговорил он. - Какой ужас! Мне и в кошмарном сне не могло привидеться ничего подобного! И это - Манхэттенский цветоводческий клуб. Конечно, она не была членом, но тем хуже для нас. - Макнаб повернулся к Крамеру. - Это все моя вина.
