Рязанов машинально кутал горло шейным платком, выглядевшим на фоне строгого цивильного костюма посторонней легкомысленной деталью, надетой по рассеянности.
— Одно можно сказать наверняка: мы имеем дело не с дилетантом. Попытки выявить его связи результатов не дали. Горьковские товарищи тоже таких связей Крота не зафиксировали. Из этого следует вывод, что Крот — агент-одиночка, а значит, опасен вдвойне. Контакт с Рыжим… — Рязанов вновь коротко, бегло взглянул на Яниса. — Ну, здесь все ясно: он носит случайный, эпизодический характер. Скорее всего, Рыжий предоставил Кроту убежище, крышу. Или же выполняет какие-нибудь мелкие его поручения. Круминьш, что удалось выяснить?
Коренастый, сосредоточенный Круминьш пригладил жесткий ежик волос, округлявший его и без того не худенькое лицо.
— Ни в каких других гостиницах города, включая и для приезжих при рынках, Крот не объявлялся. В общественных местах или учреждениях тоже замечен не был. Транспортников мы предупредили: пока вестей от них нет. Рыжий устанавливается. Скорее всего, это житель пригорода, что значительно осложняет поиск. Завтра разошлем фотографии обоих.
— Все?
Круминьш прокашлялся:
— Из разговора с продавцом хозмага выяснилось, что Рыжий приобрел мотоблок.
— Выходит, хуторянин?
— Вполне возможно.
— Что же, неплохая зацепка. Поторопитесь с фотографиями. По всему, Крот решил сняться, и времени нельзя терять ни минуты. Если мы его уже не потеряли безвозвратно, — сказал Рязанов с особым нажимом. — Свяжитесь с товарищами на местах, подключите милицию, пусть помогут профильтровать пригород. Установим Рыжего, выйдем и на Крота. Круминьш, сегодня же оповестите пограничников, дайте им подробную ориентировку. Вопросы будут? Ну, тогда все. За дело.
Настенные электрические часы, отчетливо щелкавшие в паузах во время разговора, показывали начало третьего. Город, видимый из окна, светил огнями скупо, будто при маскировке. Начинался ветер, и оголенные ветви деревьев, отбрасывая ломаные пересекающиеся тени, мотались неприкаянно.
Щелчок прицельной планки Калинин различил явственно. Удар гальки о гальку звучал бы совсем иначе, глухо, но с переливом, как пуля при рикошете; металл издавал звук тугой, резкий, ни на что не похожий… Сержант остановился, усиленно щурясь в темень и пытаясь понять, о чем мог предупреждать напарника младший наряда.
Спустя малый промежуток щелчок повторился, а это уже означало не просто внимание — призыв. Сержант по привычке зафиксировал собственное местонахождение или, по-военному, сориентировался на местности, чтобы после выяснения причин сигнала вернуться сюда же, и ходко поспешил на вызов напарника.
Младший наряда поджидал его, низко пригнувшись на корточках к песчаной отмели. Оловянное море, чуть серея у него за спиной, шипело и выметывало волны, добегавшие до ног напарника, похоже, не замечавшего близкой воды. «Молится, что ли?»
— Ты что, Мустафа? — позвал Калинин напарника ласковым словом.
Мустафин поднял на старшего наряда глаза.
— Тут странное что-то, товарищ сержант. — Руками он чуть ли не оглаживал песок. — След интересный, вот…
След и впрямь оказался интересным — две длинные ровные полосы, как по линейке тянущиеся перпендикулярно к морю. Калинин такие видел — зимой, у себя в деревне, когда санный полоз, убегая вдаль, прочерчивал свежую порошу.
— Волок? Что-то тащили?
Он проследил, куда уходили глубокие вмятины — до того места, где только что на возвышении нес службу; расстояние оказалось порядочным, дойти еще не успел.
— Подсвети-ка фонарем!
След был недавним, края не успели заветриться и оплыть, завалиться вовнутрь. Сбоку шла оторочка — вмятины от косо вдавленных каблуков, как бывает, когда человек, упираясь в землю, пятится, чтобы легче было сволакивать тяжесть.
— Хорошенько осмотри местность, Мустафин, приказал Калинин младшему наряда. — А я займусь обратной проработкой следа.
Не успел он сделать и десяти шагов, Мустафин снова позвал его. В голосе напарника сквозила радость первооткрывателя, обнаружившего Бог весть какую удачную находку.
Мустафин вложил в широкую ладонь старшего наряда обшарпанный пластиковый пенал, дал свет.
— «Резиновый клей», — прочел Калинин едва сохранившуюся полузатертую надпись на тубе.
— Там же нашел, у кромки.
Калинин свинтил колпачок, принюхался: пластиковый контейнер с остатками содержимого струил свежий запах химии, еще недавно бывшей в употреблении.
— Больше ничего не нашел? — на всякий случай спросил Калинин, хотя для начала и тубы было достаточно.
Мустафин покачал головой и предусмотрительно, не дожидаясь команды, выдернул из чехла радиостанцию, брякнул гарнитурой.
— Сообщай по обстановке, — одобрил действия напарника старший наряда.
А ветер уже тянул с напором, и море, ворча, отзывалось на его порывы тугими накатами, громыхало поднятой со дна галькой и пеной завивалось у ног полностью экипированных для службы людей. Уходя от береговой кромки, куда доставала вода, Калинин потянулся по наклонной отмели к месту, в направлении которого вели следы волока, и встречный злой северный ветер, по-морскому норд-ост, выбивал слезу, сек его по щекам, выдувал из-под одежды тепло.
Нет, не напрасно Калинин стремился проработать обратный след, не зря так упорно, увязая в песке, тащился сквозь норд к гребню плоских дюн, обозначенных в серой предутренней кисее только что начавшегося буса плотной грядой кустарников.
— Иди сюда! — едва достигнув верха, позвал он напарника. — Смотри…
В быстро намокавших от дождя лесопосадках, будто доисторическое ископаемое, мрачно высился грузовик, видавшая виды бортовушка. Калинин пощупал решетку мотора: радиатор еще хранил слабое, едва ощутимое тепло.
«Полчаса, максимум час, как здесь были люди», — на глазок определил Калинин. Осторожно, дав знак напарнику и взяв оружие на изготовку, он приблизился к двери. Кабина оказалась пуста, и никакие предметы не могли навести пограничников на мысль, что же здесь недавно происходило. Заглянули для очистки совести и в кузов — кроме щепы и двух добротных лаг, там ничего не оказалось. Больше тут делать было нечего, и наряд, вторично выйдя на связь и сообщив дополнительные результаты осмотра, спустился к побережью, чтобы встретить выехавшую на место происшествия тревожную группу.
Море из оловянного, тусклого, делалось жестяным, потом проблескивать ртутью на всем видимом протяжении вскипавшей белесыми гребнями волн.
— Наверняка движется шторм, — обронил Калинин, вовремя вспомнивший предупреждение начальника заставы, и оба они посмотрели на беснующийся залив, не сговариваясь, попытались представить тех, кого понесло за неведомой надобностью в дождь и непогоду в открытое море.
Обсудить предположение пограничники не успели — издалека, колебля фарами сумрак, прытко мчался к наряду «уазик», уже одним своим появлением вселяя в их души облегчение и обещая скорую развязку таинственному приключению ночи.
— Эй, чужак, ты бы лишний раз не высовывался. — Рыжий плавно переложил руль, глянул насмешливо, с превосходством. — Еще смоет ненароком. Видал, идет шторм? А то привязался бы на всякий случай. Мало ли…
Джеймс захлопнул футляр компаса, по которому, часто выбираясь из-под купола надувного плота, определял по месту. Муторно было вылезать из укрытия к близко клокотавшей воде, но еще муторней оказывалось сидеть в неведении и темноте, даже отдаленно не намекавшей на появление долгожданных корабельных огней.
— Ты ведь не за мою жизнь беспокоишься, верно? Тебя больше интересует мой карман. — Пассажир натужно расхохотался и достал из внутреннего кармана пиджака пачку банкнот достоинством по десятке. — Ты заполучишь содержимое моих карманов, когда сделаешь дело, или же все это уйдет на дно. — Держа пачку за уголок, Джеймс опасно покачал двумя пальцами деньги над самой водой.
Рыжий облизнул губы, но удержался, чтобы не встать.
— Дернуло меня связаться с тобой, ненормальным, — только и сказал он.
Твердо решенная мысль поскорее избавиться от пассажира глубоко тлела в его душе, постепенно, исподволь дозревая на углях расчета и корысти, чтобы в какую-то подходящую минуту выплеснуться наружу жарким огнем и действием.
— Еще минут сорок ходу — и мы у цели, а? Как думаешь? — Джеймс бодрился, прогоняя таким образом собственный страх и нехорошие предчувствия.
— Посмотрим, — нехотя отозвался рулевой, не оборачиваясь больше в его сторону. — Однако с берега прожектором нас уже не взять: далеко.
Снизу по днищу хлопнуло, проскрежетало, будто напоролись на скальный выступ, и плот с маху сначала вздыбило, потом обвально швырнуло вниз. Мотор даже не чихнул — смолк, как оборвался.
