Степанов меня не узнал. Или сделал вид... Он всплеснул руками, взял меня за руку и подвел к окну. - Вчера на тебе этого не было, - изумленно сказал он. Всю ночь ставил свинцовые примочки. Фонарь под глазом светился так себе. Бывают экземпляры и получше. К утру он оформился окончательно, и, если бы не чувство долга, я бы с удовольствием остался дома. - Что-то наклевывается? - спросил он с надеждой. Радостной и тревожной одновременно. Как я его понимал! - Может быть, может быть, - сказал я неопределенно. Степанов взглянул на меня восхищенно, на творение собственных рук. - Зачем явился? Думаешь, ты здесь нужен? Протирать задницей стул? Для этого существую я. Иди, подлечись, займись еще примочками. Если это ради дела, мы тебе выпишем материальную помощь, на издержки... Только твори. - Нравится? - спросил я. - Не то слово... Может, поведаешь что-нибудь? - Рано, рано, - стал отнекиваться я. - Еще не время. - Я рад, рад, - говорил он, выпроваживая меня из двери своего кабинета. Но чтобы всесоюзного: масштаба. Чтобы прогремело по всему небосклону. Чувство долга привело меня в свою комнату, где уже сидела Алисочка, внимательнейшим образом изучая хитрую газетку "Коммерсантъ". Она подняла на меня глаза, так же небрежно оформленные, как и всегда, и сказала: - Поздравляю, дорогой... Асфальтовая болезнь - прекрасна. - Ты это серьезно?.. Про дорогого? - В некоторой степени. - В тебе столько достоинств, - сказал я. - Ты удивительное создание. - К чему это? - спросила она. - Не провести ли нам как-нибудь вместе вечерок? В интимной обстановке? - На прошлой неделе мне то же самое предлагал один из наших с тобой сослуживцев. Я ему сказала, что он будет пятым... Значит, ты шестой. - Что - шестой? - не понял я. - Шестой, которого я послала туда же, куда и всех пятерых. Она, видите ли, давала мне от ворот поворот. Ставила на место. Она думала, я всерьез... Но в таких мелочах журналисту нужно разбираться. Когда что-то всерьез, а когда понарошку. - Между тем, - сказал я, - мне знакомо одно расчудесное местечко. Называется кафе "Орфей". Нам бы там с тобой было хорошо. - Да что ты говоришь! - воскликнула она. Но без всякого энтузиазма. - Ты меня обманула, - сказал я печально. - Зачем? - Я? - Ты сказала, что Прохоров пил. Он на самом деле грамма в рот не брал. - Я сказала? - удивилась она. - Что-то не помню. НЕ помнила! Такую мелочь, случайные слова, которые и на десять-то минут запоминать излишне. НЕ УДИВИЛАСЬ ВОПРОСУ. Не удивилась моей проницательности. И тому, что я ни с того ни с сего снова завел разговор на эту тему. Словно бы ожидала его. Но не была готова. Она достала сигареты и чиркнула спичкой. До меня докатился сладковато-тошнотворный дым "Стюардессы". Сейчас он показался особенно противным. Она покусывала губы и держала в наманикюренных пальцах у рта эту гнусную сигаретку. - Ты что-то знаешь, - сказал я, разглядывая ее. Она затянулась пару раз и ответила: - О чем ты? - К моему приходу хорошо подготовились. Очистили стол, даже заменили перекидной календарь. К чему бы это? - Ты не рад? - Алиса... - сказал я и помолчал, собираясь с мыслями. - Мне сказали, что после того как Прохоров выбросился из окна, на его стуле напли белую розу. Удивительная предусмотрительность для самоубийства. Тебе не кажется? - Не кажется, - сказала она, тыча сигаретой в пепельницу. - Мы, Володенька, уже имели однажды с тобой беседу на эту тему... С тех пор ничего не изменилось... Мне начинает казаться, что ты маньяк. - Тогда послушай меня... Правильно ведь говорят: одна голова хорошо, а две - лучше. Мне кажется, ты одна не справишься со всем этим. Не потянешь... Может, тебе нужен помощник? Чтобы советоваться,. чтобы не наломать как-нибудь дров?.. Ты извини, что я опять. Я в последний раз об этом. - Хорошо, что в последний раз, - сказала она. - Я не понимаю, о чем ты говоришь... Это все, чем могу посочувствовать тебе, дорогой... Запомни раз и навсегда. Я ничего не знаю... И знать не хочу... Тебе вступило что-то в голову. Но последнюю фразу она произнесла лениво и словно бы по обязанности. Она здорово недоиграла. Я позавидовал ее упорству и с неким жалостливым чувством посочувствовал ему. Наш увядший диалог прервал телефонный звонок. - Владимир? - спросили в трубке. - Да, - ответил я. Интонации голоса и он сам локазались мне знакомыми. Даже очень. Я уже имел честь однажды слышать его. - Владимир, - продолжал голос, - хочу вас предупредить... - Послушайте, - сказал я нагло. - Чтобы не было недоразумений... Вам, наверное, нужен не я, а... Я знал, кого имею в виду, и голос на другом конце провода - тоже. - Вы, вы... Вы ведь Владимир Филимонов? - Ну, допустим... - У вас работает девушка, вы знаете, о ком я говорю... Так поберегите ее. Не дай Бог, с ней случится что-нибудь. - Что, если не секрет? - Да разное, знаете ли, может быть. Чего только в наше время с людьми не случается. От излишнего любопытства. - Меня это тоже касается? - быстро спросил я. - Вас? - удивился он.- Пока не знаю... Мне нужно немного присмотреться к вам. - Хорошо... У меня предложение. Что если нам встретиться?.. Посидеть, выпить, закусить... Поболтать кое о чем. А? - Я встречался как-то с вашим предшественником. Но у вашего брата журналиста, к сожалению, язык без костей... За это, видимо, и поплатился. Следом посыпались короткие гудки. У него была манера уходить по-английски, не прощаясь... Я сидел и смотрел на Алису, дотрагиваясь время от времни до ушибленной ноги. Там был эдоровеняыл синяк. Даже с кровоподтеком. Наверное, все-таки мне запузырили разок ботинком. Меня вчера хорошо предупредили, вежливо и тактично. Другому счастливчику этого бы за глаза хватило, чтобы уяснить, что сия тернистая тропинка не ведет к личному благополучию. Я последовал совету Степанова и покинул рабочее место. Тем более что больше в редакции меня ничего не держало. На улице зашел в первый же телефон-автомат и позвонил Николаю. Его позвали. Не прошло и минуты, как он подошел. В трубке я различал воздушные хлопки смертельных ударов и азартные выкрики. - Поболтаем? - сказал я. - Если хочешь, - ответил тренер. - Подъезжай. Я как раз через полчаса заканчиваю... Из-за подбитой ноги меня так и тянет слегка прихрамывать. Выхожу из метро "Измайловская" и с удовольствием шкандыбаю один: сегодня я, как кинозвезда, приковывал к себе всеобщее внимание. Из-за своего фонаря. Николая я нахожу легко - он сам идет мне навстречу. Мы молча протягиваем друг другу руки. Немного кружится голова: то ли от свежего воздуха и тишины, то ли от того, что мне ее вчера немного повредили. - Извини, - говорит Николай, - я честный мужик и хочу с тобой поступить честно. ..Вступление не из традиционных. Но бывают и более оригинальные. Мне приходилось встречать всякие... Но это не та нота, на которой мы вчера-расстались. - Если бы не ты, синяков на мне было бы больше, - услужливо поддакиваю я. - Не в этом дело,-качает головой Николай.- Я тебя не знаю. Что мне, больше всех нужно? - Вчера ты испытывал ко мне любопытство. - Я честный мужик, - опять говорит он. - Давай расстанемся по-хорошему. Я догадываюсь: за то время, что мы не видели друг друга, что-то произошло. Обидно. Признаться, я надеялся на его помощь. - Хорошо, я исчезну... Но только ты ответишь на пару моих вопросов? Последний раз. - Надеюсь, не для печати? - шутит он. Но глаза прикованы к моей сумке. Он хотел бы обличить меня в коварстве. Так ему легче оправдать наше безвременное расставание. Должен же он найти зацепку, прибегнуть к благороднейшему из мотивов: сам дурак, сам дурак... Я на миг отвлекаюсь: вот подлинно русская черта! Надо бы сказать о ней Кире, если у нас возникнет филологический разговор. Заодно упомянуть о ней в своем очерке. Этак небрежно, профессионально, словно каждый день мне приходится делать подобные открытия. Стряхиваю сумку с плеча, ставлю на капот "Москвича" и раскрываю. Там газета "Известия", сломанный зонтик и кепка - на случай резкого похолодания. - Звукозаписывающей аппаратуры нет, - говорю я миролюбиво. - Вопрос первый: почему ты вчера обратил на меня внимание? - Из-за фотографии... Ты знаешь, о какой фотографии я говорю? - Да, - киваю я. - Я так и думал. Он уличил меня во лжи, ему стало легче... Я заметил, как отпустило его напряжение. Он никого отныне, с этой секунды, не бросал в беде, он просто уходил в сторону от темной истории, храня незапятнанной свою светлую совесть бывшего спортсмена. Теперь-то он сможет спать спокойно... Я тоже искупил этот грех, насчет совести, но немного раньше. Из дверей высыпает ворох ребят в спортивных шапочках, Им хорошо, они веселы и непосредственны. В них не скрыто никаких хитростей и коварств. В них все понятно. Николай оживает, в его глазах чуть ли не любовь. - До свидания, Николай Петрович! До свидания! - Привет! - машет он им рукой. И оборачивается ко мне: - Понимаешь, я встретил этого типа в "Орфее". Два раза. Еще когда Валька был жив... Он, собственно, приходил к нему. Ему от него что-то нужно было. И после каждой встречи Валька был сам не свой, Места себе не находил.. На девок и то не смотрел - И все? - Не все... Мы же из одной компании, с детства. С одного двора... У каждого свои дела, понятно, но в свободное время раскрепоститься как следует - вместе. Я же знал его, как облупленного... Он этого типа боялся. Может, тот припирал к стенке, не знаю. Я предложил Вальке потрясти его чуток. Поймать в тихом месте и отоварить как следует, чтобы не лез, куда не следует... - И что Валентин? - Послал меня... Я так думаю - зря... Это из-за него он выпрыгнул из окна. - Выпрыгнул из окна? - переспросил я и посмотрел изумленно на Николая. - Из-за него. Это он довел Вальку до самоубийства... Я после похорон ходил сам не свой. Мне бы только найти этого подонка. Я бы с ним поговорил. - Теперь не хочется? - спросил я. - Могу подсказать адресок. Если ты спросишь. Николай замер на полуслове. Мгновение назад его лицо дышало праведным гневом, благородством, горечью от неотомщенной утраты, и вдруг кто-то невидимый разом стер все эти чудесные эмоции. - Теперь?.. - Он помолчал, приходя в себя. - Теперь... Тебя еще что-нибудь интересует? Он демонстративно взглянул на часы, давая понять: аудиенция заканчивается. - Фотография пропала. Такая жалость... Как думаешь, кто мог ее умыкнуть? Собственно, об этом я и собирался поговорить. - Ума не приложу... Думай сам, если тебе интересно. - Хорошо. Ты многих знаешь из тех, кто там был?, - Почти всех. - Чем занимался Валентин? - Как чем?-посмотрел он на меня хитро - Работал инженером. Кабинетный деятель. - Я про другое. - Про другое и спроси у других. Все? Опять стена. Он, конечно, мог бы мне и намекнуть. Теперь-то это дело прошлое, и ему бы труда не составило. НО ОТТУДА ШЛО ПРЕДУПРЕЖДЕНИЕ. Выходит, вчера была еще какая-то вторая серия. Но без мордобоя. До этого дело не дошло. - Ты сказал вчера, что со мной говорили грамотные ребята. - Сказал. Наш разговор начинал его раздражать. Наверное, он пришел к выводу, что отступные заплачены сполна. - И били меня жалеючи? - Обошлись, как с агнцом... Можно сказать, делали массаж, а не стучали... Почему - сам знаешь. Лучше меня. - Последнее... Как Кира? Тут пришла его очередь изумляться. Он посмотрел на меня, как смотрят на придурков. И сделал это с удовольствием. То был его маленький реванш. - Твоя девка. - Я про другое. Какое отношение она имеет к Валентину? - Так... Дальняя родственница. Прикатила месяца три назад из Америки. Вроде учится где-то или работает - тебе лучше знать. - Прощай, - сказал я. - Извини, если что не так, - бросил он с явным облегчением. - Я в чужие дела не суюсь. - Особенно если за это грозят отодрать за уши. Николай улыбнулся как-то криво, принимая пилюлю, и протянул руку. Это понравилось мне, он умел проигрывать. Качество, которым обладают настоящие спортсмены. - Пойми, - сказал он, - у меня жена, ребенок... В общем-то все на мази. Трудные времена переживу... Зачем мне лишние приключения на свою задницу?
