Справа располагалась большая, поросшая травой терраса, со всем необходимым инвентарем для английского крокета, со столиками под тентами — места для зрителей. Обогнув крыло дома, мы вышли к большой бетонной террасе U-образной формы. Две бетонные лестницы, плавно изгибаясь, вели еще к одной террасе, более плоской, и двум огромным причалам, вдававшимся в синь озера. Возле них качались на привязи две одинаковые быстроходные моторные лодки. Еще я заметил водные лыжи на причале или, пожалуй, точнее сказать, на пирсе, построенном наподобие Форт-Нокса, вероятно, чтобы зимой это сооружение выдерживало лед. Тут же на пирсе, лицом вниз, на красной циновке лежала Джуди Джона, а возле нее, демонстрируя свою очень мускулистую коричневую спину, свесив ноги в воду, сидел Гилман Хайес.
Через большую террасу, издавая негромкие восторженные звуки, нам навстречу поспешила Уилма. Она распростерла руки так, будто собиралась обнять сразу нас обоих. На ней было белое, до боли простенькое платье. Уилма поцеловала Мэвис и поворковала с ней, потрепала меня по руке, устроилась между нами и повела нас к остальным гостям. Рэнди Хесс и Стив Уинсан выбрались из каких-то конструкций типа шезлонгов.
— Вы, конечно, всех тут знаете, — произнесла Уилма. — В этом вся соль нашего мероприятия. Все мы друзья. Никого из посторонних, никакой адаптации не требуется.
Ноэль Хесс улыбнулась нам мягкой улыбкой. Стив пожал мне руку в этой своей обычной манере любителя активного отдыха на свежем воздухе, входящей в его джентльменский набор. Рэнди Хесс поприветствовал нас с этой своей виноватой нервозностью, которой он иногда напоминает мне ребенка, догадывающегося, что ему не следовало бы так подолгу околачиваться возле взрослых.
— Дом у тебя просто прелесть, — сказала Мэвис Уилме.
— Спасибо, милая. А теперь идемте, дорогие мои. Я покажу вам вашу комнату. Хосе, наверное, уже занес ваши вещи.
Мы прошли с террасы через дверь в стеклянной стене, потом через совершенно необъятный зал, затем по коридору, тянувшемуся через крыло, в котором, очевидно, располагались спальни, к первой двери. Хосе укладывал на полку последний чемодан. Нам досталось большое окно, выходящее на озеро. Комната была отделана каким-то серебристым деревом. Все было встроенным. Большая гардеробная между спальней и ванной превращала спальню почти что в номер люкс.
— Вот это да! — воскликнула Мэвис. Это был первый честный звук, который я услышал от нее за месяц. Но она немедленно восстановила сданные позиции, произнеся: — Прелестно, просто прелестно.
— Пока вы, мои дорогие, чистите перышки, я, пожалуй, пришлю к вам Хосе с напитками, — сообщила Уилма.
— Пожалуйста, — отозвалась Мэвис. — Мартини...
— Самый сухой, сейчас принесут. А вам, Пол?
— Бурбон с водой, благодарю вас, — ответил я.
Мэвис посмотрела на меня с каменным выражением лица. Мне тоже полагалось пить мартини. Какое ей дело до того, что я воспринимаю его как аккумуляторную кислоту, от которой меня развозит в стельку за двадцать минут. Положено как-то приспособиться.
Уилма ушла, и мы в гробовой тишине распаковали часть вещей. Мэвис отправилась в ванную первая. Хосе принес напитки, для Мэвис — в маленькой бутылочке, в каких их подают в лучших барах. Я выложил свежие слаксы и серую габардиновую рубашку. Мэвис вышла из ванной с платьем, перекинутым через руку, и энергично принялась за мартини.
— Полегче с этим нитратом, милая, — посоветовал я. — В прошлый раз ты растеряла весь свой лоск.
— Да неужели? — спросила она, приподняв одну бровь — совсем как Уилма.
— В твоей самбе с этим пустозвоном Хайесом было больше практического назначения, чем грации.
— Гил Хайес — талантливый художник.
— Гил Хайес — человек, расчетливо создающий себе репутацию эксцентрика. «Гармоническая цельность пространственного замысла». — Я издал непочтительный звук.
— Да заткнись ты! — разозлилась Мэвис.
Это был второй честный звук, изданный ею в течение двадцати минут. Возможно, еще оставалась какая-то надежда. Книзу от шеи она была очень розовой и весьма соблазнительной. Она заметила, что я ее разглядываю, и быстро отвернулась, сказав:
— Не безобразничай.
Когда я вышел из ванной, не было ни ее, ни мартини. Я уселся на кровати, попивая бурбон, и предался мрачным размышлениям об уик-энде. Мы не могли уехать на законных основаниях раньше чем в воскресенье утром. А это означало, что предстоит провести два вечера и один день в увеселениях и играх. Мне представлялся уик-энд, похожий на одну из этих упрощенных моделей атомов, с Уилмой в качестве ядра, вокруг которого вертятся ее любимые электроны.
Потом я оделся и вышел. Рэнди был в большой гостиной. Закусив губу, он возился со стереосистемой, встроенной в западную стену. Я немного разбираюсь в этих вещах, так что подошел и стал наблюдать за его беспомощной возней. Там был магнитофон «Магнекорд», установленный так, как это делается в радиостудиях. С катушками для одночасовых пленок. Еще был большой усилитель «Фишер», сбрасыватель дисков «Гаррард», вмонтированный в выдвижной ящик, тюнер «Крафтсмен», большой корпус углового динамика, панель управления с переключателями для разных помещений, так что можно было включать музыку где захочешь, панель электронного микшера и студийный микрофон. Все это оборудование тянуло на добрых три тысячи долларов. Рэнди пытался трясущимися руками вставить пленку, пропущенную через головку магнитофона, в пустую катушку. Нервно мне улыбнувшись, он произнес:
— Сейчас заведем музычку.
С террасы вошла Уилма.
— Ей-богу, Рэнди, — протянула она пренеприятнейшим голосом. — Уж чего казалось бы проще. Ну-ка, отойдите в сторонку. Вот. Подержите мою выпивку.
Он взял у нее стакан. Пальцы у нее были проворные и ловкие. Уилма просунула пленку, прикрепила ее к пустой катушке, включила магнитофон. Пленка стала медленно накручиваться.
— Принесите мне еще выпить, Рэнди.
Он послушно засеменил прочь.
Зазвучала музыка. Лившаяся из динамика, установленного в комнате. С идеально чистым звучанием. Вызвавшая у меня покалывание в шее. Уилма отрегулировала громкость, недовольно посмотрела на панель управления, потом щелкнула переключателем с надписью «Терраса» и сказала:
— Когда вы пытаетесь включить сразу слишком много динамиков, что-то теряется. Вот этот лучше всего звучит здесь. Я отключу его, так чтобы по максимуму использовать акустику террасы. Не пытайтесь ответить на какой-нибудь вопрос Джуди относительно программы.
Такая резкая смена темы застала меня врасплох. У меня возникла дурацкая мысль, что Уилма имела в виду музыкальную программу. Но потом дошло, что она говорит о телевизионной программе, которую мы спонсировали до тех пор, пока Джуди не ушла с нее на лето.
— Я не могу ответить ни на какие вопросы, потому что не знаю ответов, Уилма.
Она потрепала меня по щеке:
— Ну вот и славно.
Уилма стояла довольно близко от меня. Есть у нее одно странное свойство. Когда вы находитесь рядом с ней, вы очень сильно ощущаете ее присутствие физически. Ее рот выглядит красным, кожа — нежнее, дыхание кажется глубже. Это почти непреодолимое жизненное начало, причем густо замешанное на сексе.
Ни одному нормальному мужчине не под силу находиться около Уилмы и разговаривать с ней без того, чтобы его мысли неизбежно не совершили вираж в сторону постели. Вероятно, тем же самым качеством обладала мисс Монро. Оно затуманивает ваш разум, когда вы хотите, чтобы он оставался ясным. А она прекрасно это осознает.
Мы снова вышли на террасу. Уилма нахмурила брови:
— Рэнди, тут чуточку громковато. Будьте другом, сбегайте внутрь, сделайте еще немного потише.
Рэнди поскакал в гостиную. Ноэль потупилась в свой стакан.
На террасе появилась Джуди, поднявшаяся по лестнице.
— Люди, солнце пропало, — объявила она. — Джуди начинает грустить. Плесните девушке чего-нибудь выпить. Пол, Мэвис, привет! Ну, как вам золотые просторы?
Мне нравится Джуди. Она начинала с того, что пела с оркестром. У нее не такой уж сильный голос, но использовала она свои вокальные данные на все сто. Когда ее лицо находится в состоянии покоя, что случается не так уж часто, вы с удивлением понимаете, что эта женщина — очень даже приятная блондинка. А когда стоит неподвижно, что также случается редко, видите, что и с фигурой у нее все в полном порядке. Но когда Джуди в движении, с этим гуттаперчевым, подвижным лицом, со всей этой ее просчитанной неуклюжестью и гротескностью поз и движений, вы видите перед собой лишь клоуна, абсолютно чокнутую девицу.
Но я испытывал грусть, наблюдая за ней, потому что знаю, что телевидение сожрало ее, и знаю, что она об этом знает. Последние сорок недель рейтинг «Джуди», получасового шоу, которое мы спонсировали, пока она в июне не ушла на лето, катастрофически скользил вниз. Вероятно, есть какой-то предел количеству простой комедии, которое публика готова принять от одного человека. У комедии положений более долгая жизнь. Джуди работала в жанре простой комедии. И стала повторяться, что почти неизбежно. Я знал, что Уоллас Дорн, работник рекламного бюро «Ферн и Хоуи», который аккуратно пристроил заказ Феррис под свое крылышко, рыскал в поисках нового осеннего шоу, нового таланта для Феррис. И задался вопросом: что Джуди делает здесь без своего агента? Я подозревал, что она поступила так под нажимом Уилмы. Это же очень просто — спекулировать на состоянии неопределенности, в котором находилась Джуди. «Не привози этого ужасного человека, дорогая. Мы не станем говорить о бизнесе, поверь мне».
