— Понятно. А они, конечно, о твоих догадках ничего не знают.
— Надеюсь, что не знают.
Фуад встал с кресла и пошел к дверям. У него всегда была странная манера прощаться. Он мог спокойно беседовать с человеком, а потом, не сказав ни слова, просто встать и уйти. Раньше это меня обижало, но со временем я перестал обращать на это внимание.
Уже в дверях он задал последний мучивший его вопрос.
— Ты пойдешь в ресторан?
— Конечно, — ответил я, удивленно посмотрев на него.
— Хорошо, тебе виднее, — произнес Фуад и, махнув мне рукой, вышел из кабинета.
До назначенного времени у меня в запасе было еще часа два. Собрав свои вещи и попрощавшись с секретаршей, я вышел на улицу.
Был теплый весенний вечер. Улицы были полны народа. Ни одного мрачного лица, ни одних грустных глаз. Хотелось всем улыбаться, знакомым и незнакомым. Я вдруг заметил, как много в нашем городе красивых девушек. Неожиданно для себя я ощутил всю глубину банальности истины, что жизнь, несмотря ни на что, — штука приятная.
В таком приподнятом настроении, погуляв с полчаса, я вернулся на автостоянку. У машины меня ждал сюрприз.
Облокотившись на правую дверцу моих «жигулей», меня поджидала Лала. В руках она держала мою спортивную куртку.
— Здравствуйте, — поздоровалась она первой и протянула мне руку. — Вот, принесла вам куртку.
— Как ты меня нашла? — с интересом спросил я.
— Как нашла? — с вызовом переспросила Лала. — Захотела и нашла. У меня всегда так — что захочу, то обязательно сбудется.
— Ну, ладно, не шуми, — примирительно сказал я, — садись в машину, я тебя подвезу.
В машине она вела себя тихо. Всю дорогу до своего дома она молчала, упорно глядя перед собой. Вскоре мы очутились у ее дома.
— Не ходи сегодня никуда, — вдруг произнесла Лала, повернувшись ко мне. — Я тебя очень прошу, не ходи никуда, — повторила она чуть тише и, открыв дверь, вышла из машины.
Догонять я ее не стал. Для меня эта просьба оказалась столь неожиданной, что я просто-напросто опешил. Потом, когда до меня дошел смысл сказанного, догонять и что-то выяснять, скажем, — откуда она знает, что я должен куда-то идти, было поздно. Она уже скрылась в подъезде. Да и времени было в обрез. До встречи оставался всего один час.
Ужин был заказан в самом роскошном ресторане города. В этом ресторане я был всего один раз и то по случаю. Мы отмечали в редакции чей-то юбилей.
Я подъехал к ресторану чуть раньше назначенного времени. Припарковав машину, я поднялся по ступенькам в вестибюль. Меня уже ждали. Ко мне подошел высокий молодой человек, и назвав меня по имени, проводил до столика. Пройдя весь зал, мы вышли на террасу, где находился один единственный стол. За ним и сидел сам господин Сафаров.
— Добрый вечер, садитесь, — предложил он мне, вежливо улыбаясь. — Прошу вас, заказывайте, — продолжал Сафаров, пододвинув мне меню.
Надо заметить, что такое меню я давно не держал в руках. Я готов был поклясться, что большинству посетителей ресторана подавалось совсем другое.
Чего здесь только не было: прекрасный выбор закусок, всевозможные горячие блюда, разнообразные напитки, фрукты и даже мое любимое мороженое с клубникой.
— Выбрали? — прервав столь приятное чтение, спросил он меня.
— Да, — ответил я, предложив ему самому заказать блюда и напитки, сославшись на свое полное дилетантство в этой области.
Наконец у меня была возможность как следует разглядеть его. Он был безусловно красив. Холеное лицо с тонким породистым носом, большие глаза, высокий лоб, густые черные волосы. Особенно меня поразили его руки — руки музыканта с тонкими длинными пальцами.
Собеседником он был прекрасным. Рассказал мне массу смешных историй из жизни музыкантов, художников, певцов. Речь его была правильной и отличалась особым изяществом.
Особенно хорош был его юмор. Невозможно было спокойно слушать, как он, мастерски копируя голоса известных политических лидеров, пародирует их хорошо известные выступления, двумя-тремя репликами доводя их до полного абсурда.
Безусловно, он умел общаться с людьми. Незаметно пролетели три часа. На город опустилась южная ночь. С террасы, где мы сидели, была хорошо видна вся бухта. С моря дул свежий ветер. Выпитое сухое вино придавало всему происходящему оттенок легкости и непринужденности. Вскоре подали кофе и мороженое. Подошедший официант зажег свечи.
— У меня к вам будет одна большая просьба, — вдруг посерьезнев, начал Сафаров, которого я уже запросто называл Аликом. — Я прошу вас поехать вместе с театром мод, который вас так интересует, за границу. Более того, предлагаю вам по возвращении домой написать несколько статей о том, как его там принимали. Со своей стороны обещаю, что все это будет напечатано и даже хорошо оплачено.
В целом в его просьбе не было ничего предосудительного, но она почему-то была мне неприятна.
— И это все, что вы от меня хотите? — недоверчиво спросил я.
— Почти, — закуривая длинную тонкую сигарету, ответил он. — Еще нам хотелось бы, чтобы вы, скажем так, присмотрели за руководством театра. Точнее говоря, за директрисой. Тем более, что вы, кажется, с ней в хороших отношениях.
Сказав это, он как-то странно улыбнулся, выпустив облачко душистого дыма. Это мне совсем не понравилось. Все очарование вечера куда-то сразу улетучилось. Передо мной сидел молодой холеный циник.
— А как на это посмотрит сама Наза? — с вызовом спросил я его.
— По-моему, хорошо, — невозмутимо ответил он.
— А почему, в таком случае, вам самому не поехать с театром? — продолжал напирать я.
— Потому что ей приятнее поехать с вами, чем со мной, — спокойно произнес Сафаров, посмотрев мне прямо в глаза.
— Откуда вы это знаете? — не скрывая раздражения, спросил я.
— Она сама мне это сказала сегодня утром, — медленно проговорил он и, налив полную рюмку коньяка, поданного к кофе, не спеша втянул его в себя. — Так вы согласны с моим предложением или нет? — переспросил он меня.
— Нет, я не поеду, — решительно ответил я.
— Жаль, очень жаль, — как-то сразу успокоившись, тихо произнес он, наливая вторую рюмку коньяка.
Мне стало ясно, что пора уходить. Извинившись и сославшись на поздний час, я откланялся. Настроение было вконец испорчено. Я не верил этому Сафарову. Кроме того, я не понимал, что он имеет в виду под словами: сегодня утром.
В вестибюле никого не было. Выйдя на улицу, я невольно посмотрел по сторонам. Все было тихо, никаких подозрительных личностей рядом не было. Закурив сигарету, я пошел к своей машине.
Моя машина стояла несколько особняком от остальных автомобилей и со стороны была плохо видна. Мне даже показалось, что я оставил ее в другом месте, но разбираться, почему она оказалась здесь, ни желания ни времени не было.
Открыв дверцу, я опустился на сиденье. Еще раз посмотрев по сторонам, я полез в карман за сигаретами. Одновременно с этим я поднес левую руку к горлу, желая ослабить узел галстука, вечер был очень уж душный.
И в этот момент я почувствовал, как кто-то сзади накинул мне на шею кожаный ремень. Левая рука оказалась как раз на уровне ремня, который находился в руках сильного человека. Мне с трудом удавалось сопротивляться. Я лихорадочно оттягивал левой рукой ремень от своего горла, но долго это продолжаться не могло. Медленно, но неуклонно ремень затягивался на моей шее.
Изловчившись, я резко ударил головой сидящего сзади. Удар, очевидно, пришелся по лицу. Я явственно услышал чей-то стон, и тугая петля ремня несколько ослабла. Оттянув ремень двумя руками, я исхитрился ударом ноги распахнуть дверцу машины и, быстро скользнув вниз, высвободиться из рук убийцы.
Вскочив на ноги, я на секунду задержался у машины, пытаясь разглядеть убийцу. В этот момент мне нанесли удар сзади. Так и не разглядев преступника, я рухнул, как подкошенный, на землю.
Сознание возвращалось ко мне медленно. Ужасно болела голова. Открыв глаза, я окинул взглядом комнату. Было раннее утро.
Я лежал на широкой кровати. Кроме этой кровати и стоящего рядом с ней стула никакой другой мебели не было. Повернув голову, я неожиданно увидел перед собой картину в резной раме.
Картина висела несколько ниже, чем следовало бы, и потому была хорошо видна. Связанный тонкими кожаными ремнями, я с трудом сумел принять такое положение, которое позволило бы спокойно ее рассмотреть.
Она была во всех отношениях странной. Во всяком случае, ничего подобного я раньше не видел. На черном фоне красной краской были изображены какие-то непонятные знаки, чем-то напоминающие иероглифы. Вначале в этом хаосе странных символов ничего нельзя было понять, но потом постепенно стала угадываться определенная осмысленная композиция. И чем дольше я глядел на эту картину, тем яснее проступала в этом изобилии красных черточек, кружочков и палочек какая-то мрачная, сатанинская суть.
