- Значит, вы признаете, что их ребята стреляют так же лихо? усмехнулся генерал.
Получив утвердительный ответ, он задал главный вопрос: - Тогда почему на Олимпиаде в Мюнхене два немецких снайпера, державших террористов на прицеле, не смогли выстрелить?
Действительно, почему? Оказывается, мало уметь метко и быстро стрелять, надо быть еще и психологически готовым. Ведь террорист тоже человек, не робот. Значит, надо быть психологически готовым убить человека... Того человека, который ставит себя вне закона. Жестоко? Нет, гуманно. В высшей степени гуманно. Ибо речь идет о чудовище в человеческом обличье, которое угрожает детям, как в Орджоникидзе, или убивает несколько человек подряд, как в Тбилиси. И все же вопросы остаются. Искать на них верные ответы учит старый генерал, опытный контрразведчик Бесчастнов. Ах, как он окажется прав!
Пройдут годы, бойцы группы с улыбкой вспомнят свое нетерпение. Но это будет потом. А сейчас им предстояло выполнить конкретное задание обменять Корвалана на Буковского. Никто из четверых, кому поручено проведение операции - Ивон, Берлев, Леденев и Коломеец - за границей, в том числе и в Цюрихе, никогда не бывали. Да и многочисленные начальники, которые инструктировали бойцов группы "А", сами не очень представляли, как осуществится обмен. Общие слова и призывы к постоянной бдительности, предупреждения о возможности провокаций только нагнетали нервозность.
...Для полета в Цюрих Андропов дал свой самолет. Ту-134 ждал Буковского и сопровождающих его сотрудников группы в Чкаловском. Накануне Буковского забрали из Владимирской тюрьмы и перевезли в Лефортово.
Утром 17 декабря за ним приехали. Из камеры вывели бледного, щупленького мужчину. В тусклом свете тюремных ламп лицо Буковского напоминало серую гипсовую маску и только глаза были живые, тревожные... О чем он думал в те минуты, диссидент, "хулиган", непроходящая головная боль советской верхушки? Об обмене, о будущей эмиграции, о стране, которую покидает. Она не очень приветлива была к нему - тюрьмы да лагеря, и все-таки его Родина.
А может, размышлял о человеке, который ждал его в конце коридора с наручниками? Может быть...
Буковский протянул руки, на запястьях щелкнули металлические обручи. Он слегка поморщился. Берлеву стало жаль арестанта.
- Давят, что ли?
"Пожалел волк овцу", - подумал, небось, Буковский, но все-таки нехотя кивнул:
- Давят...
Николай Васильевич достал из кармана носовой платок, разорвал пополам, подмотал под наручники. Буковский чуть заметно усмехнулся:
- Я еще вчера понял, что вы не из милиции.
- То есть как - не из милиции? - пытался сыграть искреннее удивление Берлев, окинув взглядом свою новую, с иголочки, милицейскую форму.
- Нет, - упрямо качнул головой Буковский, - воспитание другое. Эти за пять лет со мной ни разу не поздоровались. А уж чтоб посочувствовать... Голос его сорвался.
Они вышли в тюремный дворик, сели в "рафик". Берлев и Ивон рядом с Буковским, Леденев и Коломеец - напротив. Теперь путь лежал в Чкаловское. По дороге забрали мать и сестру Буковского, потом племянника. Мальчик лежал в онкологическом отделении больницы, был тяжело болен, но диссидент настаивал: племянник должен лететь с ними.
Разрешение получено, и бойцам группы "А" оставалось лишь исполнить свою миссию: доставить Буковского в Цюрих, а оттуда забрать Корвалана.
Вылетели ближе к полудню. После пересечения границы Берлев снял с Буковского наручники, предложил перекусить.
Они сидели друг против друга, по существу, враги - бледный человек с гипсовым мальчишеским лицом, всю жизнь посвятивший борьбе с государством, которое всю жизнь защищал Берлев.
Что он знал об арестанте, которого сопровождал? Почти ничего. Разве только, что тот просидел по тюрьмам двенадцать лет, что антисоветчик и диссидент. Чего добивался Буковский, ради какой высокой цели променял нормальную жизнь на лагерные нары? А может, она стоит того, его идея?
Никогда прежде не было у Николая Берлева сомнений: чему учили в школе, тому и верил, в армии - тоже верил. Дай как не верить: ему, простому сельскому пареньку с Дона, довелось нести службу на посту N 1, у Мавзолея Ленина и Сталина. В 59-м стоял, в 60-м. Каждый день офицеры твердили о том, какая это высокая честь - охранять тела вождей. Но грянул 1961-й, XXII съезд партии, и оказалось, что охранял он вовсе не вождя, а кровавого тирана. О, теперь на политзанятиях в их роте офицеры говорили совсем другое!
И Берлев больше не верил. Не только офицерам, говорившим сначала одно, потом другое. Он не верил никому. Вспоминал, как в их карауле случилось ЧП: кто-то из посетителей пронес и бросил в сталинский саркофаг булыжник. Нарушителя скрутили. Как ненавидел часовой, Николай Берлев того человека, который посмел поднять руку на, как казалось тогда, святое! А может, это был сын невинно расстрелянного или замученного в сталинских лагерях?
Поэтому прежде, чем ненавидеть, он хотел понять. Правда, такое не всегда удается. Помнится, когда пришло время перезахоронить Сталина, поразил его не мертвый тиран, для которого Николай с товарищами по роте рыл могилу, а живой его соратник, Анастас Микоян. Тот отказался даже войти в Мавзолей, проститься с вчерашним кумиром. Лишь махнул рукой. Солдаты срезали маршальские погоны, золоченые пуговицы, сняли звезду Героя, вынесли труп и закопали. Не было ни дальних, ни близких родственников Сталина. Присутствовали комендант Мавзолея, дежурные офицеры, да вот они солдаты кремлевского полка. Той же ночью имя "Сталин" на Мавзолее заложили плитой ДСП и закрепили клеенку, под цвет мавзолейного мрамора. Теперь на плите читалось одно имя вместо привычных двух. Солдат отпустили в казарму.
Берлев тогда ворочался всю ночь: хотелось спать и никак не уснуть. Опять привиделся Микоян, небрежный взмах руки, словно хоронили не человека, с кем Анастас Иванович прошел революцию, гражданскую войну и до самой смерти был рядом, а так, никому неизвестного бродягу. Неужто только теперь у Микояна, как у двадцатилетнего сержанта Коли Берлева, открылись глаза? Разве он раньше ничего не знал? Или знать не хотел, боялся?
Вот и сейчас Берлеву говорили, что Буковский просто псих, ненормальный. А завтра скажут наоборот, как тогда, в 61-м?
От раздумий его оторвал голос Ивона.
- Подлетаем, - сказал он, и в ту же секунду качнулся и вздыбился горизонт огней за иллюминатором. Самолет заходил на посадку.
Не успели пилоты заглушить двигатели, как у трапа тормознула "скорая помощь" - шикарный "мерседес", весь в мигающих огнях. С борта самолета перенесли в машину больного мальчишку. "Мерседес" взвыл сиреной и рванул на выезд из аэропорта.
Лайнер был окружен вооруженными швейцарскими полицейскими. Ивон прикинул: человек семьдесят, не меньше.
- Многовато что-то, Дмитрий, - наклонился он к Леденеву.
- Уважают, Роберт Петрович, - мрачно пошутил тот.
- Кого? Нас или Буковского?
Леденев не ответил: к самолету через летное поле приближался огромный автомобиль. Такие машины приходилось видеть лишь в заграничном кино. Сверкая черными сияющими боками, он резко затормозил.
- Ну вот и Корвалан, - сказал с облегчением Ивон, узнав среди покинувших машину генерального секретаря и его жену. Теперь оставалось проводить Буковского. Однако тот отказался выходить из самолета.
- Это же американцы! Мы хотим в Швейцарию, а не в Америку. Я протестую...
Корвалан с женой уже поднялся в самолет, в передний салон, а Буковский не соглашался покидать борт.
Внизу у трапа произошло замешательство: Корвалан в самолете, а Буковского нет. Люди, приехавшие в лимузине, выхватывают автоматы и окружают Дмитрия Леденена: "Господин Буковский! Господин Буковский!"
Леденев отбивается, пытаясь жестами объяснить, что он не тот, за кого его принимают.
Через командира корабля Ивон связывается с центром: Корвалана забрали, а Буковский выходить не хочет, оба на борту, что делать? Говорят, когда сообщили Андропову, он долго смеялся: опять "голоса" поднимут вой: вероломный Кремль обманул доверчивых американцев.
Было приказано успокоить Буковского и передать, что все идет строго в соответствии с договоренностью. Насилу удалось убедить. Наконец, он с родственниками покинул борт самолета, блокада была снята, люди с оружием исчезли. Поступил приказ: "На взлет!"
Командир экипажа сообщил: летим в Минск. Теперь заволновался Корвалан. Поначалу думали, что беспокойство связано с изменением маршрута, оказалось, дело в другом. Советское руководство приняло решение: после обмена в течение суток никаких заявлений не делать. Но Корвалан возражал: "Как же так, исчез, а куда?" Доложили в Москву. Вскоре было дано "добро" и Корвалан с борта самолета сделал заявление для печати.
В полете Берлев передал ему фотографию из журнала "Советский экран", где генеральный секретарь был изображен в национальной одежде, попросил автограф. Корвалан с удивлением рассматривал фото, потом написал несколько слов для Николая Васильевича.
