Но на самом же деле «Третий Рим» был для Иноземцева только прикрытием. В условиях свободного мира в нем окончательно возобладал авантюрист и искатель приключений, высокомерно убежденный в своем превосходстве над всеми и в праве вертеть чужими судьбами. Правда, авантюрист с принципиально патриотическими убеждениями. Против своего любезного отечества Немец, несмотря на прозвище, никогда не работал.
Немец специализировался на новых русских эмигрантах, которые обосновались в Париже и на Лазурном берегу. Он собирал на них досье, выяснял связи, истоки и способы обогащения. Среди его «подопечных» был весь набор постсоветских нуворишей. Сам он приобрел среди них славу человека, для которого в Париже все двери открыты. Несколько раз на предоставлении конфиденциальной информации он заработал очень хорошие деньги и был теперь вполне обеспеченным человеком.
Российские спецслужбы, мимо которых не прошли его таланты, предложили ему сотрудничество – великосветские и деловые связи делали его весьма ценным источником информации. Он не нашел весомых причин им отказать. Но с улыбкой поставил в известность, что поддерживает связи и с людьми из французской контрразведки.
В общем, Немец представлял из себя некую спецслужбу из одного человека с неограниченной сферой деятельности и неясными никому, кроме него самого, полномочиями. Помощь он мог оказать любую. Если находил это нужным.
Несмотря на привычные шуточки, Немец смот рел на Ледникова своими прозрачно-холодными глазами совершенно серьезно. Он словно не изменился со школьных времен – такой же худой, стремительный, гибкий, словно стальной трос, скрученный из множества прочных отдельных нитей. Никого не боящийся, ничего не стесняющийся, но при этом холодно-рассудочный, непрерывно считающий варианты, словно запущенный компьютер. Единственный теперь человек, которому Ледников мог доверять абсолютно, от которого можно было ничего не скрывать.
Увидев на подоконнике початую бутылку Chivas regal, Немец немедленно оценил размер нанесенного содержимому ущерба.
– Ну что ж, сто пятьдесят граммов на ночь – это терпимо. Если, конечно, данная бутылка первая…
– Единственная, – успокоил его Ледников. – Уходить в запой, как ты знаешь, не в моих правилах и пить «с горя» тоже.
– И правильно, – похвалил Немец, все так же пристально разглядывая Ледникова.
С Разумовской он был знаком, но вполне шапочно. Хотя, разумеется, прекрасно знал, кем она была для Ледникова. И лучше кого-либо понимал, в каком он теперь состоянии.
– Немец, ты же был в Марокко? Как ты здесь-то оказался?
– У тебя телефоны молчали, я позвонил твоему отцу, он сказал, что ты улетел в Берн. Я сел на самолет… Из аэропорта еще раз позвонил твоему отцу, он сказал, что ты остановился в «Bellevue». Ну да это все ерунда. Давай сразу перейдем к делам. Какие у нас планы?
– У нас?
– Слушай, ты думаешь, я прилетел, чтобы посмотреть на тебя? – с изумлением уставился на него Немец. – Именно у нас. Ну, я слушаю.
– Я хочу знать, что произошло на самом деле. Потому что в несчастный случай я не верю.
– А потом?
– Ты прямо как отец, – невольно усмехнулся Ледников. – Потом видно будет.
Немец посмотрел на него с подозрением.
– Да не смотри ты на меня так, никого я душить своими руками не собираюсь. Боюсь, что я слишком отравлен юридическими догматами, чтобы просто взять и отомстить, как это должен сделать нормальный мужик.
– Отомстить можно по-разному, – назидательно сказал Немец. – Не обязательно пачкать свои руки.
– Эх ты, интриган чертов! Тебе бы все козни строить.
– Каждому свое, – не стал спорить Немец.
Но Ледников-то знал, что Немцу приходилось попадать в разные переделки, в том числе и те, где интриги и козни уже и не работали. И тогда Немец без всяких колебаний ума и угрызений совести брал в руки первую же подвернувшуюся дубину. Желательно, поувесистее.
– Ладно, пошли позавтракаем, там и поговорим подробнее, – нетерпеливо заторопился Немец.
– Дай хоть умыться, – притормозил его Ледников.
Присутствие Немца, как всегда, действовало успокоительно.
С этим не пропадешь.
Приняв сначала обжигающе горячий, а потом нестерпимо холодный душ, он растерся махровым полотенцем, причесался, внимательно посмотрел на себя в зеркало. Вид был удовлетворительный. Так что пора было заняться делом. Заниматься бессмысленным самокопанием и философическими раздумьями о том, что такое месть и не лучше ли от нее отказаться, потому что исправить уже ничего нельзя, он не намерен.
Конечно, простить врага своего проще всего. Проявить бездонное русское великодушие. Но если уж и прощать, то – кого-то конкретно, а не всех мерзавцев скопом. Установив сначала, что вот этот виноват, и виноват в том-то. А потом уж думать, что дальше. Но если ты не докопался до правды, не установил виновного, значит, и прощать ты не имеешь права. Потому что тогда ты просто бесхребетная, равнодушная дрянь, о которую можно и нужно вытирать ноги. Ты сначала найди врага, установи его вину, а потом уж подумай, можно ли его прощать и зачем… Как это сделал бы, между прочим, тот же Немец, усмехнулся Ледников.
За бокалом свежевыжатого сока Ледников рассказал Немцу о том, зачем приезжала в Берн Разумовская, о своих встречах с Альмезовым.
– Думаешь, ему стоит доверять? – озадаченно спросил Немец.
Ледников невольно улыбнулся про себя – отец и Немец думают одинаково. Хотя люди совершенно разные. Но думать они умеют. Что означает – сие обстоятельство нельзя не принимать во внимание.
– Итак, наши действия? – поинтересовался Немец.
– Я отправляюсь к госпоже Абрамовой…
– А что она из себя представляет?
Ледников пожал плечами.
– Я только знал о ее существовании, как она знала о моем. Мы ни разу не встречались. Не знаю, что Разумовская говорила ей обо мне… А вот про госпожу Абрамову она говорила, что у нее талант вызывать у людей желание помочь ей.
– Ого! Это уже не талант даже, а дар божий! Причем весьма завидный. Так что будь осторожен…
– В смысле? – не понял Ледников.
– В том самом смысле. Знаешь, что говорит про тебя Клер?
Клер, жена Немца, была очаровательной парижанкой, трогательной и деловитой одновременно.
– Женщины чувствуют в месье Ледникове мужчину, который готов их понять. И может понять. Это очень важно для женщины, – продекламировал с ухмылкой Немец. – Месье Ледников к женщинам очень добр и снисходителен.
– Она мне льстит, а может, и заблуждается, – отмахнулся Ледников и посмотрел в окно, откуда открывался умиротворяющий покой берно-альпийской идиллии, вокруг – врезающиеся в голубое небо каменные исполины и несущаяся с головокружительных высот студено-хрустальная Аара.
– О-о-о… друг мой, Клер в таких вещах провести невозможно. Ладно, довольно об этом. Я тоже нанесу несколько визитов – тут есть люди, с которыми мне приходилось иметь дела и которые многое знают. Постараюсь навести справки об аварии. Что да как было на самом деле… И включи, наконец, телефон.
Глава 5
Est quadam prodire tenus, si non datur ultra
Следует продвинуться хоть немного, если нельзя зайти далеко
Следователь всегда должен учитывать опасность оказаться в плену типовых версий, привычных житейских аналогий.
Госпожа Абрамова жила в Остермундигене, в небольшом двухэтажном доме за невысокой зеленой изгородью, на окраине Берна. Ледников отправился туда на такси без предварительного звонка, чтобы она не могла отговориться от встречи. Позвонил по телефону, уже стоя у калитки.
Она долго не брала трубку. Так долго, что мужчина, подстригавший кусты во дворе напротив, видимо, сосед, несколько раз внимательно посмотрел в сторону Ледникова. «Сейчас еще полицию вызовет», подумал он. У швейцарцев это любимое занятие – в полицию звонят по любому поводу. Тут нет слова стукач, а есть выражение «сознательный гражданин».
Наконец она ответила. Естественно, по-немецки. Голос звучал испуганно. Господи, чего она-то боится?
– Здравствуйте, Женя. Это Валентин Ледников.
Она молчала.
– Я стою у вашей калитки… Откройте, пожалуйста, нам надо поговорить.
Спустя какое-то время, дверь дома распахнулась, и госпожа Абрамова с телефоном в руке вышла на крыльцо. Через изгородь ее было хорошо видно. Высокая темноволосая женщина в очень дорогих, судя по количеству дыр, джинсах. Вот только лица ее было почти не разглядеть. Оно было слишком бледным, как на плохой фотографии. Но что-то в нем показалось Ледникову хорошо знакомым, словно они уже виделись где-то…
Потом она торопливо подошла к калитке, распахнула ее и шагнула в сторону.
– Здравствуйте, – тихо сказала она. – Проходите.
Молча прошли в дом. Она провела Ледникова в гостиную, занимавшую весь первый этаж, показала на светлый кожаный диван, сама нервно прошлась по комнате, потом встала у окна. Кого же она так напоминает?
