— Всего лишь лауреат Нобелевской премии по физике этого года, — кратко ответил японец. — Анатолий Лобов. Совершенно потрясающий человек.
С помощью нескольких удачных реплик они общими усилиями сумели создать за столом хорошую атмосферу. Они выпили еще вина, и Миранда, так представилась женщина с химией, задала неожиданный вопрос: что лучше всего украсть как сувенир с банкета, который все, почти до невыносимого занудства, называли Банкетом банкетов.
Вскоре Миранда выступила с конкретной инициативой: японец и американец могут каждый взять по два кольца для салфеток с нобелевской эмблемой.
— Ведь одного кольца недостаточно для ужина на двоих, — улыбнулась Миранда.
Затем она протянула Иде перечницу, а сама украдкой положила в свою дамскую сумочку солонку.
— Теперь ты никогда не забудешь русскую тетю с нобелевской солонкой.
Несколько дам с другого столика посмотрели на них. Миранда с Идой переглянулись, и через секунду обе зашлись в хохоте.
8
Постепенно Ида заметила, что у нее кружится голова. Теплое помещение, все эти английские фразы, вино…
Когда со стола убрали после горячего и можно было встать и размять ноги, Ида извинилась и вышла в фойе, где стояла очередь в дамскую комнату. После долгого стояния в очереди и краткого пребывания в туалете она заспешила вдоль кирпичной стены. Темноволосый молодой человек из автобуса как раз выходил из-за другой колоннады.
— Вот ты где! Ну как тебе еда? — спросила она.
Она поняла, что спросила с излишней заинтересованностью, но одновременно почувствовала, что ее больше не волнует, как пройдет вечер, — конечно, сказывалось выпитое вино.
— Честно говоря, — ответил темноволосый мужчина, угостив ее сигаретой, пока они спускались по лестнице во внутренний двор, где был закуток для курения и где они сразу попали в объятия декабрьского холода, — меню так себе, разве нет? Разве икра может быть неудачной?
— Наверное, у тебя за столом собралась скучная компания.
— А что, здесь есть другие?
Она рассмеялась.
— И это световое шоу. Майский шест из лазера? Боже, какой китч!
Ида опять захихикала. Он такой слащавый и такой пафосный. Он представил ее паре их возраста, но пара вскоре ушла, посетовав на холод.
— Ты сделала прическу, да? — спросил он. — Красиво!
— Спасибо.
Они курили и сквозь колоннаду смотрели на залив Риддарфьерден, который казался еще чернее, чем раньше, если такое вообще было возможно.
— Ты останешься? Ведь здесь одни только старые тетки и дядьки. Которые к тому же очень плохо пахнут.
Они засмеялись.
— После окончания праздника нас отвезут на мини-автобусах в Каролинский институт. Но это будет поздно. Держи!
Он протянул ей свой мобильник.
— Набери свой номер, чтобы я потом смог тебе позвонить.
— О’кей.
— Очень приятно с тобой познакомиться, правда, — сказал он. — В тебе есть что-то особенное, ты это знаешь? У тебя что-то такое в глазах… Кстати, меня зовут Поль.
И тут прямо за ними, в дверях, ведущих в теплое помещение, появился худой человек, наклонившийся вперед.
Это был Лобов.
У него уже был не такой напряженный вид, но все равно он был начеку. Бросив на Иду почти незаметный взгляд, он кашлянул, отчетливо и со значением.
Ида отдала мобильник обратно Полю со словами:
— Тогда до звонка… мне надо в дамскую комнату.
— Конечно, — отозвался Поль.
Поль остался во дворике, а она медленно вернулась в тепло. Лобов уже прошел вперед. Он шел так, чтобы расстояние между ними не менялось. Они миновали несколько боковых сводов и пошли дальше мимо стойки шведского телевидения, где один из ведущих в плохо сидящем фраке прижимал пальцем к уху наушник, что-то зачеркивая в сценарии. К Лобову подошел охранник и сказал, что туалеты и места для курения находятся в другой стороне, но Лобов только показал свой бейджик и Нобелевскую медаль, которая лежала у него в кармане. Охранник сразу же отступил, и Ида успела проскользнуть до того, как он снова занял свое место.
В коридоре, ведущем в кухню, стоял еще один охранник, но Лобов отстранил его и подождал Иду. Когда она догнала его, он завел ее в помещение за парой вращающихся дверей.
За вращающимися дверями стоял целый ряд прижавшихся к стене официантов. Казалось, они ждали сигнала, чтобы выйти единым строем. Они удивленно посмотрели на Иду и Лобова, но никто ничего не сказал.
«Что он делает? — подумала она. — Разве он не должен следить за тем, чтобы нас не видели вместе? Может быть, он выпил лишнее».
Сама кухня была дальше. Оттуда доносились дребезжание посуды и зычные голоса. Они миновали маленький экран, на котором крутили видеоролик — инструкцию о том, под каким углом по отношению к шарику мороженого на десертной тарелке надо класть веточку брусники.
— Мне жаль, что я смешал твои карты, но я должен быть уверен в том, что российский посол нас не видит, — тихо произнес Лобов по-английски, беспокойно озираясь вокруг. — Ты должна знать, что оказываешь мне и твоей бабушке большую услугу.
К ним подошла пожилая официантка. Она сказала, что выход здесь, и показала на дверь в торце, но Лобов открыл другую дверь, рядом с большим грузовым лифтом.
За дверью вверх шла узкая мраморная лестница с сильно вытертыми ступенями, три пролета которой вели к плотной металлической двери. Они медленно поднялись по лестнице и через открытую дверь вышли на самую верхнюю балюстраду прямо под кирпичным потолком высотой, наверное, метров двадцать пять.
Лобов все время оборачивался, осторожно перешагивая через множество проводов и ламп. Они прошли мимо стола со светомикшером, который, решила Ида, вероятно, использовали в шоу.
— Вот мы и пришли, — сказал он, заметно задыхаясь и опять глядя через плечо. Иде показалось, что теперь в его глазах были не только осторожность и опьянение, но и что-то еще. Страх?
— Женщина за твоим столом. Ты ее знаешь?
— Какая женщина? С волосами?
— В парике.
— Парике?
— Я случайно узнал, что это парик. И что ее зовут Миранда.
— Да, Миранда. Нет, я с ней не знакома.
— Держись от нее подальше. Нам страшно не повезло, что ты оказалась именно за этим столом. Она, возможно, единственная из них, которые сюда попали. Но думаю, она ничего не заметила.
— А что она должна была заметить?
Лобов внимательно посмотрел девушке в глаза.
— Слушай. Крайне важно, чтобы она не поняла, что мы знакомы. У нее нет совести. Она хочет украсть то, что я тебе дам. Понимаешь? Ради этого она готова на все, что угодно. На все, что угодно, понимаешь? Я шел к тебе, чтобы сообщить кое-что, но, когда увидел ее, повернул в обратную сторону. Ты ведь не сказала ей, что знаешь меня или как ты попала на банкет?
— Нет, нет. Никто ничего не знает. Я даже сама не знаю, что я здесь делаю.
Лобов коротко улыбнулся, но улыбка была напряженной.
— Что вы имеете в виду, когда говорите, что у нее нет совести?
Он опять улыбнулся, но на этот раз еще более вымученной улыбкой.
— Не волнуйся. Разумеется, ты здесь по моей вине. Дома в Москве я совершил ошибку. После того как мне дали Нобелевскую премию, я впустил в свой дом шведскую журналистку, которая взяла у меня интервью. До этого почти никто не знал, где я живу. У меня две квартиры, одна из которых была секретной. Но из-за интервью секрет раскрылся. Я проявил неосторожность, это все тщеславие от премии. Миранда и ее группа выследили мою вторую квартиру, вломились в нее и многое уничтожили…
— А кто они такие? — перебила его Ида, глядя вниз на длинные столы, за которыми большинство гостей ели десерт.
— Это закрытая научная группа под руководством Миранды. Я не успею объяснить.
Он вытер себе лоб носовым платком и еще раз проверил, нет ли кого-то рядом.
— Они преследуют меня с того момента, когда позавчера я приземлился в Арланде. Здесь, в Стокгольме, они повсюду ходят за мной по пятам, они были даже сегодня утром в Каролинском институте, в том самом кафетерии. Ты наверняка думаешь, что у меня паранойя, но поверь мне, у меня есть для этого основания. Если ты сможешь несколько дней помогать мне, мне удастся расслабиться. Понимаешь, я начинаю почти сходить с ума. Я должен тебе доверять.
«Все еще больше запутывается», — подумала она, чувствуя, как к ней опять возвращается страх.
— Вы можете мне доверять. Но что мне надо делать? Альма упомянула о какой-то шкатулке.
— Именно, — отозвался Лобов и на мгновение весь расплылся в улыбке. Некоторое время он просто стоял и пристально разглядывал девушку.
— Знаешь, я словно вернулся на шестьдесят лет назад. Видеть тебя. Твои глаза, твои брови, подбородок — все как у Альмы, твоей бабушки. С генами так бывает, они перепрыгивают через поколение, а потом опять проявляются. Прости мне мою болтовню, на самом деле сегодня у меня счастливый день. Нобелевская премия, фантастическое письмо, которое я случайно нашел, и, наконец, ты — и все в один и тот же день.
