В путеводителе говорилось: «Гостиница “Англетер”. Первая категория. Номера от 25 франков. Обеды от 15 до 18 франков. Фирменные блюда: трюфели, гусиная печенка, жаркое из дичи, лосось из Дордони».
Дордонь была с другой стороны здания, и Мегрэ не мог ее видеть. Но он знал, как выглядит эта река, благодаря комплекту почтовых открыток. Еще на одной открытке он увидел вокзал. И он знал, что находившийся на противоположной стороне площади «Отель де Франс» был конкурентом «Англетера».
Он представлял улочки, вливавшиеся за городской чертой в дороги, подобные той, по которой он притащился в Бержерак.
– Начальник вокзала у телефона!
– Спроси у него, сошел ли кто-нибудь с парижского поезда в четверг утром?
– Он говорит, что нет.
– Ладно, это все!
С полной уверенностью можно было сказать, что билет принадлежал человеку, который спрыгнул с поезда перед остановкой в Бержераке и затем стрелял в комиссара!
– Знаешь, что тебе нужно сделать? Сходи-ка к дому господина Дюурсо, прокурора. А потом к дому хирурга…
– Зачем?
– Просто так. Чтобы потом рассказать мне, что ты там увидела.
Мегрэ остался в одиночестве и воспользовался этой счастливой возможностью, чтобы превысить норму разрешенных ему трубок. Приближался вечер, и площадь окрасилась в розовые тона. Один за другим возвращались из рабочих поездок коммивояжеры, которые оставляли свои машины на парковке перед гостиницей. С первого этажа доносился стук бильярдных шаров.
В светлом зале настало время аперитива; шеф-повар в белом поварском колпаке время от времени заглядывал туда на минутку.
«Почему человек с поезда спрыгнул во время движения, рискуя пострадать, и почему он выстрелил, когда заметил, что кто-то последовал за ним?»
В любом случае он был знаком с обстановкой, поскольку соскочил именно тогда, когда поезд начал тормозить!
И если он не доехал до вокзала, то поступил так только потому, что железнодорожные служащие знали его! Но этого было недостаточно для доказательства, что он и был убийцей фермерши из Мулэн-Неф и дочери начальника вокзала!
Мегрэ помнил, как беспокойно вел себя его сосед по купе, как неровно он дышал, как замирал после тяжелых вздохов.
– В это время Дюурсо должен находиться в прокуратуре, где просматривает парижские газеты или копается в досье… Хирург обходит палаты вместе с медсестрой… Комиссар полиции…
Мегрэ не торопился. Обычно в начале очередного расследования его охватывало нетерпение, сходное с головокружением. Он с трудом переносил период неопределенности. Спокойствие наступало лишь после того, как он начинал угадывать истину.
На этот раз все было иначе, наверное, из-за его состояния.
Разве врач не сказал ему, что он сможет встать не раньше чем через две недели и что даже тогда ему нужно быть очень осторожным?
Времени у него было более чем достаточно. Долгие дни для того, чтобы, лежа в постели, мысленно восстанавливать настоящий Бержерак со всем его населением.
– Надо бы позвонить, чтобы в номере включили освещение!
Но ему было лень шевелиться, поэтому жена, вернувшись с задания, застала его в полной темноте. Окно было распахнуто, и через него в комнату вливался свежий вечерний воздух. Площадь была ярко освещена окружавшими ее гирляндами фонарей.
– Ты хочешь подхватить воспаление легких? Это же надо додуматься – оставить открытым окно, когда…
– Ну, что у тебя?
– Что у меня? Я полюбовалась на эти дома! Не понимаю, как это может тебе пригодиться.
– Давай же, рассказывай!
– Господин Дюурсо живет в доме с другой стороны Дворца правосудия, на площади, почти такой же большой, как эта. Внушительное двухэтажное здание. На втором этаже – большой каменный балкон. По-видимому, там находится его кабинет, потому что в комнате горел свет. Еще я видела слугу, закрывавшего ставни на первом этаже.
– Дом не показался тебе мрачным?
– Что ты имеешь в виду? Это обычное большое здание, такое же, как любое другое. Впрочем, оно и в самом деле выглядит несколько мрачно. Я обратила внимание, что на окнах висят бархатные шторы гранатового цвета. За каждую из них наверняка отдали не меньше двух тысяч франков. Бархат мягкий, шелковистый, спадающий большими складками…
Мегрэ был в восторге. Небольшими мазками он корректировал образ дома, сложившийся в его воображении.
– А слуга?
– Что слуга?
– Он носит полосатый жилет?
– Правильно!
Мегрэ был готов аплодировать: солидный, серьезный дом с дорогими бархатными портьерами, с большим каменным балконом, с антикварной мебелью! И слуга в полосатом жилете! И прокурор в куртке, серых брюках и лакированных туфлях, с седыми волосами, подстриженными ежиком.
– Вообще-то ты прав – он на самом деле носит лакированные туфли!
– Туфли на пуговицах! Я это заметил вчера.
Человек в поезде тоже был в лакированных туфлях. Но были ли они на пуговицах? Или на шнурках?
– А как дом доктора?
– Он оказался почти на окраине. Это настоящая вилла, которых полно на здешних пляжах…
– Английский коттедж!
– Вот именно! Низкая крыша, подстриженный газон, множество цветов… Красивый каменный гараж, белый гравий на дорожках, зеленые ставни, фонарь из кованого железа… Ставни были раскрыты… Я разглядела его жену, сидящую за вышивкой в гостиной.
– А свояченица?
– Она чуть позже приехала на машине вместе с доктором. Совсем юная девушка, очень красивая, прекрасно одетая… Можно подумать, что она живет в большом городе; я уверена, что наряды ей доставляют из Парижа…
Но какое отношение это имело к маньяку, нападавшему на женщин и душившему их, чтобы потом нанести удар иглой в сердце?
Мегрэ даже не пытался думать об этом. Он довольствовался тем, что расставлял людей по своим местам.
– Ты никого не встретила по дороге?
– Ни одного знакомого лица. Похоже, что горожане не любят гулять по вечерам.
– Здесь есть кинотеатр?
– Я видела один на боковой улочке. Там идет фильм, который я смотрела в Париже три года тому назад.
Ледюк приехал утром около десяти; он оставил свой старенький «форд» перед гостиницей и постучался в дверь номера Мегрэ. Тот как раз был занят чашкой бульона, приготовленного его женой на кухне гостиницы.
– Все нормально?
– Садись! Нет, не сюда, не на солнце… Иначе ты будешь заслонять мне вид на площадь.
С тех пор как Ледюк оставил службу, он заметно располнел. И выглядел более мягким, более осторожным, чем когда-то.
– Что сегодня твоя кухарка приготовила на завтрак?
– Котлеты из ягненка под соусом… Я стараюсь избегать тяжелой пищи.
– Еще бы! Кстати, тебе не довелось в последнее время бывать в Париже?
Мадам Мегрэ быстро повернулась к беседующим, удивленная такой резкой сменой темы. Ледюк тоже с беспокойством взглянул на коллегу.
– Что ты имеешь в виду? Ты же хорошо знаешь, что я…
Разумеется, Мегрэ хорошо знал, что… Он внимательно рассматривал его лицо с небольшими рыжими усиками. Потом стал незаметно присматриваться к грубым охотничьим башмакам на его ногах.
– Между нами, как у тебя здесь с любовными делами?
– Перестань! – вмешалась мадам Мегрэ.
– Ни в коем случае! Это очень важный вопрос! В деревне обычно не удается обеспечить себя удобствами, характерными для города… Да, у тебя есть кухарка… Сколько ей лет?
– Шестьдесят пять! Ты видишь, что…
– Больше никого?
Сильнее всего смущало то, что Мегрэ абсолютно серьезно задавал вопросы, которые обычно произносят ироничным, игривым тоном.
– Не нашлось ни одной пастушки в окрестностях?
– Есть племянница кухарки, которая иногда появляется у нас, чтобы немного помочь тетке.
– Сколько ей? Лет шестнадцать? Или восемнадцать?
– Девятнадцать. Но…
– И ты… В общем, вы…
Ледюк растерялся, не представляя, как ему себя вести, а мадам Мегрэ, смутившаяся еще больше, чем он, быстро отошла в сторону.
