Влетев через пять минут в вестибюль «Приморской», Ирина стремительно промчалась по лестнице и заколотила в дверь номера Сиротиных.
— А мы уже готовы, Ирочка! — Едва Вячеслав Григорьевич увидел выражение лица Львовой, улыбка слетела с его лица. — Что произошло? — ахнул он.
— Потом, — махнула рукой Ира. — Вячеслав Григорьевич, вы — за старшего. Собрать всех, без промедления погрузиться и — на съемочную площадку, в Ливадию! Шофер знает, я его проинструктировала.
— А вы-то куда? — крикнул ей вслед Сиротин, но она его уже не слышала.
Безумная гонка продолжалась. Подкатив к аэропорту, Ирина выпрыгнула из еще не совсем остановившейся машины и ринулась искать билетные кассы, где должен был ждать Алика Сергей Костров. Она опоздала почти на полтора часа и уже не надеялась увидеть барда. Однако тот смиренно стоял в уголке и читал газету.
Увидев Ирину, он обрадовался:
— А! Э-э… Здравствуйте. Я уж хотел сам в гостиницу добираться, искать Михаила Георгиевича. Только вы вчера сказали, что сразу надо будет в Ливадию ехать… Ну и к тому же я ведь сегодня и улетаю. Я решил так — до девяти подожду, а потом…
— До девяти?!! Да вы ангел! Меня Ирина зовут, — сообщила Ира, сообразив, что он не помнит ее имени. Она была готова просто на шею броситься великодушно дождавшемуся ее барду. Ее остановило лишь одно соображение — Сергей Костров не отличался высоким ростом, Ирина возвышалась над ним как каланча, и подобная сцена могла здорово насмешить окружающих.
Они прибыли на съемочную площадку, где уже ожидал автобус, раньше, чем появились режиссер, оператор и Виктория Викторовна. Стеллы среди актеров не было…
Чекалиной хватило беглого взгляда, чтобы оценить ситуацию. Она поздоровалась с Костровым и, перебросившись с ним несколькими словами, подошла к перенервничавшей, практически обессиленной Ирине, курившей на солнышке:
— Вот видите, я в вас не ошиблась! А Алика я взгрею по первое число.
— Да Бог бы с ним, — пробормотала Ирина, у которой вместе с силами пропала злость. — У него душа поет.
— Как интересно, — подняла соболиную бровь Чекалина. — И что у нее в репертуаре?
* * *
Очень скоро Ирине пришлось обрести второе дыхание.
Она, уже переодетая в костюм, металась по окрестностям дворца, сгоняя в кучку мгновенно отбившихся от рук актеров и пугая своим видом многочисленных туристов. Эля успела ее причесать, но загримировала только левый глаз, и теперь разъяренная Ира испытывала мстительное удовлетворение от мысли, что именно такой, можно сказать одноглазой, запечатлит ее камера Егора.
Когда наконец все собрались, прибежала возмущенная Эля и сообщила, что ее выгоняют с территории музея, куда самовольно вломилась съемочная группа. Ирина приготовилась бежать на разборку с местным начальством, но Чекалина остановила ее жестом.
— Работайте спокойно, я все улажу, — сказала она и неспешно удалилась. Однако жизнь внесла некоторые коррективы в планы директрисы и режиссера.
Когда толпа разодетых в белое актеров с топотом и с воплями: «Наш доктор жив!» — промчалась по фигурной клумбе, терпению администрации музея пришел конец. Несмотря на все старания дипломатичной и хитроумной Чекалиной, съемочная группа была с позором изгнана. Погрузив всех в автобус, Ирина было успокоилась, но тут заныла Извекова, сообщив, что ей необходимо попасть «в уединенное местечко», развыступался вечно голодный Новиков, начал жаловаться на головную боль Радкевич. А тут еще и Чекалина объявилась…
— Вот что, Ирина, — начала она, вызвав Иру из автобуса. — Я просто не знаю, что делать. Огульников и… э-э-э… ваша протеже опаздывают… Возьмите машину и поезжайте в гостиницу. Может, они еще не проснулись?
— Я?! Я, что ли, это все спровоцировала?
— Вы ассистент по актерам, — недобро прищурилась Виктория Викторовна. — И обязаны обеспечить стопроцентную явку!
— В чужие постели никогда носа не совала и не собираюсь! — отрезала Львова.
— Я скажу режиссеру, что вы сорвали съемку! Мы тут работаем, а не в бирюльки играем! И можете засунуть вашу идиотскую щепетильность себе в задницу!
— А я сейчас напишу заявление — по собственному желанию. Надоели вы мне все хуже горькой редьки.
— Не выйдет! По статье уволю, — взорвалась директриса.
Неизвестно, чем бы закончилась перепалка, за которой, выглядывая в окна автобуса, с интересом наблюдали актеры, если бы к месту «кипевшей битвы» не подкатила знакомая машина. Из нее вылез абсолютно пьяный Огульников и с распростертыми объятиями направился к переминавшемуся с ноги на ногу возле автомобиля режиссера Кострову.
— Сергей! Как я рад!
Виктория Викторовна облегченно вздохнула и совершенно иным тоном обратилась к Ирине:
— Давайте не будем ссориться и забудем наш маленький конфликт!
Львова презрительно фыркнула и пожала плечами.
Из машины, покинутой Огульниковым, на нее виноватыми глазами затравленно смотрела Стелла.
Ирина круто развернулась и двинулась к автобусу.
* * *
К месту съемок следующей сцены Костров с некоторым опозданием подъехал на машине, в которой возили Огульникова. Его несколько вытянутое лицо, обрамленное буйными кудрями, подозрительно раскраснелось, небольшие светлые глаза поблескивали, да и двигался он несколько неуверенно.
Заметивший столь очевидные признаки легкомысленного поведения барда режиссер лишь погрозил ему пальцем. Костров виновато развел руками.
Актеры в ожидании начала съемки отдыхали, рассевшись на камнях, будто рукой великана разбросанных среди редких деревьев.
— Пока Огульников, рубя воздух рукой, убеждал в чем-то режиссера, Стелла вышла из машины и с видом побитой собаки подошла к Ирине:
— Ир…
Женщина оглянулась.
— Ир, ты сердишься?
— На что мне сердиться, Стел? Твоя жизнь — это твоя жизнь… Видимо, и правда люди способны учиться только на собственных ошибках, — с грустью сказала Ира.
— Почему ошибках? Ты считаешь…
— Стеллочка, детка! — закричал Огульников, призывно взмахнув рукой.
— Иди, — спокойно произнесла Ира. Увидев, что к режиссеру и Огульникову подошли Костров и Чекалина, в руках которой была бутылка шампанского, она добавила с усмешкой: — Испей свою чашу до дна.
Стелла покорно побрела к продолжавшему звать ее Андрею.
Сидевший рядом Сиротин неодобрительно хмыкнул.
— Что? — взглянула на него Ира.
— Жалко девочку.
— Ничего. Может быть, это даже пойдет ей на пользу.
— Ей-богу, от вас, Ирочка, я такого цинизма не ожидал, — с горечью прошептал пожилой актер.
Групповку выстроили цепочкой на краю крутого обрыва. Внизу стоял Костров. Именно к нему и должны были спуститься «пациенты». Это символизировало, очевидно, новые, прогрессивные методы лечения, используемые Доктором: люди, которых привели к пропасти кошмары собственного подсознания, повинуясь воле всесильного целителя, преодолевают все препятствия и находят спасение во всепоглощающем покое. Вот только происходил «сеанс лечения» не в дебрях больного мозга, а на реальной, усыпанной разнообразными валунами, поросшей чахлым кустарником круче, и существовал вполне реальный шанс самым натуральным образом сломать себе шею.
Первой в цепочке стояла Стелла, за ней — Радкевич, затем — Извекова, дальше — Романов, Львова, Сиротин и Сиротина, замыкающим шел Новиков.
Видимо, нетвердо державшегося на ногах Огульникова режиссер не решился подвергать риску или же так и было задумано. В конце концов, он-то по сценарию психом не являлся. Отдыхавший герой-любовник о чем-то шушукался с Викторией Викторовной, которая время от времени бросала странные взгляды на Стеллу. Губы Чекалиной искривила недобрая усмешка, она кивнула собеседнику, поднялась и удалилась.
Эту немую сцену от начала до конца наблюдала Ирина. Сердце ее сжалось в недобром предчувствии.
— Богданова! Поменяйтесь местами с Извековой! — скомандовал режиссер. — И не слишком маячьте лицом.
— Что? Почему? — заволновалась Алла Владимировна. — Я первая не пойду! Я боюсь!
— Я вас поддержу, — попытался успокоить ее Радкевич.
— Тихо там! — прикрикнул Михаил Георгиевич. — И никто никого не держит. Каждый идет сам! Наведите порядок, Ирина!
— Михаил, Михаил, самый гнусный крокодил, — пропела Ирина, и все нервно засмеялись.
Неправильно истолковав веселье актеров, режиссер приказал:
— Начинаем! Репетиция.
Крутой спуск уходил из-под скользивших на камнях ног, колючие ветки цеплялись за костюмы, казалось, спуску не будет конца… Боявшаяся высоты Ирина двигалась как сомнамбула. Скорее всего она все-таки свалилась бы, если бы не страховавшие ее Романов и Сиротин. Вячеслав Григорьевич, не забывавший и о собственной жене, которая иногда повизгивала от страха, тихонько повторял:
