А дальше она начала плакать, и рассказывать ей было трудно, но я и не требовал, потому что уже знал от полицейских, да и по телевизору было в новостях.
В канун Судного дня в Старом городе Иерусалима очередью из автомата был убит местный житель Азам такой-то. В происшествии пострадали также находившиеся поблизости две гражданки Израиля, мать и дочь. В критическом состоянии обе были доставлены в больницу. По сведениям полиции, причина убийства – подозрение в сотрудничестве с израильскими властями. Погибший часто и много находился в еврейской части города, тесно общался с израильтянами и высказывался за мирный процесс. На данный момент преступник или преступники не обнаружены, ни одна из известных палестинских террористических организаций до сих пор не взяла на себя ответственности за преступный акт. Ведется расследование.
Татьяна, едва немного пришла в себя, стала спрашивать про дочь.
Галка лежит рядом, но Танечка даже головы повернуть не может. У нее ранение в шею и в грудь. Кто стрелял, даже и целиться особо не стал, а просто прошелся по всем по ним тремя очередями, выше, ниже и еще ниже. Азаму, самому высокому, досталось от всех трех, в том числе прямо в лоб. Галина ростом чуть меньше и получила в грудь и в живот, а Татьяна еще поменьше, вот и вышло такое распределение.
А Галку колоть стали реже, но полностью проснуться не дают. Вот она шевельнулась и открыла запухшие глаза. Я к ней наклонился, но она меня не видит и шепчет что-то. Еще ниже наклонился и слышу опять:
– А-зам…
– Галочка, – говорю, – доченька…
– А-зам… Ааа-з-з-зам… И как я ей скажу? Она же и так едва дышит. Смазал ей губы влажной ваткой на палочке, она закусила ватку зубами, и сквозь ватку слышу – з-з-з…
Алексей, конечно, тут же удалился в коридор.
Татьяна с соседней койки стонет:
– Галочка… детонька моя… как ты…
– Все будет нормально, – говорю, – лежи, Танюша, спокойно.
– Аа-зза…
Кармела тоже исчезла куда-то, я и не видел когда.
Может, на работу ушла. А Йехезкель сидит у стенки и не вмешивается, тихо-тихо читает по книжке свои псалмы.
– Галочка…
– Здесь она, Танюша, здесь.
Таня шевельнула рукой на одеяле и пальцем мне показывает, чтобы я наклонился.
– Как она? – шепчет.
– Доктор Сегев сказал, операция прошла успешно, – шепчу ей. – И у тебя тоже.
– Куда ей… попало…
– В грудь, как у тебя. И в живот…
– И в живот… – Лицо у Тани сморщилось, хочет плакать, но не может, боль, и дыхания не хватает с простреленным легким. – А… Азам…
– Танечка, – шепчу, – тебе нельзя разговаривать.
– Где… он…
– Ш-шш, – говорю, – ни о чем не думай.
– Его… нету…
– Мм-м…
– Она… знает…
– Нет еще…
– Не говори… не… говори…
– Не скажу, Танечка, не скажу, – заверяю ее, а с соседней кровати опять:
– А… зам… А-а…
Вернулась Кармела, привезла всякие женские принадлежности – ну, им еще нескоро понадобится. А также соки, минеральную воду, из еды кое-что. И главное – вот молодец баба! – мой ходунок. Я даже попросить не сообразил, сама догадалась. Очень кстати я с ней помирился!
Девочки мои вроде бы спят, обе дышат тяжело, с помощью приборов. Мы с Алексеем поели немного, и я даже сходил на лестницу покурить.
Пришел доктор Сегев, быстро посмотрел на графики, что у них в ногах висят, проверил капельницы, заглянул каждой в лицо, а так осматривать не стал. Я испугался, неужели дело так плохо, что даже и осматривать не стоит? Успокойся, говорит, все идет, как должно, а осматривать их нечего, я и так знаю, что с ними происходит. Конечно, пока что плохо, а ты чего ждал? Еще долго будет плохо. Теперь только время и время. Ты скажи лучше, что с тобой происходит, рентген почему не сделал? Сделаю, говорю, доктор, сделаю. А он мне:
– Болит сильно?
– Не знаю, доктор, – говорю.
– Ясно. Вот тебе рецепт на перкосет, пусть кто-нибудь потом сходит, а пока возьми парочку у сестры, я ей скажу. И делать тебе тут сейчас нечего. Вот эти двое, – кивает на сына и на Йехезкеля, – посидят, а ты марш домой. Отдохни, прими душ, поспи, а то сам свалишься, тебе это надо?
Я сказал, ладно. Но сперва решил, что никуда не пойду, поспать и здесь в кресле можно, а уж душ – это лишняя роскошь, тем более я сейчас и не управлюсь один.
А потом передумал и решил попросить Кармелу, чтобы отвезла меня все-таки домой. И правильно, она говорит, отдохни немного, а я съезжу на работу и потом тебя обратно привезу.
Дело в том, что денег теперь понадобится много.
И не для глупостей каких-нибудь вроде переселения в Лондон – это полностью сходит с повестки дня. Нет, надо будет лечить, кормить, ухаживать и выхаживать, и кто знает, до какой степени удастся вылечить и выходить, да вдруг осложнения, при таких-то травмах… а что, если инвалидами останутся? Мало нам одного инвалида в семье… Что, если работать не смогут? О Господи, только бы выжили, остальное не важно… только бы оправились… Танечка моя… Галка, девчонка неразумная, бедный мой ребенок…
И однако. Расходов тут не оберешься. Кто-то должен думать о практической стороне создавшейся ситуации, и кроме меня некому. Совсем это не в моем стиле, нести такую ответственность – ну, а все прочее происходящее в моем стиле?
Что-то, вероятно, даст государство, посочувствует – в конце концов, они же пострадали от теракта. Но ведь бюрократия посильнее будет всякого сочувствия, как начнут выяснять все обстоятельства, как начнут тянуть, а в конце могут и ничего не дать. Или гроши какие-нибудь.
Йехезкель, возможно, захочет помочь. Или вообще заберет Татьяну к себе… нет, в этом направлении сейчас нельзя даже думать. Это меня размагничивает.
Короче, подавляющее большинство проблем падает на меня.
А я, как известно, принял во внимание только свои собственные чувства, что очень уж немцев терпеть не переношу и денег их за возврат камней не желаю как гордый еврей. А также поддался невежественному предрассудку, будто эти неживые блестящие побрякушки могут оказывать отрицательное влияние на мою жизнь. Оказать-то они оказали, но это не они, а через мои действия. Но кто же мог знать.
На самом же деле вижу теперь, что начхать мне на немцев, а надо было содрать с них все, что только можно, и как можно быстрее. А теперь времени осталось сколько? Что там в объявлении было сказано, когда этот ихний «период грации выдыхает»? Меньше двух недель.
И все равно вполне можно было бы успеть.
Дело не в этом.
А в том, что я ведь клятву свою исполнил.
Лежал я тогда ночью на мостовой, встать никак не мог и все думал, как же это я дошел до жизни такой.
Я, Михаэль Чериковер, человек с собственным достоинством, инвалид к тому же, валяюсь, как придавленный таракан, посреди темной раскопанной улицы в канун Судного дня и едва лапками шевелю, а жена моя и дочь, может быть, кончаются там в больнице.
Как это могло случиться, причем со мной, с кем такие ситуации вообще никак происходить не должны, в полном противоречии со всеми моими установками и предшествующим жизненным опытом.
И вспомнил, что вся причина у меня в кармане. Вспомнил, что поклялся выкинуть, лишь бы они жили.
И тут же я тогда клятву свою исполнил. Вытащил пакетик, положил его рядом собой прямо на камень в раскопанной земле и слегка песочком присыпал. После Йом Кипура начнут опять работать и, скорее всего, заасфальтируют проклятые стекляшки намертво, а если когда опять разворотят, подумают – и впрямь клад нашли. И флаг им в руки. В любом случае – все, с рук долой, из сердца вон.
И тут же забыл про них, потому что главное было встать на ноги и идти.
Но теперь немного пришел в себя и вижу, что камни ни в чем не виноваты, а женщины будут жить, и деньги очень нужны.
Кармела начала было спорить, когда я велел ехать по этому именно маршруту, а не по другому. Тут, говорит, все раскопано и сплошные пробки, а там гораздо быстрее. Но я настоял, и она даже ругаться не стала, не та ситуация.
В целом нужный участок мостовой я опознал легко, тем более ехали мы черепашьим шагом, там для движения остался только узкий проезд, и мы больше в пробках стояли, чем ехали. Кармела скрипела зубами, но молчала.
Но конкретно тот загон, где я лежал, выделить труднее. Людей там не видно, но по всему участку ездит мощный каток, верно, тот самый, возле которого я лежал. Важнейший опознавательный ориентир сошел с места. И где та яма, где тот штабель, те трубы и тот барьер – поди угадай. Много их там. И днем все выглядит иначе.
Самое правильное будет вылезть из машины, перебраться на другую сторону, найти то место, где я с тротуара сошел, его-то я помню, и оттуда искать. Говорю Кармеле:
– Останови на минутку.
