— Нет, месть тут ни при чем, — спокойно ответил Леонид. — И даже ревность не сыграла решающей роли, хотя, безусловно, Инга ревновала тебя к Марине.
— Но у нее не было на это оснований, — пробурчал Виктор.
— У нее были основания, но суть не в этом. Инга прежде всего защищала свое теперешнее и будущее положение. Да и Герасим стремился закрепить свое место под солнцем. Но дело в том, что все планы и надежды Инги и Герасима были завязаны на тебе. А ты мог уплыть, ты мог не сыграть предназначенную тебе роль, и тогда их планы рушились. Инга давно поняла, как много значит для тебя Марина. Она поняла даже то, что ты сам от себя скрывал. Когда прошел слух о том, что Марина уезжает за границу, ты начал проявлять признаки странного беспокойства. И некоторые твои телодвижения не остались в тайне. Журналисты вдруг стали поговаривать, будто Виктор Голенищев бросает политику и собирается заняться международными то ли спортивными, то ли дипломатическими делами. А это означало, что Ховрину и Баранику придется искать себе другого кандидата. Инга стала бояться — и не без оснований, что ты помчишься за границу, дабы и там доставать Марину своими успехами.
— Какая чушь!.. — прошептал Виктор, хотя в глубине души сознавал, что Леонид прав.
— Не знаю, Витя, отдавал ли ты себе отчет в своих чувствах, но только были люди, которые все понимали насчет тебя и Марины. Например, Жорж Фалин. Однажды он в пьяном виде так разговорился, что я на многое посмотрел другими глазами. Да, ты мог достигать успехов только когда Марина постоянно была в твоем поле зрения. Она служила для тебя своеобразным допингом. Ты все время стремился ей доказать, кого она потеряла. Формально ты не изменял Инге, но Инга понимала, что фактически ты как бы ей и не принадлежишь, поскольку очень зависим от другой женщины. Именно потому твоя жена и не обрадовалась отъезду Марины. Это был не тот случай, когда «с глаз долой — из сердца вон». Отъезд Марины ничего не решал, а только усугублял шаткость положения Инги и Герасима. Ты им нужен был здесь, а не за границей. И тогда родился план устранения досадной помехи. Не знаю, кому первому это пришло в голову, да сейчас и не важно. План был осуществлен. В самоубийство поверили все… ну, почти все. Лиля Чубарова не верила, но она громко не выступала. А вот Жорж Фалин, как человек пьющий и непредсказуемый, был опасным говоруном. Его надо было опорочить, смешать с грязью. А тут еще удачно подвернулись гастроли по сибирским городам. В Омске, где Герасим жил несколько лет, у него сохранились старые связи, и он их задействовал по такому случаю. Жоржа наградили СПИДом. Но, правда, тут же сообщили ему об этом. И знаешь, почему? Смешно, но, мне кажется, Герасим это сделал из-за Юли. Он знал, что она встречается с Жоржем, и не хотел, чтобы тот ее заразил. Как ни странно, но даже существа типа Герасима способны испытывать некое подобие теплых чувств. Он перестал быть полноценным мужиком после одной драки в колонии, так что его симпатия к Юле была почти отеческой. Итак, Фалина предупредили, что он больше не имеет права на любовь, а должен уйти в подполье и лечиться. Но Герасим недооценил Жоржа. Актер не стал тихо умирать, а устроил громкий скандал, да еще самоубийство замаскировал под убийство, чтобы привлечь внимание.
Леонид рассказал еще о визите Герасима к Евгении, после которого она скоропостижно скончалась под звуки «Пиковой дамы».
Потрясенный Виктор сидел за столом, обхватив голову руками. Наконец, он поднял глаза на Леонида и прямо спросил:
— У тебя есть доказательства, или все это — только гипотезы?
— Доказательств, которые можно было бы предъявить в суде, у меня нет. Да и нужны ли тебе такие доказательства? Захочешь ты, чтобы в деле фигурировало имя твоей жены? Сомневаюсь. Ну, а лично тебе я кое-что предоставлю. Где тут у тебя магнитофон?
Прослушав кассету с записью разговора Инги и Герасима, Виктор вскочил и, сжимая кулаки, стал метаться по кабинету. Наблюдая за ним, Леонид тихо сказал:
— Я не сделал копии, так что будь спокоен. Эта кассета твоя, можешь ее даже уничтожить. Добыта она не совсем честным путем, ты уж прости. Я ведь работал по твоему личному заказу и не собираюсь обращаться в официальные органы. Это вы с Алешей, если захотите, сможете возбудить дело против Герасима. Тем более, что шантажистка, видимо, имеет при себе письменное признание Циркача, и оно тоже может оказаться у вас в руках. Но ты, конечно, понимаешь, что Герасим не будет молчать о роли Инги, в этом его спасение. И Владлен Ховрин сделает все, чтобы помешать возбуждению дела. Это тоже учитывай.
— Значит, ты думаешь, что я оставлю все, как есть? — спросил Виктор, и серые глаза его словно налились свинцом. — Ничего не сделаю ради памяти Марины? Нет, ты плохо меня знаешь!
Он трясущимися руками стал набирать номер; Леонид понял, что Виктор звонит на мобильник Герасима. Случайно или намеренно Голенищев включил громкую связь, так что Леонид смог услышать весь разговор.
— Тебя разоблачили, сволочь уголовная! — закричал Виктор, когда Герасим откликнулся на звонок. — Это ты заказал убить Марину! Да еще и под самоубийство сработал, паскуда! Скоро вернешься туда, откуда вышел, там твое настоящее место!
— Полегче, хозяин, полегче, — спокойно и твердо сказал Герасим. — Я не для одного себя старался, для вас тоже. Без вашего разрешения я бы этого не сделал.
— Что?.. — Виктор на секунду даже потерял дар речи. — Какого разрешения? Да ты в своем уме?! Разве я хоть когда-нибудь говорил с тобой о Марине?
— Два раза. Первый раз — когда она с Якимовым сошлась. Вы тогда сказали в сердцах: «Ну, теперь эта парочка занесется до небес!» Я понял, что вам ее возвышение не нравится. Инге Филипповне оно и подавно было не по душе. Вот я и подсуетился, чтобы Якимку за крылышки попридержать и с мадамой поссорить. А второй раз вы о ней говорили, когда до вас дошла новость, что мадам улетает в Париж. Я тогда после баньки отвозил вас домой. Мы одни были в машине, и вы разговорились. И разговор-то ваш был все о ней, зазнобе невыносимой…
— Что ты мелешь?.. — растерялся Виктор. — Я ничего такого не помню.
— Конечно, вы были сильно выпимши. Известное дело, что у трезвого на уме, то у пьяного на языке. Вы мне тогда сказали: «Она уезжает! Что мне теперь делать в этой стране, когда она где-то там будет блистать, а обо мне и думать забудет. Уж лучше бы ее не было вовсе, чем знать, что она далеко и живет по-своему, а я ей не нужен». Я вас тогда еще и спросил: «Что, мешает вашему спокойствию эта барынька-артистка?» И вы ответили: «Ох, как мешает, всю жизнь я мучаюсь из-за нее…» Мне она тоже мешала. Как увидел ее — так с опаской и жил, что узнает меня рано или поздно. Эти козырные дамочки всегда все карты людям путают. У них ведь не поймешь, что на уме. И жене вашей она мешала. С плакатиком-то Инга мне подала мысль. Так что, не вздумайте на меня одного это дело валить, я тоже молчать не буду. Ведь старался-то для кого? Ваша карьера — это и мое положение. Я — при вас. Понятно? Оттого я всегда все помехи с вашего пути сметал тихо и незаметно, чтобы вас не беспокоить. А теперь не мешайте, я ведь за рулем, еду убирать еще одну помеху.
Герасим отключил мобильник. Виктор, застыв у телефона, молчал, придавленный грузом внезапно открывшейся правды. Это молчание длилось так долго, что Леонид не выдержал, заговорил первым:
— Герасим едет на встречу с шантажисткой. Но мои ребята встретятся с ней раньше. Мы еще вчера вычислили, у кого она остановилась в Москве, и теперь с утра за ней установлено наблюдение. Записка Циркача достанется нам, а не Герасиму. Шантажистка вынуждена будет пойти на наши условия, потому что ребята пригрозят раскопать ее соучастие в убийстве Еськова. Да и общение с заказчиком даром ей не пройдет. Жаль, конечно, что мы его не задержали здесь и не допросили, но, по-моему, теперь это не так уж важно.
Но Виктор в эту минуту не думал о поимке Герасима. Его потрясло другое открытие. Взглянув на Леонида смятенными глазами, он тихо произнес:
— Подумать только!.. Я искал причину убийства, а, выходит, что это я сам. Марина была убита из-за меня!..
— Но ты же ничего не знал. — Леонид положил руку ему на плечо. — Если мы достанем признание Циркача, я отдам его тебе. Тайну следствия я сохраню. Остальное ты сам должен решить.
Леонид ушел, оставив друга наедине со своими мыслями.
Тяжело опустившись в кресло и уронив голову на руки, Виктор стал вспоминать. Эти воспоминания были трудные и мучительные, они медленно, по частям возвращались в голову. Да, Герасим не солгал, когда рассказывал о том возвращении из бани. Все так и было: пьяный до беспамятства Виктор ехал в машине и что-то говорил, но на второй день ни слова не мог вспомнить из этой беседы. Он редко напивался так, что терял над собой контроль, но тогда это случилось. В тот день он выступал по телевидению уже в роли политика. И после своего блестящего выступления у выхода из телецентра столкнулся с Мариной, которая направлялась на какую-то передачу о театре. Присутствовавшие журналисты, конечно, не могли пропустить столь знаменательную встречу, и тут же стали спрашивать актрису, как она относится к политической карьере своего бывшего мужа. Марина ответила с улыбкой:
