Ознакомительная версия.
Не следовало заговаривать об этом, поскольку данный эпизод навряд ли имел отношение к делу, но Альваро не сдержался.
— Я и не отдавал… Рисунки остались в поместье, как и все мои работы. Они, по сути, не принадлежали мне, будучи сотворенными в мастерских герцогини. — Франсиско вскинулся и речь его была гневна. — Я бы в жизни не опустился до подобной низости! И будем откровенны. Мне сие было совершенно невыгодно. Одно дело — женщина обиженная, и совсем иное — оскорбленная. И если наброски всего-то обидели Каэтану, оставив нам шанс, пусть крохотный, но все же, на примирение, то, попав в печать, сии рисунки сделали примирение невозможным.
В этом имелась своя логика.
И значит, все было куда как интересней, нежели Альваро представлялось.
— Полагаете, это кто-то из домашних?
— Естественно. Возможно, Лукреция. Или Мануэль, или донна Изабелла, она самая мерзкая особа, которую мне только приходилось встречать. И от нее ждать можно было чего угодно… Не удивлюсь, если именно она убила Каэтану.
Слово было сказано.
И Альваро не торопил. Если уж Франсиско сам заговорил об убийстве, то неспроста.
— В тот вечер мы почти помирились… Она все же любила меня, а женская любовь — это сильнейший яд, отрава для сердца и души. Каэтана позвала меня, пытаясь показать, что счастлива. Но сама же не выдержала…
…Франсиско готовился к этому вечеру со всем старанием, здраво рассудив, что пригласили его неспроста. Он долго думал, стоит ли отправляться одному или же все же прихватить с собою девицу, которая ныне скрашивала его досуг. Марианна была мила, полна страсти, но умом не отличалась.
Зато отличалась вспыльчивостью.
И умением говорить вещи, о которых следовало бы промолчать.
Нет, Марианну показывать герцогине не следовало, но, пожалуй, Франсиско самому себе мог признать: его терзала ревность. И ярость. И обида. И многие иные эмоции, которые он щедро выплескивал на холсты.
До сего дня именно он уходил первым. Всегда.
И оставался равнодушен к слезам, мольбам и просьбам, полагая их пустыми, и вовсе никогда не задумывался о женщинах, с которыми его сводила судьба. Исключением разве что была супруга и то лишь в силу собственного характера и изрядной надоедливости.
Но речь не о ней.
О Каэтане.
Блистательной герцогине, вновь посетившей Мадрид. О дворе ее пышном, куда стремились многие. О красоте несравненной — ей вновь пели оды, восславляя что тело, что душу… О том, что именно он, Франсиско, в глазах публики выглядел неудачником, от которого отвернулась Каэтана… Нет, этого самолюбие Франсиско вынести было не способно.
И он решился.
Марианна новость приняла с раздражением.
— И с чего это я должна отправиться туда? — поинтересовалась она. — Мы можем провести время здесь… С удовольствием…
И шаль соскользнула с круглых плеч. Марианна отличалась тем диковатым бесстыдством, которое характерно было особам низкого происхождения.
— Я пойду.
Марианной он пресытился быстро, но искать новую любовницу было недосуг, да и сама Марианна, чувствуя неустойчивость своего положения, притихла.
— А ты — как желаешь.
— Ты любишь ее? — Она не накинула шаль, но подалась вперед, потянулась, провела ладонями по бокам. — Ты все еще любишь ее?
— Нет.
— Любишь, конечно… Вы так долго были вместе, и твое сердце, Франсиско… Оно ледяное, но и лед способен любить.
— Выбрось эту чушь из головы.
— Я не позволю тебе вернуться! — Марианна вскочила. Она воздела руки над головой, словно намереваясь обрушиться на Франсиско, но он давно уже привык к этим ее вспышкам ярости, к гневу, точнее театральной его ипостаси. — Я… я убью ее! Слышишь? Если ты вздумаешь бросить меня, я…
— Успокойся.
— Нет! — Она все же вцепилась в его рукав и рухнула на колени. — Не бросай меня! Ты же знаешь, что я тебя люблю… Всегда любила только тебя… Я прощала тебе всех тех девок, мимо которых ты не способен был пройти… Но не ее! Я убью!
— Кого ты убьешь?
— Ее… себя… тебя! Не знаю! Но господь видит, не позволю этой твари нас разлучить! Она старуха, Франсиско…
Марианна была молода.
И прекрасна.
Франсиско отцепил холодные пальцы, поморщился, подумав, что на полотне этакая поза выглядела бы излишне эмоциональной…
— Если хочешь пойти, будь готова…
— Убью! — выкрикнула Марианна в спину.
Эту угрозу он не услышал.
К указанному времени Марианна остыла, успокоилась, хотя все равно Франсиско не отпускала мысль, что он совершает ошибку. При всем своем очаровании — а Марианна в выбранном наряде была очаровательна — она не соответствовала обществу, в которое попала. Но не являться же одному, тем самым признавая победу Каэтаны, которая будет — тут Франсиско не сомневался — окружена толпой поклонников!
— Веди себя прилично, — сказал он любовнице, и та кивнула, но видимая эта покорность, прежде Марианне не свойственная, не обманула Франсиско. И он, стиснув руку в белой перчатке так, что Марианна зашипела не то от боли, не то от гнева, повторил: — Если и вправду любишь меня, как говоришь, то веди себя прилично…
Угрожать Марианне было бесполезно. Она, дитя улиц Мадрида, угроз не боялась, напротив, по странной прихоти судьбы спешила поступать наперекор что угрозам, что голосу рассудка.
— Послушай. — Франсиско заговорил мягко. — Каэтана — герцогиня Альба… Ее слово многое значит в Мадриде. И да, некогда мы были любовниками. Но сама понимаешь, что она ко мне не вернется… Кто я такой? Всего-навсего живописец, которых множество… Она же… Одним своим словом она способна сломать мою судьбу.
Марианна слушала.
Хмурилась.
Злилась. Кусала губы. И все же молчала.
— Мне повезло, что она решилась пойти на примирение. Мои дела идут вовсе не так хорошо, как мне того хотелось бы… Каэтана способна помочь.
— И что она попросит взамен? — Губа Марианны дернулась, а улыбка ее натужная больше походила на оскал.
— Ничего, полагаю. Ей нравится проявлять милосердие. Просто постарайся вести себя прилично. Подумай, если бы я хотел возобновить наши с ней отношения, разве стал бы звать тебя?
В особняк герцогини Марианна входила с гордо поднятою головой, будто бы являлась хозяйкою этого особняка. Она держалась так, что и мысли не возникало о неуместности ее присутствия. Что ж, порой она умела играть, казаться и милой, и очаровательной.
Кокетливой.
Задумчивой.
Прекрасно юной… Франсиско, знай он ее чуть хуже, влюбился бы.
— Твоя любовница великолепна. — Каэтана сама отыскала его. — У тебя всегда был отменный вкус.
— Ей далеко до тебя. — Франсиско поклонился, надеясь, что поклон этот выглядит в достаточной мере уважительным. — Ты ничуть не изменилась с последней нашей встречи. Все так же прекрасна.
Он почти не солгал.
Пожалуй, человек менее наблюдательный счел бы красоту Каэтаны естественною, и удивился бы магии, которая позволила этой женщине одолеть время. Но Франсиско явственно видел тонкий слой пудры, скрывавшей дряблость кожи.
И блеск глаз не мог быть естественного свойства.
Подчерненные ресницы.
Искусственный румянец… Видел помаду на губах и тщательно сокрытую седину в темной гриве волос…
— Ты лжец. — Она произнесла это с печалью и легкою улыбкой. — Но эта ложь мне льстит…
А потом был праздник.
И хмель.
Она никогда-то не умела пить, но ныне, будто забыв о том, поднимала бокал за бокалом. В честь племянницы, помолвка которой ныне состоялась, — только Лукреция вовсе не выглядела счастливой. В честь дорогой сестры, что была по обыкновению своему мрачна… В честь племянников… И Диего вновь возник за плечом тетушки скорбною тенью. Он пытался удержать ее, и Франсиско, чуя приближение грозы, от всего сердца надеялся, что Диего сумеет образумить герцогиню.
Не сумел.
Был танец-вызов, и Марианна, которая тоже захмелела, а может, потеряла голову от обилия поклонников, посмела этот вызов принять.
И более того — победила.
Ознакомительная версия.
