великому музыканту вскоре после того, как нас познакомил сеньор Фалетти, наш общий доктор. Он справедливо считался лучшим врачом Милана. Мне он лечил, как вы понимаете, почки, ему – суставы. Маэстро очень страдал болезнью костей. Доктор пригласил нас обоих к себе на ужин. Поскольку он, кроме всего прочего, славился небывалым гостеприимством, на этом ужине оказалась почти вся публика, слушавшая маэстро, и большинство гостей составляли дамы. Посему я, как легко можно догадаться, с большим трудом получил возможность поговорить с маэстро наедине. Слово "наедине", сударыня, означает, что к нам в течение двух минут никто не подходил ближе чем на два шага. Скрипач стоял с бокалом вина. Внимательно меня выслушав, он с каким-то испугом взглянул на мой самый длинный в России нос – почти столь же длинный, как его собственный, и спросил:
– О чём вы, мой друг? Я не уловил вашу мысль. Зачем вы мне процитировали отрывок из Апокалипсиса?
– Сеньор Паганини! – воскликнул я, – простите мне мою наглость, но я скажу, что по всей Европе ходят легенды и анекдоты про ваши распри с отцами Церкви. Они то хотят изгнать из вас беса, то предают вас анафеме, то грозят не похоронить после вашей смерти. По их понятиям, владеть скрипкой так, как владеете ею вы, без помощи Дьявола невозможно. Маэстро! Я слушал вас. Вы – волшебник. Но волшебство – в гениальности, а не в связи с нечистой силой. Вас незаслуженно оскорбляют и подвергают гонениям. Я хочу, чтоб вы знали, кто это делает. По мнению самых авторитетных исследователей Апокалипсиса, Римская Католическая Церковь – это и есть та самая Великая вавилонская блудница, мать всех блудниц!
– Дорогой сеньор, – произнёс скрипач, тронув мою руку, – мне, разумеется, приходилось об этом слышать, и даже неоднократно. Но я вполне убеждён, что лет через сто какой-нибудь великий учёный скажет: "Всё относительно!" Я заранее соглашаюсь. Всё, что угодно, может являться всем, чем угодно. Да, Великая вавилонская блудница может быть Церковью, но с таким же успехом может быть и луной. А может быть сразу тем и другим. Ведь если луна отражает солнце, то Церковь – Бога. И, кстати – то, что Великая вавилонская блудница на многих водах сидит, вполне недвусмысленно говорит о том, что она – луна. Луна – постоянная обитательница поверхности всех морей, океанов, озёр и рек.
– Но солнце – не Бог, сеньор Паганини! – возразил я. Скрипач рассмеялся, сделав глоток вина.
– Да, да, разумеется! Я шучу. Но и не шучу. Ведь всё относительно. Я вам даже больше скажу – я эту блудницу знаю.
– Знаете?
– Очень близко. Ведь про меня говорят, что мне никакая женщина не откажет! Один епископ додумался до того, что я обольщаю женщин с корыстной целью – делать из их кишок скрипичные струны. Нет, я вполне бескорыстен. Но горделив свыше всякой меры. Однажды я задался вопросом: не влюбится ли в меня Великая вавилонская блудница, которая делит ложе только с царями, притом за очень большие деньги? Чтоб получить ответ на этот вопрос, я её позвал.
– Позвали, сеньор? – переспросил я, уже совершенно не веря своим ушам.
– Да. С помощью колдовства, признаюсь вам честно, поскольку вы – не священник. Есть много способов это сделать, и я воспользовался одним из них. Эта дама, как я и предполагал, влюбилась в меня без памяти.
Я молчал.
– Хотите с ней познакомиться? – спросил он, осушив бокал, – греха в этом нет – у вас ведь не хватит денег на её ласки! А польза будет огромная, если вы – хороший писатель. Что вам не посидеть за одним столом с Великой вавилонской блудницей, раз уж такая возможность предоставляется?
– Вы серьёзно? – спросил я не вполне твёрдым голосом.
– Разумеется! Приходите завтра после полуночи в трактир "Филин", что возле рыбного рынка. Мы там с ней встретимся.
И, пожав мне руку, скрипач опять присоединился к прочим гостям. Я вскоре пошёл домой.
Мой дорогой друг! Не стану описывать ночь без сна, как и наступивший за нею день. Скажу лишь одно: сто раз я менял решение и ни с кем не советовался, включая духовника. Когда наступила вторая ночь, моя убеждённость в том, что всё это – вздор, была непоколебима. Но вскоре после полуночи подошёл я к трактиру "Филин", который, надо сказать, пользуется в Милане недоброй славой. Спешу обмолвиться наперёд: ни одной кареты возле трактира я не заметил, что было неудивительно – обладатели лошадей и карет этим заведением брезгуют. Не успел я протянуть руку к двери, как за ней прозвучала быстрая двухоктавная гамма, сыгранная на скрипке, после чего дверь вдруг распахнулась, и из трактира выскочила чёрная кошка. Промчавшись мимо меня, она скрылась за углом. Можете представить, сударыня, как мне стало не по себе – ведь вы меня не единожды порицали за суеверность! Однако, я, пересилив себя, вошёл.
Моё появление было встречено гробовой тишиной, хотя за столами сидело человек сто – конечно, нетрезвых. Маэстро встал мне навстречу, защёлкивая скрипичный футляр. На его руке была кровь. Все, кроме него, разглядывали меня с неподдельным ужасом. Среди них я заметил сеньору Франческу Кьянти, переодетую мальчуганом. Её лицо также выражало огромный страх. Между тем, она никак не могла меня не узнать – нас с ней познакомили двое суток назад, на том самом ужине. Повинуясь знаку великого скрипача, сеньора Франческа осталась сидеть на месте, а мы с ним вышли.
С этой секунды, друг мой, и начинается то, чему объяснения быть не может. Перед трактиром стоял роскошнейший экипаж, поистине королевский. Он запряжён был шестёркою вороных, бешено храпевших и ударявших копытами по булыжникам мостовой. То, что за минуту до этого – да нет, меньше чем за минуту, его там не было – это ладно! Но то, что он подкатил к самому порогу скверного заведения без малейшего шума – это меня, как вы понимаете, озадачило. Скажу больше: я ощутил вполне объяснимый страх. Ведь, как ни крути, выходило, что экипаж с шестёркой коней и кучером появился из ниоткуда! Но музыкант, смеясь, меня подбодрил, и я всё-таки решился сесть вместе с ним в эту удивительную карету. Кучер, которому сеньор Паганини шёпотом дал какой-то приказ, стегнул лошадей кнутом, и те нас помчали, звонко стуча подковами.
Милый друг! Если вам уже стало страшно, то умоляю вас – ради Бога, сожгите это письмо, не начав читать следующие строки! "Вий" в сравнении с тем, о чём я напишу дальше, сущая ерунда. К тому же, "Вий" – выдумка, а в письме, которое вы читаете – одна правда. Но если ваше столь драгоценное для меня и для многих сердце бьётся
