мне очень жаль, что все так вышло. Но вы же понимаете, что вы совершили убийство, за которое…
— Да-да, я отдаю себе отчет за все содеянное. Я же говорю, что уже готова сама была во всем признаться. Что будет со мной дальше, мне уже все равно. Я уже пожила — пожила как смогла, детей не родила, замужем не была, а свою любовь незаслуженно потеряла. А дальше в этой жизни уже нет никакого смысла…
Я тут же поняла, что могу этой, по сути, доброй и несчастной женщине дать последнюю надежду на что-то хорошее, внести в ее безрадостную на данный момент жизнь некий светлый миг, чтобы она поняла, что есть в этом злом и несправедливом мире и прекрасные моменты.
И… в конце концов, я частный детектив, я сама себе и исполнитель, и начальник, поэтому сама и решаю, как распоряжаться ходом своего расследования.
— Евдокия Михайловна, — обратилась я к ней, придав важность своим интонациям, — я вам готова устроить встречу с человеком, которого вы любили всю жизнь и, уверена, любите по сей день.
Она вскинула на меня влажные от слез глаза, и в них я узрела слегка уловимый блеск — блеск надежды и неугасающей любви, которая еще жила в этой доброй мятежной душе.
— Как?.. Вы имеете в виду Павлушу?
— Ну а кого же еще? Ведь, как я поняла, вы всю жизнь любили только этого человека.
— Но… вы его знаете? Как вы собираетесь это сделать?
— Я была в Каймаре. Павел Гаврилович сейчас живет там. Я общалась с ним — очень занятная и загадочная личность, и… как я поняла из его слов, он все еще любит вас и не забывал все эти годы.
— Вы с ним разговаривали обо мне? — голос женщины дрогнул, а ее губы задрожали.
— Да. И я уверена, что он тоже будет рад вас видеть.
— Но… дорогая Татьяна, зачем вы это делаете?
— Потому что считаю, что у людей должно быть право на радостные моменты в жизни, особенно у пожилых и хороших добрых людей. Я это делаю ради вас, Евдокия Михайловна.
— Господи, дочка… Но как же… Я же преступница, я убила человека…
— Об этом мы поговорим позже, — решительно ответила я. — Только нам не надо тратить время. Если вы готовы, то собирайтесь, поедем прямо сейчас.
— Я… Да, я готова. Господи, дочка, — ты святой человек, дай бог тебе счастья и здоровья. А мне хоть будет не так обидно умирать после того, как увижу Павлушу.
— Собирайтесь, — твердо велела я.
— Дайте мне полчаса времени…
* * *
И снова дорога в Каймар.
На этот раз мы доехали быстро — примерно через шесть часов были на месте. На улице вечерело, но еще было светло, небо в очередной раз заволокло тучами и, когда мы выходили из машины, стал накрапывать мелкий теплый дождик.
Я помогла Евдокии Михайловне выйти из машины, отворила незапертую калитку, и мы вошли во двор. Я чувствовала волнение, исходившее от женщины, — она неуверенной поступью, но продолжая при этом сохранять величавую осанку, шла рядом со мной и осматривалась по сторонам.
Я первая поднялась на крыльцо и постучала.
— Войдите, — услышала я знакомый старческий голос.
Войдя в прихожую, которая небольшой аркой переходила в большую кухню, я увидела хозяина дома.
Когда он узнал меня, то сильно изменился в лице, но, когда увидел того, кто появился из-за моей спины, его лицо изменилось еще сильнее.
— Павлуша… Ты ли это? — губы пожилой женщины дрожали. Она вошла в небольшой арочный проем и встала напротив хозяина дома.
— Дуся?.. — губы пожилого мужчины тоже задрожали, а глаза расширились от удивления.
Я бы не сказала, что я человек сентиментальный, но то, что происходило дальше, даже у меня вызвало слезы на глазах.
— Господи… Дуся… Дусечка… Неужели это ты?
— Павлуша, дорогой… да, это я. — Женщина робко протянула руки перед собой, он взял их в свои ладони и смотрел на ее лицо, все еще не веря, кто перед ним стоит.
— Дусечка, душа моя!.. Я уже думал, никогда тебя не увижу. Но вот ты стоишь передо мной… Твои глаза, твои волосы, твои руки, — одной рукой он нежно потрогал ее по щеке, по которой текла слеза. — Ты все такая же нежная и красивая.
— Ты тоже… Ты же почти не изменился, а ведь прошло… О господи. — Она накрыла его ладонь своей и сильнее прижала ее к своей щеке.
— Более сорока лет… — тихо ответил он.
— Более сорока лет… И я до сих пор люблю тебя…
— А я любил тебя все эти годы. Только тебя одну. Любил и ждал…
Он притянул ее к себе и нежно обнял, а ее тело слегка вздрагивало в его крепких объятиях.
— Что же мы наделали?.. Что мы наделали? — причитала она, прижавшись к его груди.
Я смахнула с правого глаза предательскую слезу и, словно вернувшись в реальность, громко кашлянула, давая понять, что они тут не одни.
Павел Гаврилович поднял на меня свои глаза и… в них уже не было той пронизывающей насквозь колдовской силы, там были любовь и благодарность.
«В конце концов, какая я молодец! — похвалила я сама себя. — У них впереди целая ночь, а завтра… а завтра будь что будет».
Он нежно и аккуратно, словно боясь, что она исчезнет, отстранил от себя любимую женщину и подошел ко мне.
— Татьяна… можно вас на минутку, — и указал взглядом на дверь, потом обернулся назад: — Дусечка, я сейчас вернусь, только провожу нашу прекрасную Татьяну.
Она сквозь слезы улыбнулась ему и села на стул, сохраняя спину идеально прямой.
Павел Гаврилович прикрыл дверь, мы вышли во двор.
— Татьяна… у меня нет слов, но… я благодарен вам, этот ваш поступок…
— Я это сделала для нее, — сухо ответила я. — Ради вас я бы на такое не пошла.
— Да… я понимаю. Но все равно благодарен вам. Я был очень не прав, я безумно жалею…
— Забудьте, — перебила я. — Я уже говорила, что бог вам судья. Идите, — я кивнула на дверь. — Ваша любимая женщина ждет вас. У вас целая ночь, а утром я приду за ней.
— За ней?.. — в его глазах снова на секунду что-то вспыхнуло. — Значит, за ней… Это она? Я прав, это сделала она?
— Да, — почти шепотом ответила я. — Думаю, она сама вам все расскажет, у вас целая ночь впереди.
— И вы придете и заберете ее у меня?
Я ничего на это не ответила, лишь кивнула на дверь и потом ответила:
— Идите в дом, Павел
