Конрад спросил, где у Димды находятся его вещи. Парень кивнул на вешалку, где висели темно-серые замызганные халаты.
— Вы знаете, меня очень интересует его записная книжка, — спокойно сказал Конрад. — Там я бы смог найти адреса и телефоны... Это нам может пригодиться...
Парень широко улыбнулся, подошел к одному из халатов и стал обшаривать карманы.
— Я вас правильно понял? — хитро спросил он. — Сами не смеете?
— Смею или не смею, но это заняло бы много времени. Закон требует соответствующих формальностей. Вы на редкость сообразительны.
— Ничего. Совершенно пустые карманы. — Он пошел к своему месту, но по дороге спохватился: — Может быть, в письменном столе?
Действовал он весьма бесцеремонно и как будто даже ждал, что Конрад оценит его ловкость. Ключа от стола Димды у него, конечно, не было, но парня это не смутило. Он раздобыл большую отвертку, сунул в щель между ящиком и столешницей, налег на ручку — поверхность поднялась, язычок замка выскочил из паза, и ящик можно было выдвинуть. Совершенно пустой ящик.
— Так я и думал, — сказал парень. — Что-нибудь существенное здесь нельзя хранить, разве какую-нибудь документацию в связи с заказом или готовые снимки... Вы знаете... Может быть, это вас заинтересует... Все, как один, утверждали, что Рудольф ушел обедать в очень приподнятом настроении... Странно, верно?
— А больше у него здесь ничего нет?
— Только халат и ящик. Нас много, а места нет.
— А если бы ему понадобилось оставить здесь деньги? Куда бы он их положил?
— Пойдемте посмотрим!
Парень повел Конрада по коридору, потом открыл одну из многих дверей.
Видимо, это была бухгалтерия, так как на столах стояли счетные машины и валялись типографские бланки — чистые и заполненные. В углу громоздился тяжелый приземистый коричневый сейф.
Вновь пустив в ход отвертку, парень проник в закрытый ящик письменного стола и под грудой документов отыскал ключ от сейфа.
Сейф был вместительный, но пустой. Парень достал несколько конвертов. На них были написаны фамилии и суммы. Парень вытряхнул содержимое конвертов на стол, пересчитал и вложил обратно.
— Ничего лишнего нет! Для надежности позвоните завтра нашей секретарше, я вам дам телефон... — Парень написал на клочке шестизначное число и подал Конраду. Потом спрятал обратно ключ от сейфа и сказал: — Из-за денег Рудольфа убивать не стали бы, мы здесь не такие деньги зарабатываем, чтобы из-за них убивать.
— Обычно в таких случаях все допытываются, как да почему это случилось, а вы необычно сдержанны, — сказал на прощание Конрад.
— У меня девушка учится на юридическом...
— Ну и?..
— Следствие еще не закончилось, вы все равно ответите уклончиво и правду не скажете... Судя по вопросам, вы и сами еще не много знаете... А Рудольфу, к сожалению, уже все равно. Я могу спросить у наших, может быть, кто-нибудь знает о его романах побольше, только сомневаюсь.
По дороге в магазин, где работала Цилда, Конрад попытался установить связь между записной книжкой и пропавшими деньгами. Он почему-то решил, что записная книжка скорее могла явиться поводом для убийства Димды, а деньги прихватили лишь для отвода глаз. Но как преступник мог завладеть своей добычей? На лестнице и после выстрела он это сделать не мог. Значит, до обеда или по дороге домой, но это никак не вяжется с приподнятым настроением Димды. Надо еще раз побеседовать с Цилдой, узнать, что она сказала по телефону и что ответил Димда.
В магазине он прошел вдоль прилавка, но Цилду нигде не увидел. В отделе, где продавали зубную пасту, одеколон и сигареты, торговала другая женщина. Конрад спросил заведующего, и она ушла позвать его.
— Кто спрашивает? — Завмаг сегодня выглядел очень нервным.
— Не знаю.
Завмаг через приоткрытую дверь испытующе пригляделся к Конраду, который топтался в другом конце зала, и задумался. Потом достал из бумажника триста рублей, свернул, чтобы пачечка стала как можно меньше, и сунул в карман халата продавщицы.
— Положишь в кассу, Но так, чтобы никто не видел!
Продавщица кивнула и вернулась к своему прилавку. И тут же за нею последовал завмаг.
— Кто меня здесь спрашивает? — осведомился он, напряженно вытянув шею, точно отыскивая в толпе знакомого.
Конрад подошел к нему и тихо произнес:
— Я из милиции.
Когда он сунул руку за удостоверением, завмаг удержал его.
— Не надо, не надо... Я верю... Может быть, пройдем в мой кабинет, там будет удобнее разговаривать... Сюда, пожалуйста...
— Ах, какое ужасное происшествие, — сказал завмаг, когда они уселись. — Целая трагедия... Хотя они давно уже разошлись, Цилда страшно переживает. Я отпустил ее домой, в таком состоянии нельзя стоять за прилавком! Ребенок лишился отца... Ужасно! Вы уже напали на след убийцы? Цилда полагает, что это сделал какой-нибудь ревнивый муж. Рудольф... если я правильно помню, его звали Рудольфом... он ведь был порядочный бабник...
— Цилда сказала мне, что вы утром слышали ее разговор по телефону с Рудольфом Димдой,
— Частично, только частично, — покачал головой завмаг. — Вот по этому самому телефону она и говорила, но я не знаю с кем... Я во время разговора выходил, на склад вроде бы... Сейчас мне кажется, что да, со своим бывшим мужем, потому что упоминалась дочь... Цилда сказала, что он должен чаще встречаться с дочерью.
— А насчет денег? Что она сказала про деньги?
— О деньгах речи не было! — подпрыгнул завмаг. — О деньгах определенно не говорилось, это я поклясться могу! Она еще сказала, что он был прав, но о деньгах ни слова. И мы о деньгах никогда не говорили, касса у нее всегда в порядке, она вообще очень сознательный и старательный работник, разве что немного нервная...
— А что у нее за друзья?
— Откуда я могу знать! Женщина она еще интересная, наверняка какой-нибудь друг есть. Но я его не видел. Я сижу здесь, она работает там... — Завмаг беспомощно развел руками. — Если бы было что-нибудь неприглядное, до меня непременно дошло бы, теперь уж так водится, что руководитель должен отвечать за все... Кто-то должен получать взбучку... Наверняка друг у Цилды есть, но я не видел... Там, у прилавка, всегда кто-нибудь стоит, поди знай, кто покупатель, кто кавалер...
РАССКАЗ ВНЕ РАМОК СЛЕДСТВИЯЦветы в саду подле этого дома цвели всегда. Машины, проезжая мимо по довольно оживленной улице, притормаживали, чтобы можно было взглянуть на ковер роскошных красных тюльпанов, который тянулся от высокой металлической изгороди до парников, где, стоя на цыпочках, грелись на осеннем солнышке белые, лиловые, пламенеющие и всяких прочих оттенков гладиолусы. Обычно сад только радовал глаз проезжающих мимо, но порою машины останавливались и пассажиры долго-долго смотрели сквозь изгородь, иной раз доставали карандаш и что-то записывали. Лексикон их пестрил одним только цветоводам понятными специальными терминами и названиями сортов: Вирсавия... Гелиос... Кениген Вильгельмина... Оксфорд... Президент Рузвельт...
— Белые голландские Маурен у него были уже тогда, когда в ботаническом саду о них впервые услышали... Мы вызывали его в общество, требовали, чтобы он представил карантинное свидетельство...
— Кто ему привозит? Моряки?
— Контрабанда, она контрабанда и есть, хоть моряки привезут, хоть железнодорожники, хоть туристы! Но мы ему ничего не могли доказать. Сказал, что луковицу Маурен ему предложил кто-то на базаре, человек по виду порядочный, ну он и рискнул купить. И действительно, белые Маурен у него принялись!
— Говорят, жулик!
— Не жулик, а бандит! Так-то и блоху не убьет, но, когда дело коснется цветов, становится самым страшным гангстером, любому глотку готов перегрызть. Его уже чуть было не посадили! Эта изгородь была куда ниже, и вот какой-то парень, желая доставить удовольствие своей девице, перелез и сорвал один тюльпан. А это был как будто селекционный экземпляр. У Жирака пена на губах пошла пузырями, он этого парня до тех пор лопатой бил, пока тот и шевелиться перестал, хорошо, в ворота ворвались прохожие. Парень долго пролежал в больнице, а Жирак ходил сам не свой. Говорят, потом вроде поладили, только Жираку это в копеечку влетело.
— Шерсть у него густая, есть что стричь!
— Ерунда! Я думаю, он все деньги в коллекцию всаживает. На богатство он не падок, да и на славу тоже. Только вот со своим сортом ему не везет! Я шутки ради послал на международную выставку свой и, пожалуйста, девяносто восемь очков получил!..
Из теплицы вышел человек с наголо обритой головой и принялся вытирать платком потное лицо и шею. Все в нем было каким-то коротким и разбухшим — руки, ноги, массивное туловище. Только лицо правильное и солидное. Несмотря на пятьдесят лет, кожа на лице свежая, хотя и заметны мешочки под глазами. Человек приставил к стене дома тяпку и принялся сыпать в лейку какие-то химикалии.
Сидевший в машине шофер выжал сцепление и включил передачу.
