Ознакомительная версия.
Они поднялись на третий этаж по скверной подъездной лестнице, Хохлов первый, Пилюгин за ним.
– Как ты думаешь, откроет?
Не отвечая, Хохлов нажал кнопку звонка, но за тонкой створкой не раздалось никакой трели, и тогда он сильно постучал в косяк двери.
За пыльным оконцем на лестничной клетке вставала луна, в морозной дымке казавшаяся призрачной и зыбкой, и больше всего на свете Хохлову хотелось уехать домой, к Родионовне, к собаке Тяпе и щенкам.
– Кого принесло? – спросили за дверью громко. – Чего надо?
– Это я, Хохлов. Открывай!
Воцарилось молчание, потом послышалось бормотание и звук отпираемого замка.
– А чего тебя принесло на ночь глядя?! Мне завтра на работу! Потерпеть не мог, что ли?!
И дверь распахнулась. Желтый свет ударил по глазам, и Хохлов зажмурился на секунду.
– Ты чего, не один, Митяй?! Кто это за тобой прется?!
– Это я, – сказал вошедший Пилюгин и захлопнул за собой дверь.
Хозяин сделал шаг назад. Лицо у него изменилось.
– Ты?! – спросил он и с трудом сглотнул, как будто судорога прошла по кадыку. Он передернулся и еще отступил назад. – А ты… откуда взялся?! Тебя же менты забрали, ты брата моего убил!
– Я не убивал, – сказал Пилюгин.
– Он не убивал, – повторил Хохлов. – Ты его убил, Максим. И мы это знаем. И ты это знаешь. Так что давай без фокусов!
Про «фокусы» говорили в каком-то сериале, и Хохлов сказал про них только потому, что вспомнил сериал, но все это совсем не походило на кино.
Не так он представлял себе финал греческой трагедии, когда зло наказано, а добро торжествует. Не было фанфар и победного пения труб и горнов, не было золотого сияния правды в вышине, а в этой самой вышине сияла желтая лампочка, и в комнате работал телевизор, отсвечивая синим.
– Я не знал, что ты в такси устроился работать, – сказал Хохлов и шагнул вперед. – Если бы знал, я бы раньше все понял! А так мне все время казалось, что я где-то делаю ошибку – ну, не мог Кузя чужому человеку рассказать про свои несметные сокровища и про то, что он теперь заживет по-другому! А все дело в том, что человек был не чужой, а свой! Уж такой свой, что ближе некуда! Кузя подрался с Димоном, сел к тебе в машину и стал жаловаться, что Пилюгин на него наезжает, а он, Кузмин, теперь богатый человек, миллионер почти! Чем ты его стукнул, Максим? Бутылкой? Монтировкой?
– Да… ты… ты… что ты городишь, мать твою!..
Максим Кузмин зацепился за что-то ногой, ухватился за стул, стул поехал и загрохотал.
«И о погоде, – вещал телевизор бодрым женским голосом. – С прогнозом на завтра вас познакомит научный сотрудник…»
Хохлов мимолетно удивился тому, что жизнь не кончилась, что телевизор продолжает бодро болтать о погоде, и научная сотрудница с жеманными губками что-то говорит и водит руками, показывая циклоны и антициклоны!
– Я никого не убивал! Я не убивал!
– Ты убил. Ты ударил его так сильно, что он… умер. И ты еще возил его, мертвого, по городу, хватило у тебя выдержки! Ты приехал в общагу, нахлобучил его шапку и пошел искать эти самые миллионы! Не нашел и решил, что они у Арины, про нее ты все знал, и пошел к ней, и стал искать там, и опять не нашел! Зато ты бросил у нее свою шапку, и я понял, почему Кузя оказался в сугробе в мороз без нее! А Кузю ты свалил возле дома Пилюгина. Ты знал, что женщина гуляла с собакой и видела, как они дрались, и был уверен, что все спишут на него, и так оно и вышло! Поначалу…
Теперь Максим отступал к окну, а Пилюгин и Хохлов надвигались на него, и Хохлов говорил не останавливаясь:
– Димона забрали, но я знал, что он не мог Кузю убить! И я стал искать, и нашел зажигалку, на которой было написано «городское такси»! А потом ты избил Родионовну, и у нее я нашел шапку. Только вот у Кузи был портфель. Куда ты его дел? Выбросил? Или пожалел?
Максим вдруг сделал странное движение глазами, в другое время Хохлов ни за что не заметил бы этого, особенно в неверном свете прогноза погоды, который, кажется, все продолжался в телевизоре, но сейчас он замечал все.
Он был на войне и больше всего на свете хотел, чтобы война эта закончилась и он с победой вернулся бы домой, к Родионовне, Тяпе и щенкам! Он не мог себе позволить чего-нибудь не заметить!..
Большими шагами он подошел к серванту, у которого одна дверца была оторвана, и вытащил из-за него синий Кузин портфельчик, который тот получил на какой-то научной конференции.
– Не выбросил, значит, – сказал Хохлов. – Себе приберег? Или кому подарить хотел?
– А пошел ты, сволочь! – крикнул Максим Кузмин. – Когда он мне стал говорить, что у него теперь полтинник долларов, я чуть с ума не сошел! Я копейки считал, на десятку в день жил, одни супы из пакетов жрал, а он, гнида, столько денег огреб! И еще хвастался, как на этой суке женится, на курорт ее повезет! Ладно бы вкалывал, а то всю жизнь жопу протирал!
Он орал, изо рта у него брызгало, и Хохлов брезгливо посторонился.
– Мой брат, мой собственный брат, твою мать! Всю жизнь я только и слышу, какой он умный, какой гениальный! Какой гениальный, твою мать? Урод! И мне заливал, что деньги уже получил, мол, они у него в кармане! Ну, я и дал ему по башке! Просто так дал, а он хлипкий, зараза! Глаза завел, голову запрокинул, и того!.. А денег-то у него не было! Не было у него бабок!
– Ты все врешь, сука, – произнес Хохлов на ровной ноте. – Ты ударил его не кулаком. Ты его ударил чем-то тяжелым в висок. И смеешь говорить, что не собирался убивать?! В суде все расскажешь!
– Вот тебе суд! Видал? Хрен тебе собачий, а не суд!
Максим кинулся к окну, ударил в хлипкие створки, стекло ахнуло и жалобно зазвенело.
– Держи его!! – заорал Пилюгин, но Максим уже перемахнул через подоконник и пропал.
– Твою мать!! Мать твою!!!
Голова к голове они высунулись в окно.
Черный человек лежал на белом тротуаре. Он силился подняться и никак не мог, он даже ползти не мог, хотя подтягивался на руках и подтаскивал странно вывернутые ноги.
– Третий этаж, – сказал Пилюгин, тяжело дыша. – Небось ногу сломал.
– Лучше бы он шею сломал, – пробормотал Хохлов. – Вызывай ментов, Димон. Все. Конец истории.
И они посмотрели друг на друга, а потом еще раз вниз и одинаково стали тащить из карманов мобильные телефоны, а после Хохлов осторожно поставил Кузин портфельчик на стул, и холод вваливался в распахнутое окно, и внизу стонали и матерились, и залаяла какая-то собака, и…
…и Родионовна решила, что он должен повесить этого самого тряпичного ангела почему-то обязательно перед работой.
Он не спорил. Кто же спорит с беременными?!.
Из ее затеи вышла целая эпопея, и в результате они поссорились. Хохлов кричал, что опаздывает на работу, Родионовна тоже повизгивала в том смысле, что и ей бы неплохо на службу, а Хохлов спрашивал, какого тогда рожна нужно вешать этого ангела непременно в девятом часу утра, а она отвечала, что больше ни минуты не может прожить без него, подвешенного к потолку.
Хохлов покорился. Кто же спорит с беременными?!
Ангела он повесил, и уехал на работу злой как собака, и весь день думал о том, что поссорился с Родионовной. Пусть это все ерунда, мелочи жизни, на которые не стоит обращать внимания, но он поссорился с ней первый раз за полгода, и от этого ему было неуютно.
В середине дня Хохлов бросил работу и поехал к ней, в ее переводческое бюро, и они наскоро помирились, стоя в дверях старинного особняка в центре старой Москвы, где она работала.
Люди входили и выходили, Хохлов теснился, пропуская их, и примирение было очень уж скомканным, но лучше так, чем поссориться!
В первый раз за полгода.
На площади было людно, и старуха с добрым лицом кормила голубей, Родионовна время от времени на нее посматривала. Глядя на старуху с древним, морщинистым лицом, и стоя в дверях своей конторы, и слушая Хохлова, Родионовна почему-то представляла себе, как станет старой, а потом умрет, и Хохлов умрет, и еще, не дай бог, раньше ее, а она с ним поссорилась!
Тут Арина залилась слезами, бросилась к нему на шею, и они помирились окончательно, и Хохлов пошел к машине, а она взялась за ручку облупленной входной двери.
У нее за спиной, где старуха кормила голубей, вдруг что-то всполохнулось и захлопали крылья.
Арина быстро оглянулась, и Хохлов, который в этот момент оглянулся тоже, издалека помахал ей рукой.
Голуби разлетелись, и старуха куда-то подевалась, площадь была пуста.
… а может, и не было никаких голубей?..
Ведь всем хорошо известно, что, если быстро-быстро оглянуться через правое плечо, вполне можно заметить стоящего за ним ангела.
Моя тетушка (франц.).
Ознакомительная версия.
