Покончив с делами, графиня преобразилась, теперь передо мной сидела радушная хозяйка дома, даже ее манеры претерпели некоторое изменение — нервозность уступила место сдержанному воодушевлению и предвкушению чего-то приятного. Не будь я лучше осведомлена, я бы подумала, что где-то там в Швейцарских Альпах, в уединенном шале, ее ждет граф или князь. Мечтательные, отрешенные взгляды уже начинали действовать мне на нервы. Я не знала, как бы мне прервать нашу затянувшуюся беседу и побыстрее завершить этот бесконечный вечер.
Неумышленно Франческа затронула тему, которая не могла не заинтересовать меня.
— Я пригласила на обед профессора Брауна. Я чувствую себя немного виноватой за то, что так неожиданно прервала его работу.
Мне следует сейчас быть осторожной и всячески избегать общения с Дэвидом. Виновен или нет, соучастник Франчески или злодей-одиночка, он не был посвящен в мои планы. Он был препятствием, которое следует избегать.
От Франчески не укрылась моя реакция, и она ее позабавила.
— Я надеюсь, вы не будете сильно скучать, Кэтлин.
— Вся беда в том, что он всегда говорит о тех вещах, которые мне кажутся совершенно неинтересными, — ответила я. — Но один последний вечер в его присутствии я, пожалуй, еще вытерплю.
По крайней мере, мне хотелось на это надеяться.
Дэвид был одет в свою обычную простую рубашку, а поверх на нем был относительно пристойный пиджак, вероятно, по причине холодной и промозглой погоды, а отнюдь не из желания угодить Франческе. В руках у него была объемистая коробка коричневого цвета.
— Я принес вам коптские вышивки, которыми вы заинтересовались, — объяснил Дэвид, бросив коробку к ногам сидящей Франчески.
Она принялась просматривать их с брезгливым выражением на холеном лице. Кусочки тканей вряд ли можно было назвать идеально чистыми, кроме того, по краям виднелось нечто, подозрительно напоминавшее паутину. Видимо, Дэвид не понимал, что допустил промах, он выжидательно смотрел на Франческу. Мне почему-то вдруг вспомнилось сравнение с собакой, которая приносит своему хозяину омерзительно пахнущую дохлую крысу, демонстрируя таким образом свою преданность.
— Если хотите, я разложу их так, чтобы вы могли их лучше рассмотреть, — продолжал Дэвид, сдвигая с одного края обеденного стола приборы и бокалы. — Я могу положить их прямо сюда. Правда, должен предупредить вас: некоторые образцы еще не совсем просохли.
Мало того, что лоскутки были влажными, они еще и пахли отвратительно: плесенью, затхлостью и химикатами. Тем не менее, они вызвали неподдельный интерес Франчески: она осторожно прикоснулась к некоторым образцам, объяснила особенности этого типа вышивки и задала Дэвиду несколько вопросов об их датировке и истории.
Наконец графиня сказала:
— Все это очень интересно, профессор. Я признательна вам за то, что вы спасли эту замечательную коллекцию. Может быть, вы посоветуете, как лучше хранить эти вышивки?
— Видите ли, проблема состоит в том, что они не высушены до конца, — начал объяснять ей Дэвид. — Сейчас необходим особый температурный режим, контроль за влажностью воздуха и герметичный стеклянный ящик. Если оставить их на открытом воздухе, они еще долго не просохнут и в этом случае, скорее всего, начнут разрушаться. Я рассчитывал, что у меня еще будет в запасе три-четыре дня...
— К сожалению, я не могу предоставить вам этих трех-четырех дней, — резко перебила его Франческа. — А почему нельзя использовать обычные лампы накаливания?
— Это слишком рискованно. У меня нет подходящего оборудования...
— Вам придется постараться. Дом будет закрыт в начале следующей недели, если не раньше. Я была бы вам очень признательна, если бы вы завершили свою работу к субботе или воскресенью...
— Как вам будет угодно, мадам.
Тот обед отнюдь нельзя было назвать приятным. Дэвид выглядел угрюмым, Франческа — рассеянной. Свое состояние я даже не могу описать. Судя по той беседе, которая только что состоялась между Франческой и Дэвидом, все обстояло именно так, как я предполагала: графиня старалась всеми силами ликвидировать то неудобство, которое создавало присутствие Дэвида на вилле, даже если он и был ее пособником. Если и оставались скрытые от меня детали, то я уже вряд ли смогу разобраться в них. Пусть все будет так, как будет. Я уже устала от догадок.
Наконец этот тягостный для всех обед подошел к концу. Дэвид откланялся и удалился с коробкой в руках, очевидно, намереваясь остаток вечера посвятить своим находкам. Мне пришлось просидеть с Франческой еще около часа над рукоделием. Пальцы совершенно не слушались меня, но голова была обеспокоена совершенно иными проблемами.
Когда часы пробили десять, я решительно поднялась. Это была обычная церемония: она вставала рано, поэтому, как правило, уходила в свою комнату в половине одиннадцатого. Когда я повернулась, чтобы пожелать графине спокойной ночи, мною овладело какое-то странное чувство. Все в этой комнате — обстановка, камин, женщина, сидящая в своем любимом кресле и склонившаяся над вышивкой, проворная иголка в ловких белоснежных пальчиках — все как бы отстранилось от меня и казалось плоским, двухмерным, как на картине. Время для меня словно остановилось, а для них — умерло. Я ждала, что Франческа пожелает мне спокойной ночи, но до меня не донеслось ни звука. Нарисованные люди не могут разговаривать...
Странно, но я совершенно перестала нервничать, чувство страха почему-то покинуло меня. Главное, что за этот долгий и мучительный день я исчерпала весь свой запас эмоций. Не осталось ничего, кроме холодного спокойствия и уверенности в себе. Оказавшись у себя в комнате, я быстро сняла жакет и юбку и облачилась в удобную одежду. Затем принялась набивать карманы плаща предметами, без которых мы с Питом не могли бы обойтись: паспорт, деньги, ключи и бумажник. Когда я покончила с этим, мои карманы раздулись. Пришлось все вынимать и перекладывать, чтобы ничего не выпало во время нашего бегства.
Я подошла к двери: и приоткрыла ее, оставив небольшую щель. Затем уселась в кресло и схватила первую попавшуюся книгу. Когда до меня дошло, что это был сборник Браунинга, я хотела отбросить его подальше, но в конце концов решила, что это не имело никакого значения. Я ведь не собиралась погружаться в чтение, мне надо было просто провести несколько часов в ожидании, когда все в доме угомонятся. Устроившись поудобнее, я стала перелистывать страницы, то здесь, то там выхватывая отдельные строки. «Вдруг, все улыбки враз застыли...» Герцог вспоминал герцогиню, которая была очень неразборчива в своих привязанностях. «Чайлд Роланд прибывает в мрачный Тауэр». Полная коллекция кошмарных видений, когда солнце полыхает пожаром на небе, горы покрыты мрачной дымкой. «Пусть все здесь стареет со мной! Так будет лучше всем...» Господи, Роберт, пусть будет лучше всем! Как мне хочется надеяться на это!
Я даже перестала притворяться, что читаю. Часы медленно отсчитывали время. Минутная стрелка надолго замерла на одном месте, потом резко подпрыгнула и опять замерла. Где-то без четверти одиннадцать я услышала, как по лестнице прошла к себе Франческа. Ее каблуки простучали мимо моей комнаты, ни на секунду не задержавшись, затем до меня донесся звук открывающейся двери. Еще через полчаса дверь распахнулась снова. Послышались невнятные голоса, Эмилия желала своей хозяйке спокойной ночи. После этого звук ее тяжелых шагов послышался в коридоре, и вскоре они смолкли. Скорее всего, Эмилия направилась к задней лестнице, предназначенной для слуг.
Я осторожно захлопнула книгу, медленно поднялась и выключила свет. Меня окутала жуткая темнота. Ночное небо было по-прежнему затянуто хмурыми тучами. Тем не менее свет мне сейчас был нужен меньше всего. Я еще раз внимательно проверила свою одежду, взяла в руки обувь и сверток с вещами Пита, потом потянулась за плащом. Я стояла у двери и настороженно прислушивалась. Лучше не торопиться, надо сначала убедиться в том, что путь свободен. Я ждала.
Когда часы пробили половину первого, я открыла дверь. В конце коридора горела одна-единственная лампочка возле комнаты Франчески, еще один светильник был зажжен у самой лестницы. Я решительно двинулась вперед, настороженно прислушиваясь к каждому своему шагу, мне казалось, что пол подо мною скрипит просто оглушительно.
Ночник в комнате Пита ослепил меня после темноты холла, через который я пробиралась.
Котенок, свернувшийся калачиком в ногах Пита, поднял голову. Увидев меня, он радостно заурчал, как бы приветствуя мое появление. Свет отражался в его зеленых глазах, и они светились в темноте.
Сейчас мне предстояло столкнуться с самой первой трудностью, заранее предусмотреть которую было невозможно. Как объяснить десятилетнему ребенку, что кто-то пытается убить его? Как убедить мальчика уйти из дома с человеком, которого он узнал лишь несколько дней тому назад?
