Ознакомительная версия.
Вера освоилась в доме и постепенно взяла на себя обязанности хозяйки.
Рядом с Куном она впервые перестала ощущать себя сиротой.
Иногда девушке даже хотелось, чтобы Юри был ее настоящим отцом.
Расстрелянного родителя Вера любила, но настоящей близости и дружбы между ними не возникло. Федор Савельевич жил в своем мире с шумными пирушками, красивыми женщинами и борзыми собаками. Дочь он воспринимал как маленькое существо, которое должно расти и получать все, что ребенку положено. Иногда отец брал Веру на колени и пристально ее разглядывал. Глаза у него становились грустными, и девочка понимала, что отец в своих мыслях от нее далеко. Федор Саве-льевич, глядя на дочку, вспоминал свою молодую жену, погибшую при родах Веры. Черты ребенка имели удивительное сходство с чертами матери, и это сходство его тревожило.
Юри Кун был совсем другим человеком, и Вера всей душой чувствовала, что ее присутствие доставляет ему радость. Если бы не тоска по Тимуру, она жила бы на хуторе Куна совершенно счастливо. Петербургская барышня здесь многому научилась. Кун держал пасеку, и девушка с удовольствием ухаживала за пчелами.
Раньше она не могла отличить осу от пчелы, и вдруг узнала массу интересного об этих удивительных существах, создающих душистый и целебный мед. Теперь, глядя на цветущие яблони, она не только любовалось их великолепием, но и радовалась за маленьких пчел, у которых была работа. Одетая, как и Юри, в специальный костюм, она научилась доставать из улья соты, наполненные медом, класть пчелам подкормку и начинала понимать, когда рой желал делиться. Раньше всякий мед имел для Веры один вкус. Теперь она различала множество его оттенков и этим очень умиляла Юри.
Но иногда Вера становилась печальной и тогда надолго уходила из дома. Юри знал, что она в очередной раз отправилась на пожарище соседа Матти и бродит там, надеясь, что ее возлюбленный вернулся и ждет ее возле спаленного хутора.
Юри брал ружье и тихонько шел за ней. Он боялся, что с того берега снова нагрянут лихие люди, и незаметно охранял девушку.
Сегодня Вера снова ушла к Матти. Кун, вооружившись охотничьим ружьем и биноклем, отправился следом. Вокруг сгоревшего дома остался прекрасный сад Матти. Сейчас в нем вовсю цвели сливы и распускались яблони, радостное буйство обычно строгой и сдержанной природы северной Балтики не могло не радовать глаз.
Но Вера оставалась печальной. Так долго жить без любимого для юного сердца трудно. Юри видел, как она брела, опустив голову, и всей душой сочувствовал девушке.
Внезапно за пожарищем раздалось конское ржанье. Юри вздрогнул, взвел курок ружья и поспешил на этот звук. Всадник гнал гнедого коня со стороны моря.
Теперь уже отчетливо доносился и стук копыт. Вера тоже услышала ржанье, а за ним конский топот и стала из-под ладони глядеть на приближающегося конника. Юри вскинул бинокль и поймал всадника в оккуляры. В бинокль можно было разглядеть и его лицо. Юри видел молодого темноволосого мужчину. Ни оружия, ничего другого, говорящего о злом умысле верхового, при нем не имелось. Юри опустил ружье, спрятался за вековым вязом и стал ждать, что будет. Он не хотел без нужды открывать Вере своего присутствия, чтобы не стеснять ее излишней опекой.
Девушка вглядывалась в приближающегося путника все напряженнее. Затем, она сделала шаг вперед, замерла, глядя в сторону наездника, а еще через мгновение с криком «Тимур!» бросилась ему навстречу.
Путник тоже увидел ее, взмахнул стеком, и конь понесся вперед отчаянным галопом. Возле Веры всадник резко затормозил, подняв жеребца на дыбы, схватил девушку, усадил ее себе на колени и обнял. Поводья жеребца больше не стесняли, и гнедой, опустив голову, принялся щипать траву. Так продолжалось несколько минут. Молодые люди ласкали друг друга, о чем-то тихо говорили, затем наездник опустил Веру на землю, спешился сам, и они, обнявшись, пошли по саду.
Под старой яблоней молодой человек потянул Веру на траву и опустился рядом. Охранять постоялицу больше нужды не было, и Юри поспешил домой. Он понял, что Вера дождалась любимого, и не хотел мешать молодым. До вечера Юри девушку не видел. На закате молодой человек и Вера появились. Они шли, обнявшись, и друг Веры вел коня под уздцы.
— Юри, это и есть мой муж, Тимур! — закричала Вера, завидев Куна, и бросилась ему на шею. — Я так счастлива, но он опять должен уехать. Тимур вырвался ко мне лишь на один денек.
Они вместе поужинали. Кун выставил на стол все свои праздничные припасы.
Мед, копчености и рыба были великолепны. Мужчины выпили по кружке пива, и Тимур, поблагодарив Куна за Веру, достал кошелек, желая расплатиться с Юри.
— Я за дочку денег не беру.
Тимур понял, что обидел пожилого человека, и убрал кошелек. Подумав немного, он вынул из нагрудного карманчика серебряные часы с толстой крученой цепочкой и с поклоном протянул хозяину хутора.
— Спасибо вам. Это брегет отца. Пусть он останется вам на память и показывает хорошее время. Я надеюсь, что скоро закончу дела и заберу Веру, — сказал Тимур.
— За часы спасибо, а вот это будет самый черный день в моей жизни, — признался эстонец.
— Тогда мы вместе у тебя поселимся, только уж не ропщи, — улыбнулся Тимур, и они с Юри обнялись.
— Я буду рад, сынок. Мне некому оставить мое хозяйство. Если вы будете жить здесь, мне будет легче умиреть, — ответил Юри и смахнул слезу. Плакал сдержанный хозяин хутора второй раз в жизни. JB первый это случилось, когда тиф унес его семью.
На рассвете Тимур ускакал. А через два месяца Вера открылась Юри, что ждет ребенка.
— Неужели я и внука дождусь?! — обрадовался Кун. Затем истопил баню и выпил на радостях семь кружек пива.
* * *
В райотдел Синицын приехал под ручку с Леной. Шмелева настояла проводить жениха, и Слава с удовольствием согласился. Они прощались возле дверей, когда из окна высунулся Лебедев и заорал на всю улицу: «Горько!» Через минуту молодых окружили сослуживцы и затащили обоих в здание. Славе жали руку, беспрестанно поздравляли, и трудно было понять, радуются коллеги его внеочередной звездочке или счастью молодых. В кабинете Грушина Славу, к его большому удивлению, действительно ждал накрытый стол.
— Попробуй теперь не выпить, — встретил подчиненного подполковник. — Лебедев, волоки сюда заветный стакан!
Капитан на минуту вышел и вернулся с подносом, на котором стоял полный стакан водки, на дне которого поблескивала капитанская звездочка. Слава растерянно поглядел на Шмелеву словно в поисках защиты. Выпить стакан водки для него было равносильно тому, что проглотить ядовитую змею.
— Пей, раз положено, улыбнулась невеста. — Ты же сам выбрал профессию, а коль выбрал, исполняй ритуалы, капитан.
— Делать нечего, придется пить, — печально посочувствовал Лебедев, хотя глаза у него смеялись.
Синицын дрожащими руками принял стакан, зажмурился и вылил в себя всю водку, да так, что и звездочка оказалось у него во рту. С трудом выудив изо рта этот капитанский символ, он оглядел всех бессмысленным взглядом и сел.
— Ну, жив, что ли? — поинтересовался Конюхов, трогая Славу за запястье. — Пульс нормальный, значит, жив.
— Вроде жив, недоверчиво подтвердил виновник торжества, чем вызвал гомерический хохот собравшихся коллег.
— Гадость это. И зачем вы ее пьете? — пожаловался он, понемногу приходя в себя.
— Сейчас, капитан, поймешь, — заверил его Грушин и потребовал наполнить стаканы всем.
Лене тоже налили полный стакан водки, но опустошать его не требовали.
— Глотни, сколько сможешь. Здесь найдется кому допить, — успокоил девушку Лебедев. — За своего будущего мужа пьешь.
Через полчаса все, что можно было выпить, выпили и чем можно было закусить — закусили. После чего все разошлись по рабочим местам, словно этот день вовсе не отличался от других будней райотдела.
Слава проводил Лену до метро и нетрезвой походкой вернулся назад. Садясь в патрульную машину, ребята из райотдела подозрительно покосились на повеселевшего прохожего, но признав в нем сослуживца, прыснули.
— Ну и как ты, капитан, себя чувствуешь? — полюбопытствовал Конюхов, завидев Синицына.
— Мутно, но, кажется, весело, — ответил тот и добавил:
—Только веселье дурацкое, дубиной вот как я себя чувствую.
— Работать сможешь или домой? Тебе сегодня положено, — предложил капитан.
— Нет, работать, — упрямо заявил Слава.
— Ну, работать так работать. Можешь поехать в тюремную больницу и допросить директора гимназии. Абакин перевязан, рана у него на руке, язык не затронут, говорить может. Или допроси Соболева, почему он поднял пистолет на «Отца», — перечислял Лебедев.
— Нет, господа товарищи, я поеду в «Издательский дом» искать Гурьевича.
Вот что я буду делать, — заплетающимся языком возразил Синицын.
— Тогда, капитан, бери машину, а то, грешным делом, завалишься где… А Трунин тебя не оставит. Хоть на ногах, хоть на четвереньках, но на место вернет.
Ознакомительная версия.
