мне здесь отказывают даже в приличном приеме. Это же возмутительно!
Арлин с бокалом в руках медленно прошла мимо нас к большому креслу возле окна.
— Вы знаете, где у нас бар, — с видимым усилием проговорила она, проходя мимо Альтмана. — И, как я уже вам сказала, сами приготовьте себе коктейль, какой вам только хочется! — Она опустилась в кресло, продолжая говорить: — Вы очень сильно испугали меня вчера вечером, мистер Альтман. И я готова была выполнять все ваши капризы, боясь, как бы вы не применили силу. Но сегодня я вас не боюсь и не собираюсь расшаркиваться перед вами. Я не стану сбивать вам мартини!
— Опять вы ведете себя по-дурацки! Холман — свидетель.
Тео Альтман развернулся ко мне всем корпусом и спросил:
— Вы знаете, что здесь произошло вчера?
— Как же, наслышан.
— Кто бы мне объяснил, что значило это ее непонимание вчера вечером? Представляете, сначала звонит и приглашает, а затем делает вид, что ничего не знает об этом приглашении. Впрочем, лучше бы мне сначала приготовить себе коктейль…
Он медленно двинулся к бару, смешал напитки, затем вернулся ко мне, тщательно встряхивая свой бокал.
— Разумеется, я был, по-видимому, несколько резок с ней, — Теодор качнул головой в сторону громадного кресла. — Но такая не понятная мне реакция секретарши не могла меня не раздражать. А тут еще эта твердокаменная сиделка. Она не дала мне даже взглянуть на Флер. Затем появились вы, что, согласитесь, выглядело не менее подозрительным. Все это, я думаю, извиняет мою невольную грубость. Вы меня понимаете, Холман?
— Еще бы! — кивнул я головой. — Я, наверное, тоже не сумел бы сдержаться, если бы кто-то меня так разыграл.
— Не могу согласиться с вами, что это был всего только розыгрыш, — вздохнул Альтман, и мне послышался в его вздохе астматический хрип. — Факты ведь оказались подлинными. А что до неизвестного благожелателя, то какая разница, кто звонил!
— Вы слишком самоуверенны, Тео. А зря! Давайте выстроим вместе с вами логическую цепочку. Пока Флер лечилась в частном пансионате, вы ни разу не приехали поинтересоваться ее состоянием. Вы не навещали ее, не беседовали с врачами. С чего бы вам было верить, что ваша бывшая жена после всего этого позвала вас к себе в трудную для себя минуту.
— Оставьте свой пыл, Холман! Ваши слова ни в чем меня не убедили, — рявкнул кинорежиссер. Потом, глотнув из своего стакана, спросил уже спокойнее: — А вы, кстати, передали мое мнение этому идиоту Блюму?
— Ваше мнение о чем? — не понял я.
— О том, что его попытка снимать фильм с участием Флер — чистое безумие.
— Ах, вы это имеете в виду! — расхохотался я. — Разумеется, передал.
— И что?
— Ваши слова ничего не значат. У Джорджа Блюма все подготовлено к съемке. И ничто уже не сумеет ее отменить. Даже предсказанный вами ход небесных часов. Вы — плохой предсказатель.
— Рад, что вы так исполнительны, Холман, и мое мнение быстро достигло ушей адресата. А то, что он не прислушался, — его проблемы. Зато я теперь знаю, что вы работаете на Блюма!
— Разве это секрет? — с удивлением спросил я. — Если бы вы вчера прямо спросили меня, я бы сразу признался.
Лицо Альтмана покрылось красными пятнами. Он еще раз отхлебнул мартини и изобразил такое удовольствие, как будто бы лишь ради этого глотка приехал сюда, в Малибу. Я проследил за ним и понял, что нельзя допускать передышки.
— Готов посочувствовать вам, — вежливо проговорил я. — Вас, как я понял, заботит в этой истории только одно: права на создание кинобиографии Флер Фалез. И вы больше всего на свете боитесь умереть раньше ее. Не так ли?
— Заткнитесь! — взвизгнул он, но тут же усилием воли подавил свою вспышку, лишь пятна на его лице становились все более зловещими. — Наконец-то я раскусил вас, Холман. Блюм нанял такого специалиста, как вы, чтобы все здесь разнюхать и лишить меня этих прав на биографический фильм о Флер. Не так ли? Ха-ха! Вам это не по зубам, Холман. Не дождетесь! Скажите вашему работодателю, что у него нет никаких шансов переиграть меня. Никаких, понимаете?
Он задыхался. Полуприкрытые глаза горели лихорадочным блеском. Истязатель истязал сам себя:
— Когда я, Тео Альтман, начну снимать этот фильм о своей бывшей жене, — а я сниму его, вот увидите! — он будет образцом мастерства, примером для подражания, классикой для всех поколений кинорежиссеров. Это будет пир чистого артистизма! Что понимает в высоком искусстве ваш Блюм, этот мешок с деньгами, этот рабский угодник коммерческого кино?!
Тео вдруг замолчал и хитренько взглянул на меня:
— Я разгадал подлую игру Джорджа Блюма. Вы хотите взвинтить меня до предела. Это началось дурацким звонком опытной притворщицы Арлин. Потом, когда я приехал, она стала все отрицать. Лжесиделка накинулась на меня, как тигрица. Появился сборщик мусора Холман… Это заговор! Это интрига! Вы хотели довести меня до истерики, а затем предъявить мне Флер без всяких признаков ее болезни. История о насмешке над Тео Альтманом пошла бы гулять по киноиндустрии. Это бы выглядело, как возмездие Истязателю, не так ли? Такою была идея Блюма? Признавайтесь! Но ваш жалкий замысел потерпел крах, столкнувшись с моим интеллектом. Я вас разоблачил…
Выпученные глаза с ненавистью уставились на меня:
— Ну что же вы молчите, Холман!
— А что говорить? — равнодушно пожал я плечами. — К тому же вы забрызгали слюною свой галстук. Это так неэстетично…
Он повернулся на каблуках, швырнул недопитый стакан с мартини прямо в решетку камина и почти выбежал из комнаты.
Арлин вскочила, вскрикнув, когда стакан разлетелся вдребезги, и со вздохом облегчения рухнула в свое кресло.
— Надеюсь, он остынет от бешенства, добравшись до гаража, и вспомнит, что там есть запасная кнопка управления воротами, — чуть слышно проговорила она.
— Могу себе представить, как напугал вас Тео, ворвавшись сюда вчера вечером, — проговорил я.
— Что вы! Я бы выпрыгнула в окно, рискуя разбиться о скалы, если бы он вчера так себя вел…
Она замолчала, прислушиваясь к далекому скрипу ворот. Тео, по-видимому, вспомнил о переключателе в гараже.
— Все случилось, как я и предсказывал: Альтман ушел, и мы с вами имеем возможность провести остаток вечера по своему усмотрению, — я улыбнулся ей как настоящий заговорщик. — Не выпить ли нам по этому поводу, а?
Она холодно взглянула на меня. Казалось, то, что я только что сказал, промелькнуло мимо ее внимания, не задерживаясь.
— Вы — страшный тип, Рик! Вы без конца давили на его самолюбие, топтали его тщеславие. Казалось, еще секунда — он не выдержит, и нам придется вызывать бригаду санитаров со смирительной
