прав ты, Яков, и не ведаешь того. Вот твоё главное заблуждение, — посочувствовал Тешиев подчинённому.
— Не пойму я вас…
— Рты надо уметь раскрывать подозреваемым, — наставительно отчеканил заместитель прокурора. — В этом и есть основная задача предварительного следствия, которое закон обязывает устанавливать её светлость — объективную истину или…
Тешиев лукаво улыбнулся собеседнику. Тот мрачно молчал.
— … или правдивую картину преступления.
— И что же? Зазря, что ли, следователи и оперативники ночей не спали, лбы долбили, собирали по песчинкам доказательства?
— В суде послушаем, что они насобирали. Вот там всё подлинное, истинное и попрёт. А здесь что?..
— Что? — автоматически повторил советник.
— Предварительное следствие. До суда и для суда, — как в детском саду маленьким разъяснил заместитель.
— Полтора года длилась канитель, — со значением и обидой закатил глаза Готляр, — больше сотни свидетелей допрошены. Тяжкий труд!
— А что за свидетели? Ты вникал по-серьёзному? — Тешиев зло насторожился. — Рассказывают они то, что не видели. Всё слухи. Построено обвинение на догадках. Ни один рыбак полностью не признался.
— Рудольф всех запугал. Письма его перехватили с указаниями, чтобы молчали подельники.
— Это что же за соловей-разбойник? Всех молчать заставил!
— Явки с повинной от него не добились.
— Вот как! Зачем же встречался Астахин с генералом? Какие тайны раскрыл?
— Рассказывают, что встречался… — замялся Готляр.
— А где же протокол?
— Нет протокола.
— Я что-то не пойму… Извини, Яков Лазаревич, Игорушкиным вам поручен надзор за следствием в милиции, а выходит, что Максинов этим заправлял?
— Официально в деле этого нет, — поспешно затараторил нахохлившийся советник. — Бумаг о встрече Астахин генералу не писал. Протокол их беседы не вёлся. Но встреча была. После внушения генерала арестованный начал принимать пищу. Больше никаких просьб и жалоб он не высказывал.
— Вот, значит, как всё обстоит… — задумчиво постучал пальцами по столу заместитель прокурора. — Я об этом слышал ещё в пору первых дней следствия, обращал ваше внимание, что Максинов грубо нарушает закон, однако ничего не изменилось.
— Я Петровичу докладывал.
— А он? Не встречался с генералом?
— Встречался. Максинов будто бы заверил Петровича, что впредь его действия будут оформляться процессуально. Встречи с обвиняемым прекратил. Лично мне известно, что обком он регулярно информировал о ходе следствия.
Тешиев не сводил внимательных глаз с советника.
— В рамках дозволенного, — поспешил добавить советник.
— Из каких источников у вас это? — строго спросил Тешиев.
— Оперативные сведения, — отвёл тот глаза и вдруг выпалил: — Расстрела все требуют!
— Расстрела?.. Это кому же? Астахину или всем сорока арестантам? Прямо тридцать седьмой год… Кто же требует? — с ядовитой иронией поинтересовался заместитель. — Трудовой коллектив рыбзавода во главе с директором, которого самого надо судить?.. Или главбух завода, которая покрывала преступника?..
— Да при чём здесь тридцатые годы? Осточертел всем этот паразит!
— Ну, это не им решать! — сжал губы заместитель. — Это суд будет решать, какую меру наказания заслуживает подсудимый.
— Недолюбливаете вы милицию, Николай Трофимович, — как-то по-свойски, миролюбиво советник прикоснулся к рукаву мундира заместителя и хихикнул.
— С чего это ты, Яков? — взъерошился Тешиев, он таких шуток не принимал.
— Всё время их критикуете… и на совещаниях, и в беседах… методы их работы. В пустяках тяжкие грехи зрите.
— А ты внимательный! — уловив, откуда ветром подуло, горько усмехнулся заместитель. — Прямо как генерал Максинов заговорил! Тот с давних пор подозревает меня в излишней демократичности к преступному миру. Вроде я завышенные требования предъявляю к его сыщикам и следователям, отправляя назад дела на доследование. Лишь только поручили мне контролировать надзор за тюрьмами, заподозрил в милосердии арестантам, когда их из-под стражи освобождаю. Но почему-то всегда забывает, что они незаконно без продления срока сидят там месяцами.
— Ну, не совсем так… — попробовал сгладить ситуацию Готляр.
— Тебе лучше всех известно, — Тешиев жёстко упёрся в бегающие глазки советника юстиции, — если я сажусь в процесс по тяжкому убийству и вина доказана, редко ухожу без смертного приговора. И не потому, что у подсудимого глаза не голубые!
— Николай Трофимович, вы меня неправильно поняли!
— Но дело делу рознь, — не останавливался возмущённый Тешиев. — Тот — махровый убийца, а здесь зарвавшийся жулик! О какой вышке может идти речь?
— А Соколов? — вылетело само собой у советника. — Не смиловались над торгашом в столице! Смертную казнь отмерили.
— Я с делом его не знаком, — опустил глаза Тешиев. — О Соколове знаю не больше тебя. Как все, в «Известиях» прочитал. Но знаешь, Яков, будь я на месте обвинителя, что бы мне ни говорили, я бы ему вышку не попросил.
— Вы всё штампами мыслите, Николай Трофимович, — понизил голос Готляр, — душу-то прячете…
— А при чём здесь душа? — Тешиева пробило до смеха. — Закон есть закон.
— Значит, не будете просить вышку этой сволочи?
— Не запрягай, Яша, — серьёзным стало лицо Тешиева. — Скажи-ка мне, не запускали у нас в области руки в карман государства за миллионами?.. Вспомни хорошенько толстопузых директоров, заведующих и других чиновников. Но они в колониях сейчас, так сказать, трудом искупают вину. А этот? Чем этот рыбак вдруг всех заинтересовал? Кому не угодил? Почему ему только смерти желают?
— Ну, это я так, — смутился советник юстиции, — у меня лично никакого интереса к нему нет. Жаль, что милиция столько сил и времени на него угробила, а получился пшик.
— Это их долг, — устав убеждать, вздохнул заместитель и, взбадривая себя, хлопнул в ладоши от осенившей его мысли. — А давай-ка чайку? Процесс-то в десять начнётся. Успеем по стаканчику, и я побегу. Мне Лена прекрасный калмыцкий делает. Будешь?
— Не откажусь, — пересел поближе к столу советник. — Только это не калмыцкий чай, Николай Трофимович, он зелёным называется.
— Э-э-э… Зелёный не тот. Этот, словно спрессованный, твёрдый, как доска! Редкость, одним словом. Без блата не достать. Кстати, давление снижает, а перед судебным процессом это особенно полезно.
Тешиев потянулся к внутреннему аппарату, но руку остановил затрезвонивший на столе городской телефон.
— Николай Трофимович, — прозвучал незнакомый тихий голос, — вам сегодня в процесс садиться нельзя.
— Как это нельзя? — опешил заместитель и по привычке пошутил: — Кто запретил?
— Мой вам совет, скажитесь больным.
— Простите, но я, как назло совершенно здоров.
— Заболейте.
— Что случилось, в конце концов? Что за игры!
— Вам заявят отвод.
— Что? Отвод?.. Мне?.. С какой стати?.. Кстати, кто это звонит?
— Я вас предупредил…
И телефон запиликал короткими давящими сердце тревожными сигналами.
— Вот те раз! — откинулся на спинку жёсткого кресла Тешиев.
Многое бывало в его беспокойной жизни, но в такие ситуации попадать не приходилось.
— Лена! — всё-таки набрал он по аппаратной связи секретаршу в приёмной прокурора области, — Николай Петрович никуда не отлучился?
— На месте. Но к нему очередь наших сотрудников.
— Не впускай
