"...А надо ли? - усомнился Саныч, наблюдая за тем, как Рыжий, открыв заднюю дверь "черкана", роется в багажнике в поисках тряпки. При этом он дважды переставил с места на место новенькую алюминиевую канистру с бензином, и оба раза Аверкин вздрагивал - разумеется, незаметно для постороннего глаза, внутри собственной кожи, но вздрагивал. - Надо ли брать так круто? Все-таки ребята свои, почти родные... Да нет, - решил он, - надо. Сантименты хороши в мирное время, а у нас теперь война. Черт, как же это вышло, что я помимо собственной воли оказался втянутым в войну на полное взаимное уничтожение? Чтоб он сдох, этот Ремизов!"
Рыжий поставил на место канистру, кое-как затер свое художество куском промасленной ветоши, бросил тряпку в багажник и с лязгом захлопнул дверь. Теперь вместо рисунка и надписи на корме джипа свежо зеленела неровная полоса блестящей краски, резко контрастировавшая с окружавшей ее грязью.
- Можем ехать, Саныч, - сообщил Серый.
Аверкин растер окурок ботинком, задрал ногу, осмотрел подошву - не прилип ли бычок, вздохнул и хлопнул Серого по плечу.
- Аккуратнее там, - сказал он. - Стволов при вас точно нет?
- Да нет, нет, - ответил Серый. - Что это ты сегодня прямо не в себе? Суетишься чего-то, квохчешь, как наседка...
- А что, заметно?
- А ты думал!
- Беспокойно мне как-то, - искренне признался Аверкин. - Как-то мне не по себе...
- Оно и видно, - сказал Серый. - Стареешь, командир? Шутка, шутка! Ты не беспокойся, мы, как прибудем на место, сразу тебе позвоним.
"Туда еще телефон не провели, откуда ты звонить собрался", - подумал Аверкин, но вслух, разумеется, сказал совсем другое.
- Звонить не надо, - сказал он. - Этот Инкассатор - темная лошадка. Я до сих пор не знаю, на кого он работает и какими техническими возможностями располагает. Поэтому звонить можете только в самом крайнем случае, но и тогда представляться не надо - береженого Бог бережет.
- Бога нет! - весело заявил неугомонный Рыжий, стоя одной ногой на подножке джипа. Закатное солнце превращало его медные кудри в огненный нимб, а лица против света не было видно - только по голосу чувствовалось, что Рыжий улыбается. Все ему было трын-трава, и в плохом настроении он мог оставаться не более пятнадцати минут подряд.
- Знаешь, я в последнее время начал в этом сомневаться, - сообщил ему Аверкин. Он снова вынул из кармана сине-белую пачку "Голуа", повертел ее в пальцах, но передумал курить и убрал сигареты обратно в карман. - Откуда нам знать, что там, за чертой? Оттуда ведь еще никто не возвращался.
- Саныч, если что, я тебе обязательно дам знать, - смеясь, пообещал Рыжий. - Отпрошусь у тамошнего начальства, смотаюсь к тебе на часок и все подробно доложу, как там и что.
- Трепло ты рыжее, - сказал Аверкин. - Ну, давайте, давайте. Долгие проводы - лишние слезы.
У него возникло желание пожать им на прощание руки и, может быть, даже обнять, но он поймал на себе испытующий взгляд Серого и не стал этого делать. Серый был чересчур умен для роли, отведенной ему в этом спектакле, он и без того уже насторожился, так что не стоило, пожалуй, нарушать при нем раз и навсегда установившийся порядок.
Солнце уже коснулось нижним краем черных макушек леса, и тень деревьев, накрыв поле, дотянулась наконец до дороги. Огненные блики на капоте "Хаммера" погасли, и "Чероки" Серого снова сделался не огненно-бронзовым, а просто грязным и потрепанным - таким, каким он был на самом деле. Кивнув Аверкину на прощание, Серый сел за руль, завел двигатель и включил габаритные огни. Саныч увидел, как внутри салона мягко и уютно засветилась приборная панель; потом Серый с лязгом захлопнул дверь, "черкан" коротко прошуршал покрышками по гравию обочины, выбрался на асфальт, рыкнул, и вскоре красные точки его задних фонарей затерялись вдалеке.
Аверкин подошел к своей машине и сел за руль. Двигатель все еще продолжал работать, потихонечку превращая дорогой бензин в вонючий дымок; в салоне "Хаммера" приятно пахло натуральной кожей, табаком и одеколоном.
Саныч посмотрел на светящийся дисплей вмонтированных в приборную панель часов, сверил их с наручным хронометром и перевел автомобильные часы на минуту вперед - в них был какой-то дефект, и они все время норовили отстать, а бывший майор спецназа во всем любил точность.
Точность, да... До назначенного времени оставалось чуть меньше часа, но это была такая встреча, на которую не следовало торопиться. На эту встречу можно и должно было немного опоздать, зато ни в коем случае нельзя было являться раньше времени - мало ли что...
Он захлопнул дверцу, вынул из кармана сигареты, одну сунул в зубы, а пачку с криво надорванным клапаном небрежно бросил на панель. Огонек зажигалки отразился в ветровом стекле вместе с его подсвеченным трепещущими оранжевыми бликами лицом, и Аверкин понял, что на улице совсем стемнело. Тогда он включил фары, дал газ, резко развернул машину посреди шоссе и погнал ее в город.
Проще и незаметнее, конечно, было бы оставить "Хаммер" на улице, но это был такой автомобиль, мимо которого не смог бы спокойно пройти ни один угонщик.
Отношение с братвой у Саныча до сих пор были довольно натянутые, так что о безопасности своего внедорожника ему приходилось заботиться самому. Поэтому он потерял почти полчаса, добираясь до "Кирасы". Впрочем, торопиться ему было некуда, зато здесь, за высоким бетонным забором и под вооруженной охраной, "Хаммер" был в полной безопасности.
Пару минут он потратил на болтовню с дежурным.
Парень был совсем молодой, пришедший в "Кирасу" буквально пару месяцев назад и до сих пор, кажется, находившийся на седьмом небе от счастья. Ну как же! Работа, в общем-то, не пыльная, и при этом живая, престижная и хорошо оплачиваемая; коллеги - не шпана с рынка, не шелупонь подзаборная, а свои ребята, спецназ, в крайнем случае - ВДВ или морская пехота, знают, почем фунт лиха, и в обиду не дадут. Да и начальник, он же отец-командир, - мужик правильный, никого не боится, ни перед кем спины не гнет...
Глядя на этого сопляка, Саныч немного загрустил.
Вспомнилось ему, как начинал с горсткой верных ребят, как бился с братвой и толстомордыми лихоимцами в погонах и без, отвоевывая себе место под солнцем. Тогда казалось, что вот еще немного, и можно будет зажить так, как всегда хотелось: независимо, крепко и, по большому счету, честно по-военному, словом, как в родном спецназе. Чтобы все было понятно и просто: вот работа - вот отдых, вот заработок - вот расходы, вот друзья - вот враги... Наивно? Может быть. Но ведь и вера в царствие небесное, если разобраться, наивна.
Добро вообще наивно по определению, так уж устроен этот мир. Не быть наивным означает вертеться, крутиться, ловчить, обманывать, зубами прогрызать себе дорогу и ходить по черепам - словом, жить так, как бывший майор Аверкин жил сейчас. По дьявольскому закону он жил, а не по Божьим заповедям, и, наверное, поэтому мысли его в последнее время упорно вертелись вокруг Любомльской чудотворной - никак она не хотела отпускать бывшего майора, словно и впрямь в рассказах про творимые ею чудеса что-то было, помимо обыкновенных бабьих сказок...
Он покровительственно похлопал дежурного по плечу, пересек залитый светом мощных прожекторов двор и приблизился к стоявшей в его дальнем углу машине, на ходу шаря по карманам в поисках ключа. Машина, поджидавшая его в углу служебной стоянки, смотрелась здесь неуместно и странно, и очень немногие знали, что она принадлежит Аверкину. Это был ярко-желтый "жигуленок" первой модели - его первая машина, купленная на все сбережения от армейской службы. Помнится, когда он приехал на этом "лимузине" на первую в своей жизни разборку, солнцевская братва долго не могла перейти к делу смешно им было, уродам...
Саныч отпер дверцу и плюхнулся на непривычное, со слишком низкой спинкой, дерматиновое сиденье.
В салоне воняло бензином, сиденье было отодвинуто назад до упора, но ноги все равно упирались в нижний край рулевого колеса. Двигатель неохотно завело; круглые фары по бокам тронутой ржавчиной хромированной решетки радиатора выплеснули на бетон стоянки неровную лужицу тусклого желтоватого света. Машина тарахтела, как колхозная сноповязалка, но бегала еще очень даже неплохо, особенно с учетом ее более чем преклонного возраста. Впрочем, ничего удивительного тут не было: на некоторых узлах этого автомобиля все еще стояло фирменное "made in Italy", да и Аверкин был машине неплохим хозяином, всегда о ней заботился, холил ее и лелеял, так что старушка платила ему взаимностью.
Он с трудом попал в открытые настежь ворота и лишь теперь вспомнил, что здесь, оказывается, нет гидроусилителя руля. Аверкин удивленно хмыкнул: воистину, к хорошему быстро привыкаешь! Вот уж, действительно, машина для настоящих мужчин! И как на ней женщины ездят? А ведь ездят же, и ничего, не жалуются. Если бы во времена Некрасова уже существовали "Жигули" и "Запорожцы", он бы, наверное, не преминул написать что-нибудь вроде: "Коня на скаку остановит, "жигуль" на шоссе развернет"...
