И еще была мысль — увидит меня с таблетками, уйдет наконец. Ну о чем нам говорить и спорить?
Но Марина, хотя и стояла с папкой в руке, готовая выйти, не вышла, видно, слова о брате задели.
— А что вы, собственно, к моему брату имеете? Чем он вам не понравился? Я ему свое передала, не думайте.
«Неужели испугалась, что донесу?»
От такой дикой мысли совсем тошно стало.
— Не беспокойтесь. Я не об имуществе вашем, а о том, что ваш брат жестоко и даже противозаконно поступил с подростком…
— Каким еще подростком?
— К сожалению, с тем самым, которому и мы кровь попортили.
— Что за выдумка?
«Опять увлекся! Зачем я о Толе? Он же слышит, наверно. А она так уверенно возмущается!»
— Извините, Марина, я лекарство принять должен.
И я на кухню за стаканом пошел и за водой в надежде прекратить тягостную сцену. Но ей как вожжа под хвост попала. Постепенно я сообразил, что тут не поединок идей или взглядов хотя бы, а примитивное чувство опасения вырвалось — что это я о брате, чем это грозит?..
А примитивные чувства, между прочим, недооценивать не стоит. Иногда они точнее высоких, они ведь на первоначальный инстинкт опираются, на главное — самосохранение, а не на категорический императив.
Проходя мимо кабинетной двери, я прислушался. Там вроде бы тихо было. С облегчением открыл кран, налил в стакан немного воды, запил лекарство и хотя знал, разумеется, что подействует не сразу, все-таки легче себя почувствовал и вернулся.
И тут же хуже стало.
Марина сидела на диване, положив папку рядом.
— Нет, я так просто не уйду. Вы мне объяснить должны.
— Что?
— Инсинуации.
Всегда меня удивляет, как легко и охотно недалекие люди пользуются заграничными словами. Наверно, потому, что в них затемнен первоначальный смысл. Не знает человек толком, что слово означает, вот ему и легче куцую мысль в форму образованности облечь. И с другим, подобным себе, легче сойтись на взаимном… Хотел сказать непонимании, но спохватился вовремя. Именно понимании. Не слова, конечно, а друг друга. Эта тарабарщина — пароль своего рода, вроде легендарного славянского шкафа. Продается? Ну, еще бы! Инсинуация? Нет, диффамация.
— А что, по-вашему, слово это означает? — спросил я.
— Хватит меня учить!
— Сволочь.
Это всем понятное слово произнес третий человек.
Оба мы обернулись, она, пораженная — в удивлении, я растерявшись, хотя ни теряться, ни удивляться мне не следовало. Готовым нужно было быть. Еще с того момента, как я Марину в гостиную пригласил. Что же делать было?
— Толя! — сказал я просительно, но он не внял.
— Сволочь ваш брат.
— Ах, вот что!
Пожалуй, это был торжествующий визг, хотя я не уверен, что любимый мной язык такое сочетание допускает. В самом деле, визг больше низменный страх характеризует, ну пусть радость глупую, а торжество, напротив, почти всегда возвышенно. Но вот совпало и то и другое и выплеснулось вполне естественно. Визг этот и паническим оказался — ведь неожиданность вышла весьма неприятная, но, с другой стороны, и для торжественных труб место нашлось. Разоблачила она меня по-своему, вот так…
— Вот оно что!
В этом повторе трубы обрели явное превосходство. Паника улеглась, торжество «возвысилось.
Но Толя этого не заметил или проигнорировал.
— Я за свои слова отвечаю.
Мне его тон детство напомнил. Тогда среди ребят чувство ответственности процветало. Ведь с реальными вещами дело имели. Если бомба — значит, бомба, а если кусок хлеба, так жизнь. За большинство слов отвечать приходилось.
Но вот и современный паренек отвечает.
— Да как ты смеешь! Ты почему не в школе?
Нет, торжество неполное получалось. Иначе откуда такая нелепость?
— Потому что каникулы, — сказал я.
— Вы это подстроили!
— Это ваш брат подстроил, — пояснил Толя. — А в школу к вам я не вернусь. Я в ПТУ иду.
— Какой наглый! Там тебе и место!
Ситуация была сумбурной, но в ней и юмор пробивался.
— Побойтесь бога, Марина! Сколько раз вы учащихся за ПТУ агитировали!
— Не пришивайте мне… Скажите лучше, как он у вас очутился?
— Довольно просто, хотя и печально. Толя здесь вынужденно. У мальчика большие трудности в семье, а ваш брат, не знаю почему, решил ими воспользоваться… Короче, спросите у него сами.
— Как я жалею, что пришла сюда.
— Я тоже не рад, но, может быть, это и к лучшему.
— Будьте уверены, всем вашим инсинуациям, — она повторила слово твердо и с нажимом, — я ни на грош не верю.
— Спросите брата.
— Спрошу. Но вы нас не потопите.
Я бросил невольный взгляд на Толю. Неужели намек? Тот пожал плечами.
— Пусть несет свою пленку.
— Какую еще пленку!
Никакого актерства в голосе Марины не было. Было озлобление. А его-то имитировать труднее всего.
«Она не знает. Да и зачем посвящать в такие дела?» Но Толе не до логики было.
— Не знаете? Все врете!
— Что? Сопляк! Да как ты смеешь… Я тебя…
— Ничего вы мне не сделаете.
— Я тебя… в милицию.
Он рассмеялся.
— Прекрати свой дурацкий смех!
Я понимал, почему он смеется. А она не понимала, следовательно, не знает. Но тем настоятельнее, была необходимость прекратить происходящее. Я слышал, как смеялся Толя, которому совсем не до смеха было, и перепугался.
— Марина! Прошу вас, уйдите. У мальчика нервный срыв быть может.
Она смерила нас презрительным взглядом.
— Да вам обоим лечиться нужно. Но с этим хулиганом я еще посчитаюсь. Это ему даром не пройдет.
— Ради бога, не нужно. Уходите. Вам брат все расскажет. Я вижу, вы не знаете правды.
— И знать ничего не хочу! Ваша правда мне не нужна. Хватит, наслушалась. Спасибо за последний урок, дорогой учитель. Всех вам благ!
Хлопнула дверь в коридоре.
— Толя, успокойся.
Мальчик стоял отвернувшись, прижавшись лбом к оконному стеклу.
— Она в самом деле ничего не знает, Толя.
— А это кто?
Он указал пальцем за окно.
Я тоже посмотрел вниз и увидел почти под окном машину. Возле машины плотный человек стоял в напряженной позе, повернувшись к углу нашего дома. Так обычно выглядят люди, с нетерпением ожидающие кого-то. Вот и он вышел из машины и смотрел нетерпеливо в сторону, откуда должна была появиться, пройдя двор, Марина.
Тут она и возникла, как теперь говорят. А человек шагнул ей навстречу. Слов не было слышно, но смысл улавливался легко, он наверняка упрекал ее за задержку.
Толя этого человека знал хорошо, даже слишком, я бы сказал, и мне он был известен, как-никак недавно видел. Это, конечно же, был Лукьянов.
— Вместе приехали, — сказал Толя.
В этом он явно умысел предполагал, но я, напротив, убедился, что оба здесь оказались, о мальчике не помышляя, она вообще ничего о похищении не знала, а брат о том, что мальчик может в моем доме находиться, не ведал.
Нет, не знали, однако очевидно было и другое, теперь знают.
Узнавали у нас на глазах. Не успел он сесть в машину, как Марина на него обрушилась с ходу, живо заговорила, размахивая папкой.
Брат сначала удивился. Какое-то время он выглядел приторможенным, будто известие его сковало, но ненадолго. Вскинул вдруг голову и теперь уже не на угол уставился, а по окнам взглядом прошелся. Но где мое, не знал, и нам с Толей прятаться за гардину не пришлось. Что, впрочем, было бы бесполезно, ибо произошло совсем непредвиденное. Лукьянов повернулся к сестре и принялся допрашивать ее с пристрастием. Не понял, охотно ли она отвечала, но он своего добился. Марина сказала нужное, и нетрудно было догадаться, что именно. Мой адрес. А что же еще, если он посадил ее в машину, а сам решительно двинулся к дому.
— Толя! В кабинет.
— Нет уж.
— Толя, я прошу.
— Я сам с ним говорить буду.
— Мальчик! У меня сердце больное.
А лифт тем временем остановился на площадке.
— Пожалуйста, Толя.
— Ладно. Но если что…
— Придешь на помощь.
Продолжать спор времени не было. Я подтолкнул его в кабинет, прикрыл дверь и пошел на требовательный длинный звонок.
Почему-то люди, хозяйничающие на транспорте, всегда наделены чувством превосходства. Ведь еще на конных станциях смотрители хамили и унижали проезжающих. А теперь, когда в одну машину столько лошадиных сил заложено, и амбиции возросли соответственно. Вот я и ехать никуда не собирался, а он на меня смотрел так, будто не он ко мне в дом врывается, а я у него грузовичок клянчить пришел.
— Хорошенькое дело затеяли!
С этого он начал, появившись в дверях.
— Здравствуйте, — сказал я.
— Ну, здравствуйте, если вам это надо.
— А вам что надо?
— Не валяйте ваньку.
— А кто вы, собственно, такой?
— Знаете. Виделись. У сестренки.
— Но в гости я вас не звал.
