Ознакомительная версия.
И тут что-то просвистело в воздухе – маленький металлический диск, усеянный шипами. Юсуф метнул его, и он вонзился Шумяковой в предплечье. Она вскрикнула от боли.
В этот миг Юсуф со всей силой обрушил на нее тяжелый шкаф – буквально распластавшись в воздухе в прыжке, вышибая шкафом, Анфисой и Шумяковой пуленепробиваемое музейное окно.
Ахнул взрыв.
Их всех накрыло этим взрывом.
Часть стены вместе с музейным окном выбило ударной волной.
Пыль, пыль…
Шорох осыпающейся штукатурки и кирпича…
Пыль…
Катя закашлялась. Кто-то поднимал ее, волок куда-то сквозь тучи пыли. Она узнала лейтенанта Дитмара, он тащил ее к пролому в стене. Елистратов и взрывник вытащили из-под обломков Викторию Феофилактовну.
Пыль…
Стоны раненых…
Вой сирен «Скорой».
Хриплые команды.
В стене Египетского зала зиял пролом. Через него они с трудом выбрались во двор музея. Две ближайшие к пролому ионических колонны треснули, однако устояли, их сильно посекло взрывом.
Катя, оглушенная, контуженная, еще ничего толком не соображая…
– Анфиса!
– Не кричи, не надо так кричать, – шептал Дитмар, он заикался.
– Анфиса! Где моя Анфиса?
Катя едва стояла на ногах, но не было цели важнее сейчас.
– Всем отойти от здания!
– Где Анфиса?
– Девушка здесь, ее отбросило взрывной волной!
Анфиса лежала на боку на музейной клумбе среди смятых роз. Вокруг – сотрудники полиции и врачи «Скорой».
– Кладите ее на носилки, осторожнее!
Катя кинулась к ней.
– Анфиса…
Каким богам молиться, когда твой друг вот так…
– Анфиса, пожалуйста… Анфиса, не молчи! Анфиса, говори со мной!
– Я… живая…
– Анфиса, я здесь.
– Я живая… только больно… болит очень, – Анфиса смотрела на Катю. – Как у меня лицо?
– Отличное лицо.
– Лицо мне не…
– С лицом все в порядке, – Катя плакала. – С лицом все в порядке у тебя. Где болит?
– Нога.
– Сейчас поедем в больницу, ты только…
– Я – нет, и не собираюсь даже… ты не бойся за меня… Кать…
– Что?
– Он ведь нас всех спас.
Того, о ком говорила Анфиса, Юсуфа, нашли среди обломков взрыва – ничком на том, что осталось от старинного дубового шкафа. Ему снесло половину черепа, но даже мертвый, он придавливал своим телом дубовые доски шкафа, что погребли под собой, как саркофаг, Арину Шумякову.
– Создал направленный взрыв, – консультант-взрывник, которого самого трясло, сказал это Елистратову. Тот в данную минуту ничего у него не спрашивал, потому что плохо слышал, вытирая текущую из уха кровь. – Парень пожертвовал собой, создал направленный взрыв в сторону окна. Заряды с временны́м интервалом… Больше ни один не взорвался, потому что сигнал с дистанционного пульта не прошел сквозь доски, когда он ее этим шкафом…
– Женщина, подозреваемая, мертва! Прежде чем начнется осмотр, здесь на месте работают саперы.
Как разминировали музей, как доставали из-под обломков стены раненых, как оказывали первую помощь и развозили по больницам, Катя уже не была свидетелем. Она села в машину «Скорой» вместе с Анфисой.
Глава 49
Репортаж с места событий
Анфису доставили в госпиталь МВД и сделали операцию. С ногой, хотя она и жаловалась все время на боль именно в ноге, оказалось все в порядке – просто сильный ушиб. Во время рентгена у нее обнаружили перелом ключицы, и правый локоть был раздроблен.
Этим хирурги госпиталя МВД и занимались. Анфисе вставили стальную спицу, зафиксировавшую ключицу, а вместо раздробленного локтевого сустава – стальной имплант.
Контузия – еще один диагноз, который ей поставили при осмотре. Такой же точно диагноз поставили и Кате. Их поместили вместе в одну палату. Анфису привезли из реанимации, и к обеду следующего дня она проснулась.
– Привет.
Катя уже ждала наготове с куриным бульоном и отварным цыпленком – все это привезли коллеги Кати по пресс-центру ГУВД области вместе с гаджетами – ноутбуком и планшетом, их Катя попросила привезти в первую очередь.
Анфиса никогда не страдала отсутствием аппетита. Даже сейчас.
Катя сама кормила ее отварным цыпленком.
– Что ты улыбаешься? – спрашивала Анфиса. – Нет, ну что ты все улыбаешься?
– Радуюсь.
– Чему, глупая?
– Так, – Катя наклонилась и поцеловала Анфису в лоб. Потом всхлипнула.
– Ну вот, теперь заревела. Дай мне еще курочки. Лучше бы зажарили! Крылышки надо заказать в остром соусе и пивка. Интересно, сюда доставка пиццы приезжает?
– Нет, это наш госпиталь. Доставку не пропустят.
– Все зарежимлено, – Анфиса заколыхалась на взбитых подушках. – Что ты улыбаешься опять? Подожди, я сама хочу… долго ты меня вот так кормить с ложки собираешься?
– Сколько потребуется.
– Дай еще курочки. А где моя камера?
– Екнулась на мелкие кусочки.
– Досадно, – Анфиса вздохнула. – Но я на флешку снимки перекачала. А где моя флешка?
– В кармане у тебя была. Я ее сохранила.
– Умница. Я об этом не подумала. Было как-то не до того. Когда это грохнуло, я решила – все, финиш, я умираю. Умерла. А затем открыла глаза и увидела тебя. Слушай, а потом что было? Я сознание потеряла, да?
– Нет, это наркоз, тебе операцию делали.
– А я, наверное, опять решила, что умерла, – Анфиса беззаботно жевала. – И знаешь, что я видела там?
– Где?
– Ну там… во сне… кошек!
– Кошек?
– Ага, – Анфиса вздохнула. – Холм такой весь заброшенный, с травой, камнями, какие-то развалины. И пропасть кошек. И они все сидят и ждут.
– Чего?
– Не знаю. Просто сидят и ждут. Это все фотография. Я в хранилище, перед тем как все случилось, видела старый альбом из той коллекции. И вот там на снимке – кошки. А холм Телль-Баста, храмовый холм, я уже никогда теперь не забуду его.
Потом она лежала, откинувшись, закусив губы, потому что наркоз начал отходить и боль в руке и ключице вернулась. И смотрела, как Катя – слабая, бледная, но ужасно деловая – шпарит на своем ноутбуке Репортаж с места событий глазами очевидца и участника. Она торопилась написать, потому что о взрыве в музее второй день трубили уже все телевизионные каналы.
Катин репортаж появился на всех информационных интернет-порталах, его обсуждали в блогах и Твиттере. Кате позвонил шеф пресс-службы ГУВД и похвалил за оперативность и… «Вы вообще молодец, ждем вас, поправляйтесь».
А на пятый день в госпиталь приехал генерал Елистратов с огромным букетом роз. За ним, как тень, следовал лейтенант Дитмар.
Розы предназначались Анфисе, как лицу сугубо гражданскому. К тому же пострадавшему.
– Вот. Вам, Анфиса. А то, боюсь, засудите нас вчистую за ущерб здоровью, – Елистратов вручил букет Анфисы – Кате.
– Надо бы засудить, – Анфиса щурилась благодушно. – Любуйтесь, что со мной сотворили.
– Вам еще крупно повезло. В рубашке родились. Хорошо, что у самого окна стояли, поэтому вас отбросило взрывной волной подальше от всего этого.
– Надо, надо вас засудить, – Анфиса вздохнула, – но мы ведь все там… И потом, мы ведь раскрыли это дело. И музей цел.
– Да, такого Москва еще не видела, – Елистратов покачал головой. – Музей цел, хотя в стене огромная дыра. Там теперь половина столичных ППС дежурит, охраняет круглые сутки, пока пролом не заделают. Это просто чудо, что среди гражданских лиц и посетителей музея нет погибших, только раненые. Виктория Феофилактовна уже снова на посту. Оклемалась и всем распоряжается, даже нашими сотрудниками теперь командует.
– Юсуф, он… – Катя не договорила.
– Прилетели из Узбекистана, забрали тело для похорон, – сказал Елистратов. – Уж не знаю, кто – родственники или люди Узбека. Только мир его праху. Парень меня поразил. Пожертвовал собой и спас не только музейное достояние, но и много, много жизней.
– Он сделал это не ради нас, – сказал Дитмар. – И не ради вас, Анфиса.
– Я знаю. Ради «Проклятой коллекции» и музея, – Анфиса кивнула. – Пусть так. Но все дело в выборе. Он нас всех спас.
– Только не ее. – Елистратов сел на хлипкий больничный стул. – Может, это и к лучшему – для нее. Не для нас, не для следствия, но для нее, после всего, что она претерпела от жизни. Специалист своего дела она действительно классный – два дня музей разминировали, проверяли саперы и взрывотехники, так она профессионально разместила, замаскировала заряды. Видимо, все месяцы, пока работала, проносила взрывчатку с собой через служебный вход, порой ходила через другие здания музея.
Катя вспомнила, как видела Арину Шумякову однажды утром – обычная немолодая женщина в плаще с хозяйственной тяжелой сумкой…
– Столько лет ненависть копилась в ней. Столько ненависти, – Елистратов хмурился. – Чем были эти годы для нее? Кошмаром. То ДТП, больница, операция, в результате которой дочь стала калекой, потерянный младенец, следствие, не удовлетворившее ее, потому что она хотела правды, хотела разобраться, кто же виноват. Затем самоубийство дочери, катастрофа с братом во время взрыва на полигоне. Все нарастало как снежный ком и падало на ее плечи. Все эти годы наедине с братом-инвалидом, сходя с ума от отчаяния, она вынашивала планы мести и училась люто ненавидеть. Как высококлассный специалист-взрывник конструкторского бюро при военно-учебном центре сухопутных войск, она обладала обширными связями среди саперов, имела доступ на склады хранения взрывчатки. Сейчас ведь все продается, она находила контакты, приобретала взрывчатку небольшими партиями, кое-что доводила до ума самостоятельно в электронных схемах. Ведь все дело в том как именно разместить заряды, чтобы создать максимальный эффект поражения. А при ее квалификации это было не так уж и сложно. Она ведь взрывник, профи. Возможно… я так думаю, хотя мы никогда не узнаем этого наверняка, сначала, она планировала использовать взрывчатку для убийства, когда доберется до своих жертв. Например, взорвать квартиру там, в Романовом переулке, или машину. Но все случилось иначе. Сама их встреча произошла совершенно иначе, так, как никто и не предполагал. Конечной целью ее плана был взрыв музея в случае, если арест ее произойдет именно в музее. Она хотела уйти громко и страшно. И уйти не одной, а забрать с собой всю эту красоту, все эти музейные сокровища и новые жертвы. Она сама нам сказала: она желала, чтобы ее уход стал максимально громким, ужасным. И она сделала для этого все, что смогла. Можно долго спорить – была ли заслуженной участь, уготовленная ею Дарье Юдиной и Олегу Гайкину. Но это был ее выбор. Шумякова выбрала смерть для них обоих. И пожелала отомстить громко, чудовищно… чтобы ее услышали все.
Ознакомительная версия.
