слюнявым идеалистом и ханжой. А потом предложил подарить пленку. Там, где Кристину снимали. Дескать, ему она уже надоела, а мне в самый раз… он ещё что-то говорил, подходил всё ближе, и я ударил, почти не глядя. Только чтобы он замолчал. Если бы я его не ударил, то потом презирал бы себя всю жизнь. Он отступил назад, мотая головой, и свалился с пирса. А я вымыл меч в море и отнес на место. Все получилось удачно — прошел через кухню и никого не встретил. Ещё догадался перед тем, как повесить меч на стену, вытереть его рубашкой. Потом лег спать.
Труднее всего было смотреть, как вы нервничаете и переживаете. Несколько раз хотел признаться… и молчал. А сегодня, кажется, нашел выход. Только что я позвонил одному человеку и обо всем договорился. Он обещал помочь. Вряд ли меня найдут. Сидеть в тюрьме за эту мразь я не собираюсь. Как видишь, не такой уж я идеалист.
Борьке передай, что в него стрелял не я. Хотя я это и майору напишу. Не знаю, какая сволочь это сделала, но — не я.
Ещё раз прошу — сожги эту записку.
Удачи вам с Митькой.
Никита»
Палий замолчал. Женя сидела, уткнув лицо в ладони, и молчала. Потом подняла голову и спросила:
— А то, что майору?
Митя пошелестел бумагой и вздохнул:
— Тут все куда проще и лаконичней. Признание. Пришел, взял меч, убил, вымыл, вытер, повесил. Ну, Гоблин…
— Митька, значит, это он плыл… Туда, к Склярову.
— Думаешь?
— Уверена. Как ещё он мог слинять? Только через соседние участки, ведь на воротах охрана, а через ограждение не перелезть. А тут нужно просто проплыть несколько десятков метров, и если тебя там ждут…
— Вообще-то, похоже. Но как он с ним связался?
— Митя, телефон Склярова наверняка есть у Алины на сотовом. Если бы я захотела позвонить ему, то достаточно было бы стащить Алькину трубку. И я, если бы была на месте Никиты, тоже в первую очередь обратилась бы к нему. Во-первых, этот Глеб Максимович явно заинтересован, чтобы убийство в доме Бориса раскрыли без лишнего шума и пыли. А, во-вторых, Гоблин — друг Алины, да к тому же, убив Сашку, он сэкономил Склярову немалые денежки и невольно помог выпутаться из истории с журналистом. Довольно простая логика даже для меня.
— А почему Гоблин уверен, что его не найдут? — почесал переносицу Палий.
— Значит, договорился, что не найдут, — туманно пояснила Женя. Сама она догадывалась, что Никита договорился со Скляровым о конкретных вещах. Скоре всего, о пластической операции. Или об отъезде в такие края, где его не будут искать. Но это были только предположения. — Господи, помоги ему, — прошептала она.
Палий достал зажигалку. Женя поняла и кивнула. Записку они сожгли над унитазом и тут же спустили воду. Глядя на черные хлопья, исчезающие в клубящейся в фаянсовой белизне воде, оба молчали.
— Значит всё? — спросил Палий, когда они вернулись в комнату. — Когда ты собираешься отдать это, — он покосился на два оставшихся листа, лежащих на кровати, — майору?
— Завтра. Нужно, чтобы Никита смог уехать подальше. Наверняка у Караваева с логикой гораздо лучше, чем у меня, и он все быстро вычислит. Если ещё не сделал это… Вот чего я боюсь. Слишком уж он старается создать впечатление неведения. Митька, не верю я в то, что он зашел в тупик и только и ждет, что мы сами дадим ему разгадку. Не может быть следователь прокуратуры таким растяпой… Если бы это было так, то не примчался бы сюда Скляров со своими излияниями.
— Жень, я тоже не верю. Это подлый, ужасный и коварный тип! — горячо заверил её Палий. — И если я ещё увижу, что ты с ним шастаешь по ночам в темном парке…
— Митька, не изображай Отелло, у тебя плохо получается! Я, между прочим, для дела шастала. И вообще… — Женя неожиданно смолкла и побледнела, словно увидела привидение.
— Что с тобой? — испугался Палий. — Плохо? Сердце? Сейчас я принесу воды. И не слушай ты меня, дурака, я просто так ляпнул!
— Нет, всё нормально, — удержала его на месте Женя. — Всё нормально, Митя. Только мне кажется, что Сашку убил не Никита.
— Ты сошла с ума? — с надеждой спросил Палий. — Мы же вместе читали его записку. И вот — признание для господина советника. Неужели ты думаешь, что Гоблин врет, чтобы снять с нас подозрение? Не похоже это на него. Никогда за ним склонности к такому масштабному альтруизму не замечал.
— Я сама ничего не понимаю, но смогу разобраться только утром, когда рассветет. Митька, до меня только сейчас дошло, что я видела… — Женя обессилено села на кровать и потерла щеки. — И если это именно то, что я думаю, все может перевернуться с ног на голову. Ты только сейчас у меня ничего не спрашивай.
— Хорошо, не буду, — согласился Палий. — Ты только меня не гони, ладно? — он взял её ладони и подул в них. — Я — самое лучшее в мире успокаивающее, — объявил он голосом Карлсона, который живет на крыше.
Женя проснулась, едва только мобильный телефон Палия, исполняя роль будильника, зачирикал «Танец маленьких утят». Шесть часов. За шторами угадывалось розовато-серебристое утро и свежесть пока еще прохладного воздуха. Митя, не открывая глаз, нашарил на полу трубку и выключил назойливую мелодию. После чего уткнулся в подушку и замер.
— Вставай, соня, — Женя пальцами ноги отыскала его пятку и пощекотала. Никакой реакции. Вылезать из-под одеяла не хотелось. Вчера они уснули поздно… Зарыться поуютнее, свернуться калачиком и слушать дыхание того, кто рядом. И уплывать в сладких волнах сна. Но разве дадут?
— И кто из нас соня? — Палий сунул ей под ухо проклятую трубку, и танцующие утята запрыгали прямо у неё в голове. Ужасная мелодия!
— Убери, пожалуйста, — простонала Женя, — я сейчас, сейчас…
— По-моему, это была твоя идея, — даже не открывая глаз, она чувствовала, что он улыбается. Сон слетал радужной пленкой, Женя ещё пыталась удержать остатки разнеженности, но ей мешали его руки, его губы.
— И учти, — шепнул Палий, — эти птички будут плясать каждые полчаса, пока мы не встанем.
— Кошмар, — она прижалась губами к его шее, там, где в ложбинке легонько стучал пульс. И замерла, чувствуя легкую солоноватость его кожи, едва уловимый запах одеколона и почти не вслушиваясь в то, что он говорит.
— … а ещё у нас живет лохматая собака Лайка. И я второй год, как больной, копаю во дворе
