Ознакомительная версия.
В тех стихотворениях, где главным героем выступал Чезаре, Филофила прыгнул выше головы. Любовно, с мельчайшими подробностями он описывал, что Чезаре всегда носит маску, чтобы скрыть гноящиеся язвы, вызванные «французской оспой», рассказывал, как он обманывал французского и испанского королей, одновременно предавая им Италию, много строк уделил инцесту, как с сестрой, так и с невесткой. Стараниями Чезаре один его брат стал рогоносцем, а второй – хладным трупом. Изнасилование доставляло ему особое удовольствие, убийство он полагал тонкой дипломатией.
А уж когда стало известно о скором бракосочетании Альфонсо д'Эсте, Филофила излил весь свой яд на Лукрецию. Она спала с отцом и братом, сначала с каждым, потом с обоими. А также занималась этим делом с собаками, мартышками и лошадьми. Когда же лакей поймал ее за этими извращениями, отравила его. Не вынеся сладострастия дочери, отец продал ее в Феррару, чтобы скрепить союз с самой достойной семьей Италии. Филофила полагал, что именно стихи о Лукреции стали вершиной его творчества.
Во всяком случае, славу они ему принесли. Их переписывали, развешивали на стенах Рима, они циркулировали по Флоренции, богатые венецианцы присылали курьеров за новыми творениями. Конечно же, Филофила не решался подписывать их своим именем, но под каждым стихотворением красовались две вороны, каркающие друг на друга, его фирменный знак. Так что люди знали.
* * *
Во второй половине солнечного дня поэт нарядно оделся, надушился, готовясь провести вечер при дворе своего патрона, кардинала Орсини. Кардинал выделил ему маленький домик на территории, примыкающей ко дворцу Орсини. Как и все влиятельные государственные деятели того времени, кардинал предпочитал, чтобы его сторонники и родственники жили поблизости, чтобы при необходимости они могли защитить своего покровителя. А Филофила владел кинжалом не хуже, чем пером.
Услышав цокот копыт и металлическое звяканье доспехов, выглянул из окна спальни. Дюжина всадников подъехала к его дому и окружила его. Все в легкой броне, за исключением командира. Тот был весь в черном: камзол, рейтузы, перчатки, берет. И маска, от одного вида которой у Филофилы засосало под ложечкой: он понял, что перед ним Чезаре Борджа. Проверил, при нем ли меч и кинжал.
Облегченно выдохнул, когда к домику направился отряд пеших солдат Орсини. Но Чезаре не обратил на них ни малейшего внимания и направился к дому. Филофила вышел ему навстречу.
Поэту Чезаре показался высоким и мускулистым, как немец. Широко улыбнувшись, он обратился к Филофиле с подчеркнутой вежливостью.
– Маэстро, я приехал, чтобы помочь вам с рифмами.
Но здесь не самое удобное место для сочинения стихов.
Вам придется поехать со мной.
Филофила низко поклонился.
– Мой господин, я вынужден отказаться от такой чести. Меня вызвал мой кардинал. Я поеду с вами в другой раз, когда буду свободен, – он злился из-за того, что Борджа заявился к его дому, но не решался взяться за меч или кинжал.
А вот Чезаре сразу перешел к действию. Поднял поэта, словно тряпичную куклу, и бросил поперек лошади. А когда запрыгнул в седло, ударил только раз, но Филофила потерял сознание.
* * *
Когда поэт открыл глаза, он увидел низкие, потемневшие от времени балки потолка и развешенные по стенам головы животных, кабанов, медведей, оленей. Понял, что находится в охотничьем домике.
Оглядел комнату и увидел знакомого ему человека.
Вскрикнул бы, да горло перехватило от страха: компанию ему составлял знаменитый душитель, дон Мичелотто. Он точил длинный нож.
Дар речи не сразу, но вернулся к Филофиле:
– Вы, должно быть, знаете, если кардинал Орсини и его стража найдут меня здесь, они сурово накажут того, кто причинит мне вред.
Мичелотто ничего не ответил, продолжая точить нож.
– Наверное, вы собираетесь меня задушить, – голос Филофилы дрожал.
Вот тут Мичелотто соблаговолил ответить:
– Нет, синьор поэт. Отнюдь. Это слишком легкая, слишком быстрая смерть для столь жестокого человека, как вы. Я собираюсь сделать следующее, – тут он широко улыбнулся. – Сначала отрежу вам язык, потом уши и нос, половые органы и пальцы, по одному. После чего, возможно, вырежу что-нибудь еще. А может, пожалею, окажу вам услугу и убью.
Следующим днем через стену, окружающую дворец Орсини, перебросили большой, в бурых пятнах запекшейся крови мешок. От вида его содержимого стражников Орсини вывернуло наизнанку. В мешке лежал обезглавленный, лишенный пальцев труп. А рядом – отрезанные половые органы, язык, пальцы, нос и уши, аккуратно завернутые в пергамент со стихами Филофилы.
Это происшествие не стало достоянием широкой общественности. Новые стихотворения Филофилы более не появлялись. По слухам, он уехал в Германию, поправлять здоровье на тамошних минеральных источниках.
Той весной Серебряное озеро выглядело особенно прекрасным. Чезаре и Лукреция составляли отличную пару, прогуливаясь по его берегу, она – в украшенном драгоценными камнями плаще с капюшоном, он – весь в черном, от рейтузов до берета с плюмажем и бриллиантами. Они вернулись в то место, где провели счастливейшие дни своей жизни. Вместе им оставалось пробыть совсем ничего: дата бракосочетания Лукреции с Альфонсо д'Эсте стремительно приближалась.
Каштановые волосы Чезаре блестели на солнце, и, пусть маска закрывала лицо, улыбка показывала, что он очень рад встрече с сестрой.
– На следующей неделе ты станешь д'Эсте, – подтрунивал он над ней. – На тебя ляжет ответственность члена выдающейся семьи.
– Я всегда буду Борджа, Чез, – ответила Лукреция. – И на этот раз тебе нет нужды ревновать. Никто не поверит, что это брак по любви. Этому Альфонсо совсем не хочется брать меня в жены, а мне его – в мужья. Но, как я – дочь моего отца, он – сын своего.
Чезаре с любовью смотрел на нее.
– После всех своих несчастий ты стала еще прекраснее. И это замужество принесет тебе много радостей. Д'Эсте любят искусство, у них собираются поэты и скульпторы.
Феррара – центр культуры и гуманизма, для тебя там начнется совершенно новая жизнь. Опять же, хорошо, что Феррара граничит с моей Романьей, да и герцог выполняет все указания короля Людовика.
– Ты будешь приглядывать за Джованни и Родриго, находясь в Риме? Я буду очень скучать без них. Почаще обнимай их и не выделяй кого-то одного, ради меня, хорошо?
– О чем ты говоришь. В одном побольше от тебя, во втором – от меня, поэтому они оба могут рассчитывать на мою любовь, – заверил ее Чезаре. – Креция, если бы отец не решил выдать тебя за д'Эсте, ты бы так и осталась вдовой, живя и правя в Непи?
– Я долго обдумывала мое решение, прежде чем согласиться, – ответила Лукреция. – Конечно, отец мог не посчитаться со мной, но, будь я категорически против, я бы укрылась в монастыре, может, постриглась в монахини. Но я научилась управлять людьми, и мне представляется, что в Ферраре я найду применение моим новым навыкам. Опять же, я не могла не помнить о тебе и детях.
Монастырь – не лучшее место для детей, а я не могла даже представить себе, что никогда больше их не увижу.
Чезаре остановился, с восхищением посмотрел на сестру.
– А может, ты чего-то не учла? Может, в новой жизни тебе будет что-то мешать?
Тень озабоченности проскользнула по ее лицу.
– Есть одна маленькая проблема, разрешить которую я так и не смогла. И хотя это сущий пустяк в сравнении с остальным, меня это печалит.
– Мне подвергнуть тебя пытке, чтобы вызнать правду, или ты скажешь добровольно, а я, возможно, смогу помочь?
Лукреция покачала головой.
– Я не смогу называть моего нового мужа Альфонсо, не вспомнив прежнего, который навсегда остался в моем сердце. И я так и не решила, как изменить его имя, обращаясь к нему.
Глаза Чезаре весело блеснули.
– Не такая уж это и проблема, и я, возможно, знаю, как тебе поступить. Ты говоришь, что он сын своего отца, так почему бы тебе не называть его Сонни [13]? Первый раз назови его так в супружеской постели, с любовью, и он поверит, что это ласковое прозвище.
Лукреция наморщила носик, громко рассмеялась.
– Аристократа до мозга костей, д'Эсте, назвать Сонни? – но чем дольше она об этом думала, тем более привлекательным казалось ей предложение Чезаре.
Они дошли до конца старого пирса, на котором детьми ловили рыбу, с которого прыгали в воду, плескались, наслаждаясь полной свободой, доступной только детям.
Здесь сидел их отец, наблюдая за ними, оберегая их, в его присутствии они чувствовали себя в полной безопасности.
И теперь, много лет спустя, они сидели на том же пирсе, смотрели на подернутую рябью воду, сверкавшую миллионами маленьких бриллиантов в лучах послеполуденного солнца. Лукреция привалилась к брату, он обнял ее.
Ознакомительная версия.
