Ему помогли влезть в вертолет. Наручники не сняли, положили боком на скамью. Не допрашивали и ничего не вызнавали. Здесь же везли пилота, но тот по-прежнему пребывал в глубокой прострации. Варю, видимо, доставляли другим бортом. Больше он ее на яранской земле не видел.
После перелета – очевидно, в Яранск – геликоптер опустился на краю гражданского аэродрома, того самого, на который они вчера прилетели с Варей из Москвы. Двое в штатском перецепили его наручники спереди, даже рук не дали размять. Помогли выбраться из вертолета. Усадили в видавшую виды «Волгу», сели по обе стороны. Довезли по летному полю метров двести до пассажирского самолета, что стоял с приставленным трапом и милой бортпроводницей наверху. Перед тем как вынуть Алексея из машины, первый чекист, по возрасту и стати старший, угрожающе молвил:
– Попытаешься бежать или будешь бузить, словишь пулю без разговоров, понял? – Вынул из-за пазухи пистолет, приставил его к боку Данилова. Они так и из машины вышли, и по трапу поднялись: сначала первый опер, затем Алексей, потом второй с пистолетом, прикрытым, для блезиру, сверху курткой. Когда поднимались по трапу, ствол красноречиво упирался Данилову в поясницу. «Вероятно, – усмехнулся про себя молодой человек, – где-то в моем личном деле стоит пометка: склонен к побегу», – и был недалек от истины.
Оба конвоира летели вместе с ним, и втроем они заняли все первые кресла в бизнес-классе. Ирония судьбы: Данилов в «бизнесе» даже на гастроли не летал, считал чрезмерной роскошью. И вот теперь, арестованный, сподобился.
Стюардесса объявила, что самолет следует до Москвы.
ВаряЕе везли другим самолетом, тоже «бизнесом», но с меньшими предосторожностями, чем Данилова. Конвоиров было также двое, но пистолетов они не доставали и наручники в полете расцепили. Даже дали поесть и кофе выпить. А перед посадкой «браслеты» надели, по трапу раньше всех пассажиров вывели, посадили в микроавтобус, подкативший прямо к трапу, и куда-то повезли. А куда, она не знала, потому что окон в той части автобуса, где она находилась, предусмотрено не было.
Столица встретила их, судя по гулу двигателей и скорости движения, пробками. Впрочем, иногда микроавтобус крякал или включал сирену, и тогда движение ускорялось. Наконец, после долгого и мучительного – как всегда в Москве – переезда, они куда-то прибыли. Дверцы автобуса раскрылись, ей помогли выбраться, что не так-то удобно в наручниках, а потом быстро ввели в какой-то дом. За те три-четыре секунды, что Варя находилась на улице, она успела вдохнуть воздух (довольно чистый, загородный), бросить взгляд и оценить: они на пороге особняка – скорее всего, госдачи, потому что на углу дома маячит охранник и вдалеке, возле уродливого бетонного забора, – еще один. Ее ввели внутрь и быстро протащили по коридору, и уверенность, что ее доставили на чью-то официальную дачу, только окрепла: в частных домах нет столь безликих пространств, и не стелют под ноги ковровую дорожку с латунными держалками. Конвоировали ее люди в штатском – тоже двое, один впереди, один сзади, – но не те, что везли из Яранска. Наконец они вошли в приемную, довольно державного вида, со столом и местом для секретаря – однако теперь пустующим. Перед дверью первый вертухай скомандовал: «Руки!» – она протянула, он расстегнул «браслеты», а потом распахнул перед ней двери, ведущие в кабинет – одну, а сразу за ней вторую.
Варя вошла в кабинет, большой и унылый, как роман, получивший литературную премию. В дальнем углу, за огромным полированным столом, сидел и быстро просматривал какие-то бумаги человек с державной лепкой лица. Девушка за телевизионными новостями особо не следила, но хозяина узнала: то был, как считалось, четвертый-пятый человек по влиятельности в стране, заместитель главкома Совета национальной обороны, звали его Павел Андреевич Сухотин, и был он, если судить по двум-трем обмолвкам Петренко, не кем иным, как куратором их комиссии.
Наконец хозяин отвлекся от бумаг и скомандовал:
– Подойди, – звук и интонация его голоса были такими, что хотелось слушаться. Больше того, трудно было ослушаться. И вместо жалоб и пеней, почему ее схватили и доставили сюда в наручниках, Варя молча приблизилась к столу. И тогда хозяин тихо-тихо спросил: – Ты присягу давала? – И, не оставляя времени ответить, продолжил: – Ты знаешь, что в военное время тебя бы расстреляли на месте? Как дезертира и предателя Родины?!
Невозможно было объяснить ему, что она (в ее понимании) спасала Родину – и, возможно, все человечество.
– Так что благодари бога, что у нас пока не война. И тебя всего лишь разжалуют, майор Кононова, и предадут суду военного трибунала.
– За что? – пискнула она. Голос изменил ей и прозвучал, к сожалению, довольно жалко.
– Раз – разглашение гостайны. Два – самовольное оставление места службы. Наконец, госизмена. По совокупности получишь лет пятнадцать строгого режима, с конфискацией имущества. Вернешься из колонии старухой, без единого зуба, с туберкулезом и сифилисом. И полюбовника твоего посадим – как его там, – он заглянул в бумагу перед собой, – гражданина Данилова.
– Его-то за что? – пробормотала она.
– Найдем, за что, можешь не сомневаться. Полный букет экономических статей наберем, от заведомо ложной рекламы до лжепредпринимательства и уклонения от уплаты налогов. Не говоря о том, что он контактировал с установленным сотрудником западной спецслужбы. А ты? Ты через Данилова передавала секретные сведения оборонного характера американскому агенту Макнелли?
И тут, в какой-то момент – довольно парадоксально, но факт – чем больше пугал ее Сухотин, тем меньше ей становилось страшно. «В комиссии мне, совершенно ясно, больше не работать, – отчетливо подумала она. – А все остальное… Врешь, не возьмешь! Не станет Павел Андреевич заморачиваться, дела́ против нас с Алешей возбуждать! Да и мы далеко не все свои козыри на стол выложили».
И она вспомнила, как вчера вечером – неужели это было только вчера? – едва Ефрем наладил спутниковую связь, они перекинули снятый им возле провала «репортаж» с его телефона на спутниковый. Потом последовала короткая дискуссия, кому переслать материал. «Может, Петренко?» – неуверенно предложила Варвара. Однако Данилов отрезал категорически: «Ни в коем случае». – И они отправили информацию даниловскому импресарио Сименсу со строгим указанием: предать сведения гласности, если с ними обоими или с кем-то одним что-то случится.
Когда Варя подумала об этом, она сразу почувствовала себя легче, спокойней. И ей представилось, что они с хозяином кабинета – по меньшей мере, равноправные партнеры. И у них тут не допрос, не судилище, а переговоры. Так что она без спроса пододвинула к себе стул и уселась. В самом деле, хамство: мужик сам сидит, а девушке место не предложил! Сухотин зло зыркнул на нее, однако ничего не сказал по этому поводу, лишь заметил, вроде бы мимоходом:
– Имейте в виду, Кононова, время сейчас неспокойное, тревожное. Всякое может случиться. И с вами, и с сожителем вашим. Налетят вдруг бандюки, искалечат, изнасилуют, забьют до смерти…
– Я вот только прошу, – твердо сказала она, – не надо угрожать нам бессудной расправой. Если со мной или с Даниловым вдруг что-то произойдет, включая содержание под стражей, все, что с нами творилось в последнее время, особенно в Яранской области, станет известно самой широкой общественности.
– Понятно. Теперь я вижу, гражданка Кононова: вы твердо встали на путь предательства. Значит, вы так понимаете свой воинский и гражданский долг? Что ж, в таком случае расскажите мне, чем вы собрались нас пугать? Что такого с вами происходило в Яранской области?
Куратор«Жучков» у него в кабинете не было, как раз вчера собственная служба безопасности, коей Павел Андреевич доверял всецело, на этот предмет кабинет его проверяла. Поэтому можно разговаривать свободно, не опасаясь, что сведения утекут к конкурентам по службе – иностранной разведке или президенту.
Когда Сухотину поручали стать российским представителем системы, он в первое время оплошно думал: ну, еще одна,-надцатая по счету обязанность наряду с председательством в разнообразнейших комиссиях, комитетах и подкомитетах, участием в попечительских советах и прочем. Но быстро понял: обязанности, которые он нес перед системой, возможно, даже важней, чем обязанности перед государством и его руководителями.
Система заданий дает немного, и они зачастую, на первый взгляд, выглядят странными. Но выполнять их нужно бегом, тут же, не щадя ни времени, ни сил. А если вдруг не выполнил, расправа будет жесткой. Неизвестно какой, но даже и узнавать не хотелось.
