— Говорила в основном я. Он слушал. Спрашивал иногда. Мне было приятно, ведь в школе поговорить не с кем… Но он такой, как бы тебе сказать… Мне было жалко его, понимаешь? Взрослый дядька, а ничего не знает… К тому же он меня спас!
— Не может быть. Он называл уравнения какого-то Навье…
— Haвьe-Стокса. Я ему рассказывала про них.
— Значит, oн никакой не преподаватель? И ты знала об этом?
— Ну, он мне ничего такого не говорил. Что он преподаватель и все такое. Сказал только, когда вас с мамой увидел. Я не хотела его стыдить, поэтому промолчала. К тому же он добрый. Он хотел найти тех хулиганов. В самом деле хотел…
Воронов нахмурился.
— Он мог оказаться мошенником, Улька. Нехорошим человеком.
— Я понимаю. Я думала, ты сразу поймешь, если это мошенник, — сказала она, подумав. — Ты ведь следователь… А ты его пригласил пить чай.
— Я не умею определять мошенников по виду, — сказал Воронов. — И по запаху тоже.
Пустырь закончился. Они вышли к дороге, за которой гастроном, и дальше, через дворы — школа. Улька остановилась, отпустила его руку. Потрогала ремень новой кожаной сумки, висящей на плече Воронова.
— Хорошая вещь, — сказала она. — Трус… Что тут написано?
— А?.. «Труссарди», — сказал Воронов рассеянно.
— Здорово. Мне нравится, когда дарят хорошие вещи, а не просто так… — Улька шмыгнула носом и сказала: — Ты за меня не беспокойся, пап. Все будет в порядке. Я уже почти взрослая!.. Я пойду, ладно?
Воронов не знал, что сказать. Он понятия не имел, что нужно было от его дочери этому загадочному «лжепреподавателю» Юрию Александровичу, к чему весь этот спектакль… Какой-то нехороший осадок остался, мутно было на душе.
— Ладно. Договорились. Я не буду беспокоиться, — сказал он и снова взял Ульку за руку. — Только сегодня я провожу тебя до самой школы.
— А как твоя работа? — забеспокоилась она. — Тебе ведь премию не дадут, если ты опоздаешь!
— Дадут, никуда они не денутся, — буркнул Воронов. — Ну-ка, прибавим шагу…
* * *
Мигунов был в новеньком спортивном костюме и красной футболке, на ногах — домашние тапочки.
— Выгляжу почти как человек, а, Виталий Дмитриевич? — сказал он радостно. — Это мне с воли прислали добрые люди… Вот спасибо им! Забыл даже, как это чувствовать себя в гражданской одежде…
Воронов вежливо улыбнулся в ответ.
— Там про «Неспящих» ничего нет? «Проспись, Россия», «Мигунов — супергерой» и все такое? — Он сделал вид, будто хочет рассмотреть что-то на его футболке.
Мигунов удивленно посмотрел на свою грудь и рассмеялся.
— Нет, это, видно, по другим каналам пришло! — сказал он. — Не знаю только, по каким. И холодильник, и телевизор — все оттуда, видимо… Анонимный благодетель.
Воронов знал этого благодетеля. И даже успел дважды встретиться с ним в неформальной, так сказать, обстановке. Кофе, по капле коньяку, ничего больше. Они просто разговаривали. Вдвоем. Но Воронов понял, что всерьез увлечен Маргаритой Коул. К добру это или к худу, но это так. А к Мигунову он испытывал что-то вроде ревности… пополам с признательностью. Поскольку именно благодаря ему, он познакомился с этой женщиной.
— Вам повезло, — сказал он. — Другим заключенным такие подарки делают очень редко. Если они, конечно, не воры в законе… Может, вы — вор в законе, Мигунов? «Смотрящий» на «Огненном острове»?
— Нет, — Мигунов усмехнулся. — Там «Смотрящий» — полковник Савичев.
— Пожалуй, — серьезно согласился Воронов. — Вот и получит выговор за халатность. А может, и строгий!
Он провел очередной допрос, скрупулезно выясняя — на какой почве у Мигунова сложились неприязненные отношения с Блиновым, знали ли об этом представители администрации, просил ли он, чтобы их рассадили, как возникла драка.
Уточнив все детали, следователь вложил протокол в папку, взвесил зачем-то ее на руке, закрыл…
— В общем, картина ясная, — сказал он. — Я перепредьявлю вам обвинение на убийство при превышении необходимой обороны. Это будет «легкая» статья.
Воронов испытующе посмотрел на подследственного. Тот сидел выпрямившись и ответил твердым спокойным взглядом.
— При вашем пожизненном сроке, конечно, это слабое утешение. Но… чем могу, как говорится.
— Ничего страшного, — проговорил Мигунов. — Я вам и так за все благодарен. Живу как на курорте. Ем от пуза, сплю, когда захочу, смотрю «ящик» в свое удовольствие… Кстати, телевидение окончательно деградировало за это время. И общество тоже. Кроме «Евроспорта» и новостей нечего смотреть. Да и новости — сплошная депрессуха… — Он нервно осклабился, сжал и разжал кулаки. — Нет, уж лучше музыка, Виталий Дмитриевич! Все преходяще, как говорится, и только музыка… Вот было несколько передач — получил удовольствие. Много старых хитов. Шестидесятые, семидесятые, восьмидесятые… Оторвался по полной программе…
Лицо Мигунова расслабилось, обмякло, он прикусил губы, видно, не желая выдавать свои чувства. Воронов подумал — расплачется. А Мигунов неожиданно улыбнулся ему светлой, почти мальчишечьей улыбкой.
— «Тюремный рок», мать моя женщина!.. Виталий Дмитриевич! — Мигунов едва не кричал в голос. — Знаете эту песню Элвиса?..
Он стал напевать, подергиваясь:
— «Начальники устроили кабак в тюрьме, зеки им играли на гитаре и трубе… та-ра-ра…» Э-эх! Сто лет ее не слышал, а тут еще и кадры из фильма показали… Помните, они там сценку ставили, все в тюремных робах, на фоне решеток… и Элвис: «Лет’з рок! Эврибади лет’з рок!!» Я был на седьмом небе, Виталий Дмитриевич. Полное счастье! Вы не представляете, что это такое…
— Полное счастье в тюрьме? Да уж… — протянул Воронов, немного смутившись.
Он и в самом деле не представлял, поскольку музыкой никогда не увлекался, он даже понятия не имел, о каком Элвисе идет речь.
И добавил:
— «Тюремный рок» — очень подходящая песня в вашем положении…
— Еще бы! — невесело согласился Мигунов. — В молодости танцевал под нее на вечеринках, орал «Лет’з рок!!!», представлял себя черт-те кем… Дурак. И не знал, что когда-нибудь услышу ее в настоящей тюремной камере…
Он замолчал, уставившись на свои руки, потом тряхнул головой и сказал:
— А вы слышали «Миднайт Спешл», Виталий Дмитриевич?.. Это уже настоящая «блатная» песня! Народная! Какие-то американские урки сложили ее в Хьюстонской тюрьме чуть ли не в девятнадцатом веке… «Освети меня своим светом, полуночный экспресс!..» Обалденная песня! Нет, вы должны были обязательно слышать — ее даже Клэптон перепевал, Маккартни… Даже «АББА», по-моему!.. Там было одно поверье, в этой тюрьме, связанное с поездом, который проходил в двенадцать ночи и светил прожектором прямо в окна камер… Она нисколько не грустная, не унылая — ни капли! Под нее танцевать можно, настоящий рок-н-ролл! Это не «Владимирский централ», не «Мурка», совсем другое. Там нет этого нытья, минора или такой походочки, знаете… вприсядку, руки в карманы, голову в плечи… Там в полный рост поется! Я это уважаю, Виталий Дмитриевич. Мне это как-то ближе, что ли… Не знаю.
Мигунов опять замолчал.
— Я ничего не понимаю в музыке, — сказал Воронов. — Ни в «Мурке», ни в этом вашем «Тюремном роке». Область моих интересов, моих знаний находится в другой плоскости.
Он взял папку, снова взвесил ее на руке.
— Вот ваше дело, Мигунов. Это моя область. Я читаю его, и здесь мне все понятно.
Мигунов вскинул глаза.
— Вы не хотели убивать Блинова, — продолжал Воронов. — Это мне понятно. Вы не уголовник по своей природе. Не урка. Вы здесь чужой человек, Мигунов. Не такой, как все эти…
Он неопределенно мотнул головой, имея в виду, очевидно, арестантов в соседних камерах.
— Поэтому вам и не нравится «Мурка» и все остальное… Вот что я вижу и что понимаю.
— Да, — сказал Мигунов и облизнул губы. — Я здесь чужой, Виталий Дмитриевич. Чужой. Это вы точно сказали… Я — жертва времени. Сейчас мне бы никто не дал пожизненного…
* * *
г. Заозерск. Парк — конспиративная квартира
Случайная встреча. Шел из СИЗО в Управление, встретил по дороге свою знакомую. В пустынном днем парке имени 50-летия Октября, на боковой липовой аллее, у третьей от входа скамейке. Совершенно случайно. Могут ведь у него быть знакомые женщины? Могут. Стройные, красивые, не по-заозерски ухоженные знакомые женщины. Ни тени ханжества. Никаких провинциальных ужимок, попыток выглядеть лучше, чем ты есть. Органичная, смелая, очень привлекательная. В сексуальном смысле тоже. Во всех смыслах. Ее прямота порой обескураживает и… подкупает, да.
— Ну, как он там? — она бросилась наперерез, схватила за руку. — Условиями доволен?
— Доволен. Говорит, как в санатории, — Воронов оглянулся и осторожно освободил руку.
— Вы опасаетесь… компрометации? — она тоже осмотрелась по сторонам. — А я вам так благодарна! Я хочу…
